Кому в раю жить хорошо... - Вихарева Анастасия. Страница 19

Все движется: атомы, планеты, галактики, я сам. А Бездна — полное отсутствие движения. Я бы ущипнул себя, глядя на материю, которая лежала у моих ног, что быть этого не может, но было уже поздно.

Земля, как бы я не пытался вдохнуть в нее свою силу, медленно уходила в Небытие, и остановить этот процесс даже мне казалось не под силу. Времени тогда еще не было, но я могу сказать точно, что оно началось тогда. И время шло на секунды. Может быть, я просто захотел, чтобы оно было, и заказал его. Мне тогда казалось, что земля — это я сам, только лишенный всех достоинств, которые мне были присущи. Она потеряла мой голос, она потеряла способность осознавать себя, она была безжизненна и пуста. Я шарился в ней, и не мог понять, это я или не я. И, наверное, самый первый страх испытала вселенная.

Брови у Маньки медленно поползли вверх.

Дьявол был огромный! Если только часть его, маленькая часть, стала огромной вселенной, то какой был он сам?! Наверное, с тысячу таких вселенных…

А с виду не скажешь…

— Сначала я ни о какой земле не думал, просто спасти самого себя пытался, — сказал Дьявол с улыбкой, вспоминая, с чего началась вселенная. — Она была безмолвная, однородная, ни на что не реагировала, и быстро уходила в Небытие. Испарялась, как лужа в жаркий летний день, и снова становилась Небытием.

Я думал, что таю сам. И столько сил приложил, чтобы оживить ее хоть немного: был в нее молниями, орал, кричал, поднять пытался, потрясти, а потом, когда понял, что Бездна не отдает ее мне, разделил саму в себе на Небо, Твердь и Землю. Сотые доли секунды, и я опередил Бездну. Сотые доли секунды — и вселенная обрела меня, а я ее. Небо и землю пришлось еще разделить. Так появилась высота. Каждый слой пришлось еще раз разделить, так появилась ширина. Остальные величины как-то сами собой обозначились.

Бездна — это Ничто.

Но мне удалось это Ничто поднять. И каждую точку этого Ничто я окружил другим Ничто, которое насильно заставляет первое Ничто существовать в Бытии. В каждую точку пространства, где существуют два Ничто, из другого слоя материальности я просунул такое же Ничто, которое удерживает оба Ничто в стабильно живучем состоянии.

Если бы ты могла заглянуть в сердцевину атома, то увидела бы смерч, соединяющий небо и землю — и страшные грозы, когда бьют молнии невиданной силы, извиваясь, как змеи, и крутятся шаровые, невиданных размеров, и спускается с неба жидкий огонь, и смерч поднимает вверх это самое Ничто…

Второму слою материальности Бездна менее опасна, но все же она угрожает. Этот слой еще больше по размеру, она охраняет пространство от вторжения Бездны.

Третий слой материальности закрывает входы и выходы, и держит на себе пространство. Из него я беру землю, которую прошу беречь, как зеницу ока.

Та земля, что выше Тверди, она как дом для земли, которая ниже Тверди.

Ваше пространство, образованное двумя землями из нижнего предела, немного другое, чем мое. Оно не может вторгнуться в мое пространство и подмять его под себя. Мое может. Люди, которые живыми приходят в мою землю, обретают меня в качестве души. Их земля из нижнего предела с моей землей образует еще одно пространство, и человек уже может бродить по всей моей земле, оставаясь собой. Он просто плавает в моей земле, как карась в реке. Поэтому, человек без земли попасть на Небо не сможет, каким бы идеальным он себя не считал, и как бы не пытался замазать мне глаза. Земля — это пропуск.

Дальше Твердь, которая держит на себе Небо и Землю, и все воды, которые над нею и под нею. Твердь — это Ад, Чистилище, миновать ее нельзя. И нужно проткнуть ее, чтобы пришить свою землю к моей. Прийти в мою землю не сможет ни один из вас, если до Тверди головой не достал. Как таковую, вы не имеете Ее а себе, скорее тормоз, когда вопль на одном конце земли заставляет на другом почувствовать угрызения совести., но сама земля, на которой вы, обучена Закону, и взаимодействие двух земель подчиняется Ему. Так вампир понял, что может обобрать ближнего.

— Похоже на трусость, — подметила Манька.

— Осторожность! — поправил Дьявол, ничуть не обидевшись. — Манька, меня Небытие со всех сторон окружает! Ты хоть представляешь, сколько живых и зверей, и людей ко мне прицеплены? Если из каждого полетят образа Богородиц, Спасителей, иже с ними святые и родственники, я истаю в тот же миг!

А на Небе самое что ни на есть Бытие. Там текут реки, там бродят огромные стада животных, там растут деревья. Небо лежит от края до края, и человек, или любое другое существо, которое можно назвать человеком, в мгновение ока переносится из одного места в другое. Некоторые из них могут опускаться на нижний уровень, до Тверди. Черти шныряют по всей земле, собирая горячие новости.

В общем, жизнь и на том свете достаточно насыщена.

Там человек обретает вечную жизнь, там Господь ответит каждому, кто его просит об этом. Я — душа человека. И никакие они там не шары, а обычные люди. Земля имеет ту форму, которая присуща человеку. С ногами, с руками, с глазами, разве что здоровее, я не кормлю их прахом, не насылаю на них червей. И голос мой, как голос Бога.

— А водяной как об этом знает? Он сказал, что прекраснее места нет.

— Он одной ногой стоит на Небе, другой на Земле.

Манька тяжело вздохнула, понимая, что вход на Небо ей заказан. Вампиры прикрутили ее сначала к этой жизни, потом к Аду, а потом к Бездне. Оказалось, это не так уж сложно. С другой стороны…

— А если земля вынута из Бездны, почему ты о себе говоришь, что пострадал?

— Это я после понял, что земля не совсем я, когда обнаружил еще одну материю — красную глину, из которой лепятся сознания. Я сначала думал, что это тоже земля. Но, понаблюдав за нею, заметил, что она не такова. Она могла дрейфовать в земле, и земля ее никак не ощущала, а она землю. А когда я пытался ее расшевелить, она думала о себе «Я» и замечала за собой какие-нибудь состояния. А в том месте, где она соприкасалась с Бездной — наружу выставлялась новая земля. Не в таком количестве, но все же достаточно, чтобы понять, что именно мной она и была, отвалившись от меня, как обгоревшая кожа. Сама она была бестолковая, и, по ходу, истратила все свои силы. Я не могу сказать, что я материален, а она стала именно материальной, но не настолько, чтобы считать ее землей. Она материальна для меня, но не для земли.

Я долго думал, что с ней делать. Вроде и выбросить жалко, и стать мной она уже не могла. Не была мне врагом, и друга во мне не видела. Самое смешное заключалось в том, что если оторвать от нее кусочек, этот кусочек тоже мог пропищать «я», и еще одна странность — она умирала, если ее не подзаряжать.

И, наконец, подытожил: если я умер, остался калекой, заканчиваю свои дни убогим, я должен дать себе еще один шанс. Эту новую материю я назвал «красная глина», потому что в этом месте я пролил кровь, но это было не на столько болезненно, чтобы считать, что я истек кровью. Сознание я не терял, способность мыслить при мне осталась. Не скажу, что мне было больно, и когда я щупал ее, я чувствовал, что ей тоже не больно. Но все же, она была мной, и как бы потерей.

В целом, она, то есть я, оказался очень дружелюбным. И первая моя мысль была сделать еще одного меня. Но затея не увенчалась успехом. Она не чувствовала землю, как я, не умела произнести слово, она оказалась менее интеллектуальной, чем земля, которая быстро накапливала информацию о самой себе. В массе своей тут же обо всем забывала и засыпала. А если я отворачивался, не подзаряжая, таяла, уходя в Небытие, оставляя после себя землю.

Печально взирал я на себя обгоревшего.

И тогда я решил немного поработать над нею, закрепив на материальном уровне. Так она окончательно потеряла свое «Я», и многие миллионы лет валялась бесхозной, пока однажды мне не пришло в голову создать живое существо. Идея оказалась удивительно удачной. Я внезапно понял, что могу смотреть на себя ее глазами. Меня охватила глубокая радость. И уже тогда я начал подумывать создать мыслящее существо, с которым бы я мог разговаривать, которое вернуло бы глину в ее первоначальное состояние, или, по крайне мере, приблизило бы ее ко мне. Мое пространство не такое, как ваше, я могу слепить все что угодно, и оно будет материальнее, чем твои мучители. Если уж на то пошло, я стал мечтать о блохе, которая бы стала прыгать и восхищаться: о, как здорово, о как великолепно — а я как бы по любви с ней живу. Но такую блоху, которая должна есть то, что я дам, не кусая меня самого.