Средний пол - Евгенидис Джеффри. Страница 40
Теперь Дездемона уже могла различить легкий акцент. Она выждала еще некоторое время, но за этим ничего не последовало. Лишь запах пепла и гари поднимался к ее лицу. Она склонилась ниже, но услышала лишь голос сестры Ванды, которая звала ее с площадки:
— Алло! Дез! Мы ждем тебя.
И тогда она отпрянула от камина.
Моя бабка была единственной белой женщиной, когда-либо слышавшей проповедь У. Д. Фарда, да и то она поняла меньше половины из его слов вследствие дурной акустики, собственного плохого знания английского языка и страха перед появлением посторонних. Дездемона знала, что ей запрещено слушать проповеди Фарда, и меньше всего на свете ей хотелось рисковать новым местом работы. Но и деться ей было некуда.
Ежедневно ровно в час камин начинал свою трансляцию. Сначала из него доносился гул собиравшейся публики. За этим следовало пение. Дездемона перекатывала рулоны шелка к камину, чтобы приглушить звук, и переставляла свое кресло в самый дальний угол. Но ничего не помогало.
«Может, вы помните, что в последней своей лекции я рассказывал о перемещении Луны?»
— Нет, не помню, — отвечала Дездемона.
«Шестьдесят триллионов лет тому назад Бог сделал в земле скважину, заполнил ее динамитом и разорвал Землю надвое. Меньшая из частей стала Луной. Помните?»
С непонимающим видом моя бабка прижала руки к ушам, но не смогла удержать сорвавшийся с губ вопрос: «И кому потребовалось взрывать Землю?»
«Сегодня я расскажу вам о другом боге. О дьяволе. По имени Якуб».
И теперь пальцы Дездемоны расходились все больше, пропуская голос.
«Якуб жил восемь с половиной тысяч лет тому назад в нынешнем двадцатипятитысячном цикле. Этот Якуб был одержимым и обладал немыслимо огромной головой. Он был очень умен. Даже гениален. Он был одним из самых выдающихся ученых мужей ислама. Когда ему было всего лишь шесть лет, он открыл тайны магнетизма. Играя с двумя кусочками стали, он сложил их вместе и вывел научную формулу магнетизма».
Этот голос притягивал Дездемону как магнит. Он заставлял ее опустить руки и наклониться вперед…
«Но магнетизма Якубу было мало. В его огромной голове роились другие помыслы. И в один прекрасный день он решил, что если ему удастся создать совершенно новую расу, генетически отличающуюся от первоначальной, чернокожей, то с помощью обманологии она сможет поработить чернокожих людей».
…И тогда Дездемона приблизилась к камину. Она пересекла комнату, отодвинула рулоны с шелком и встала на колени. А Фард в это время продолжал свои разъяснения:
«Любой чернокожий создан из двух зародышей — черного и коричневого. И вот Якуб убедил пятьдесят девять тысяч пятьсот девяносто девять мусульман переехать на остров Пелас в Эгейском море. Его и сегодня можно обнаружить на картах Европы, только под другим названием. На него-то Якуб и перевез эти пятьдесят девять тысяч пятьсот девяносто девять мусульман и приступил там к пересадке тканей».
Теперь до Дездемоны доносились и другие звуки — шаги Фарда по сцене и скрип стульев, который усиливался, когда слушатели, ловя каждое слово, наклонялись вперед.
«В своих лабораториях Якуб лишил всех чернокожих способности к воспроизводству. Если черная женщина производила на свет ребенка, его тут же убивали. Оставляли только коричневых младенцев. И только людям со смуглой кожей он позволял совокупляться».
— Ужасно! — воскликнула Дездемона на своем третьем этаже. — Этот Якуб просто чудовище!
«Слышали ли вы о дарвиновской теории естественного отбора? Так вот Якуб занимался противоестественным отбором. С помощью своих научных экспериментов Якуб вывел первых краснокожих и желтолицых. Но он на этом не остановился. Он продолжал заниматься спариванием светлокожих потомков этих людей. И по прошествии многих лет ему удалось генетически изменить черного человека, сделав его светлокожим и слабым, лишив его праведности и морали и наставив его на пути порока. И тогда, братья, Якуб завершил свой труд. Но что он создал? Как я уже говорил, подобное рождает подобное. Якуб создал белого человека! Сотканного из лжи. Рожденного из братоубийства. Он создал расу голубоглазых дьяволов».
А в женском классе мусульманского обучения и общей культуры в это время продолжали изготавливать лотки для шелкопрядов. Все работали молча, мечтая о всякой всячине. Так, Руби Джонс думала о том, каким красивым был Джон Туке, и гадала, сможет ли она когда-нибудь выйти за него замуж. А Дарлин Вуд переживала из-за того, что все ее братья уже избавились от своих рабских имен, а она так и оставалась Дарлин, потому что у муллы Фарда все еще не доходили руки до девушек. Лили Хейл думала исключительно о своей завивке, спрятанной под платком, и о том, как вечером она высунет голову из окна, делая вид, что проверяет, какая на улице погода, чтобы ее увидел Лаббок Хесс, живущий по соседству. Бетти Смит повторяла: «Слава Аллаху, слава Аллаху, слава Аллаху». А Милли Литл мечтала о жвачке.
Наверху же Дездемона, с распаренным от поднимавшегося теплого воздуха лицом, противилась этому новому повороту сюжета. «Дьяволы? Все белые — дьяволы? — Она засопела и поднялась на ноги, отряхивая пыль с колен. — Ну хватит. Я больше не буду слушать этого безумца. Мне платят за то, что я здесь работаю. И довольно».
Но на следующее утро она снова мысленно была в мечети. В час дня снова раздался голос, и моя бабка вся превратилась во внимание.
«А теперь давайте проведем сравнительный анализ физиологии представителей белой расы и коренного населения планеты. Выражаясь анатомически, белые кости являются более хрупкими, белая кровь более жидкой. То есть белые обладают всего лишь третью физических способностей чернокожих. И никто не может это отрицать, потому что наши собственные глаза убеждают нас в этом».
Но Дездемону это ни в чем не убеждало. Все заявления Фарда вызывали у нее насмешку. Но изо дня в день она продолжала покорно расстилать шелк перед камином, становиться на колени и приникать к вентиляционной решетке. «Он настоящий шарлатан, — повторяла она. — Только выуживает деньги». И тем не менее ничто не могло заставить ее отойти в сторону, и она покорно внимала последним откровениям.
Что с ней творилось? Неужто она была столь податлива, что не могла не подчиниться глубокому, бесплотному голосу Фарда? Или по прошествии десяти лет, проведенных в Детройте, она и вправду начала все видеть в черно-белом свете?
Хотя возможен и еще один вариант. Вполне вероятно, что ее чувство вины, это ощущение болезненного, липкого ужаса, которое регулярно ее охватывало, и было тем самым неизлечимым вирусом, который заставил ее откликнуться на воззвания Фарда. Возможно, это чувство собственной греховности и придавало обличениям Фарда в ее глазах какой-то смысл. Может, она и впрямь принимала на свой счет его расовые разоблачения.
— Ты думаешь, с детьми все в порядке? — спрашивала она Левти.
— Все замечательно.
— Откуда ты знаешь?
— Посмотри на них.
— Тогда что же произошло с нами? Как мы могли так поступить?
— С нами тоже все в порядке.
— Нет, Левти. Мы, — тут она начинала плакать, — мы плохие люди.
— С детьми все в порядке. Мы счастливы. А все остальное в прошлом.
Но Дездемона падала ничком на кровать.
— Зачем я только тебя послушала! — рыдала она. — Почему я вслед за другими не прыгнула в воду? Не прикасайся ко мне! — кричала она, когда дед пытался ее обнять.
— Дез, пожалуйста…
— Почему я не сгорела! Клянусь, мне надо было погибнуть в Смирне!
Она начала приглядываться к собственным детям. Пока, за исключением одного случая, когда Мильтон в пятилетнем возрасте чуть было не умер от заражения сосцевидного отростка височной кости, дети были вполне здоровыми. Порезы заживали быстро, кровь сворачивалась нормально. В школе Мильтон хорошо успевал, а Зоя получала даже отличные оценки. Но Дездемону все это ни в чем не убеждало. Она продолжала напряженно ждать, когда с ними что-нибудь стрясется, — когда они заболеют или у них проявится какая-нибудь патология, ибо она была убеждена, что наказание за ее грех проявится самым страшным образом, обрушившись не на нее саму, но на ее детей.