Спаси и защити! - Усвятова Дарья. Страница 25

— Кроме благословления и слов благодарности другие благие слова есть — пожелания счастья и всякого лада жизненного. И то уж слова совсем редкие: благословляют немногие, благодарят еще меньше, а благожелают и вовсе единицы.

— Что значит — и вовсе единицы? — не поняла я. — Добра желают вообще-то довольно часто.

— Ну как — часто?

В вопросе знахарки мне почудился какой-то подвох.

— Во всяком случае, в дни рождения, в Новый год, да в любой праздник!

— И как желают в такие дни? Какими словами?

— Ну… — я замялась. — Да это же так понятно! Что и объяснить трудно… Говорят: желаю здоровья, долгих лет, счастья в личной жизни.

— Очень хорошо, — знахарка была явно довольна. — И что стоит за такими словами?

В ее темно-синем взгляде я прочитала все.

— Ничего не стоит, — тихо подтвердила я.

— Вот то-то же, что ничего. Вернее, все то же самое — глухота сердечная да лед в душе. Так и поздравляем, так и желаем — что принято желать, а на самом деле ничего не желаем. Это в лучшем случае. А то и вообще, говорим одно, а думаем как раз наоборот. Часто ли добра от души желают? Совсем нет. Пожелания наши не от чистого сердца идут, а от зависти либо от равнодушия под покровами вежливости. Нужны ли ближнему такие-то пожелания? Я тебе говорю — не только не нужны, но и вредны.

— Вы правы, — сказала я. — Когда я читаю открытки поздравительные, у меня возникает чувство неловкости и пустоты. Я часто думаю: лучше бы мне не присылали таких открыток, до того они… недушевные. Но, с другой стороны, это тоже все-таки внимание.

— А ты бы задумалась хоть раз: чего ради тебе это внимание без души? Оно об одном говорит — человеку надо от тебя что-то, либо он думает, что в будущем понадобится. Оттого и неудобство у тебя возникает.

— Я опять не соглашусь, Домна Федоровна. Я и сама так поступаю. Даже если мне ничего от человека не надо, просто хороший знакомый. Пишу открытки, или слова говорю — и ничего за ними не чувствую. Поздравления писать вообще не умею. Хорошо, что сейчас есть готовые открытки с пожеланиями в стихах, с картинками необычными. Подаришь такую, и думать не надо.

Знахарка скривилась, словно раскусила лимон.

— Вот он, ключ ко всему! — сказала она. — Думать не надо! А потом удивляешься, откуда в людях столько нечувствия. А как чувствам появиться, коли разум молчит?

— А разум-то тут при чем?

— Да разум всегда при чем! — почти рассердилась она. — Когда разум доброе думает, душа откликаться начинает. И слова находятся где-то в сердце. А ежели от сердца желаешь, то и другое сердце на слова твои откликается.

— И все равно мне непонятно, как разум может сердцу помочь…

— Может, доня. Ну представь: надо тебе пожелать чего-то человеку, а ничего на ум не приходит… И вообще делать тебе этого не хочется, а надо.

— Да, так часто бывает. Все время почти.

— Вот ты разум и призови. Подумай про этого человека. Вспомни один момент хотя бы, когда он тебе понравился, когда поняла ты, что в нем добро есть. Только искреннее впечатление свое вспоминай, что тебя до глубин душевных тронуло, а не то, о чем в покаянной молитве сказано: «доброту чуждую видех, и тою уязвлен бых сердцем». Как такой момент разум вспомнит, душа тут же от сна пробудится. Напиши ему своими словами — пусть неумелыми, нескладными — напомни про тот момент. Пусть он тоже вспомнит про добро у себя в душе. Может, именно сейчас ему это больше всего и надо! Может, гибнет он в пучине страстей мирских, а ты ему напоминанием о добре этом вроде как лесенку подашь. Ежели ты, подписывая открытки либо вслух поздравляя, так о каждом вспоминать будешь, слова у тебя из души сами собой польются. И люди к тебе обратятся доброй стороной души своей. Так дружбу настоящую стяжаешь, а где до дружбы не дойдет, там добрых знакомых отыщешь.

— Ну, а если я вспомнить ничего не смогу? Или эти воспоминания ничего не пробудят во мне?

— Тогда опять же к Спасу обратись в покаянии. Скажи: Господи Спасе мой, молчит сердце мое, прости меня и устрой, чтобы благое, что не с сердцем желается, шло не от камня души моей, но от Слова Твоего Животворящего.

… Попав в воздушную яму, самолет ощутимо качнулся. Я открыла глаза и посмотрела в иллюминатор. Сквозь пух облаков мелькали зеленые и коричневые кусочки земли, изредка проблескивали синие ниточки рек. Я повернулась к мужу. Володя спал, измученный напряжением финишных перед отъездом дней. Я тоже изрядно устала, хотя месячное пребывание на хуторе дало мне мощный заряд; благодаря ему я справилась со всеми проблемами, традиционно-неожиданно возникающими перед дальней дорогой.

— Вино, минералка, лимонад, — донесся вежливый голос стюардессы.

«Последние русские слова, — подумалось мне. — Что ж, не самые плохие слова. Можно сказать, замечательные. Лимонад, минералка, вино. Сок солнечного плода (пусть и разбавленный донельзя шипучкой), вода источника, вино… В вине — истина». Вникая в смысл слов, мысли перетекли в воспоминания. Я прикрыла глаза и тут же увидела бесконечную синь донского неба (не такого, как здесь, в вышине — выцветшего и холодного). Густые сады, бело-голубые домики с серебром крыш, кованые козырьки и перила «порожков». Закатный ветер колышет виноградные листья и усы, на темном дереве стола кувшин с другаком и последняя перед поездом беседа о Слове.

— Не сердись на меня, доня, что главное о Слове я тебе оставила на послед. Не от недоверия к тебе, что ты воспринять Знание не сможешь без откровений ярких. Я сама себе доверить боялась передачу учения. То, что самое простое, сложнее всего объясняется. Все думала: а ну как не донесу до тебя, растеряю по дороге то, что и зерно, и урожай? Думала, времени много еще. А тут уже и уезжать тебе.

Она сделала паузу. На лице ее читалось, с каким трудом она подбирает слова.

— Молитвы, заговоры, слово тайное, проклятия и благословения, благодарности — все это сильно весьма. Однако истинное Слово творческое, что жизнь человеческую к лучшему меняет и на Путь выводит, в другом растворено.

— Как — в другом? В чем?

— В том обычном слове, с которым ты к миру каждый миг обращаешься. Ибо молишься ты не всякую минуту — по крайней мере, пока не научилась ты постоянной молитве, заговор пользуешь в жизни несколько раз всего, тайное слово — оно тайное и есть, чтобы знать его, да не употреблять, проклятия да злословия наружу выпускать и вовсе нельзя, благое желаешь и благословляешь тоже не так часто, и благодаришь лишь несколько раз на дню. А то, что говорится все остальное время, слова, нами порой даже не замечаемые — вот они-то и составляют главную мощь Логоса. Потому как текут бессчетно из уст твоих и русло жизни твоей формируют. Каково оно будет, то русло — широкое, прямое, полноводное, чи кривое да порожистое? Тебе решать, но одного решения мало. Для единичного поступка воля нужна и сила немалая, но та воля да сила, что слова обычные обуздать может, ни с какой другой в мире мощью не сравнится. Бо обычное слово — крест наш, под тяжестью которого мы всякий миг сгибаемся. Жить хорошо, счастливо, справно все мечтают, и делают много для того. Но слова реченные все дела перечеркнуть могут, и жизнь, как ни пытайся ее вспять повернуть, все одно в прежнее русло возвращается. Потому что человек скуп на словеса добрые, и все, что говорится им — дурно, либо пусто, что тоже дурно. Тот, кто словом своим дорожит, впустую да в злую его не бросает. Потому праведники истинные так немногословны. А мы? Едва встречаемся, как тут же начинаем дурно говорить. Заметь: при встрече с кем-либо первое, что делаем, это судим кого-либо или что-либо. Но вправе ли мы суд вершить, пока от грехов своих сами не избавлены? Сказано: каким судом судите, тем и вас осудят. Так что, осуждая кого-то — не суть, по злобе альбо от сплетни пустой, мы сами себе готовим суд. Да и про дела свои гуторим неправедно. Либо хвастовство неумеренное, либо жальба необоснованная. Это лишь кажется, что слово в мир уходит беспоследственно. След оно оставляет в вечности и вписывается в книгу жизни твоей. Но прежде всего корень оно в душе имеет, в мыслях твоих. И ежели слово твое пусто, неглубоко, криво, то и мысли твои такие же, и душа. Оттого, коли словом владеть научиться хочешь, то, прежде всего, мысли свои в порядок приведи. Трудно это, трудней на свете всего — заставить думать себя по-доброму. А делать нечего, стараться надо. От малости своей стараться начни, и прибавится тебе. По капле то прибавление будет идти, незаметно оно. От незаметности этой человек обратно в злость впадает, опять судить начинает и думать криво да мрачно. И ты впадешь не раз, и не два. Но покамест не иссякло дыхание твое на земле этой, вновь и вновь начинать надо прокапывать чистое русло Слова твоего. Как начинать? С простого самого, с одних только слов — свет, добро, любовь. Часто-часто их про себя повторяй, и начнут они вплетаться в речь твою. Так вот потом будет, заметишь: не собирался вроде доброе человеку сказать, а оно возьми да и выскочи само. Назрело. Более и более созревать будет, как по пути этому пойдешь. А уж от словес добрых и жизнь вокруг тебя добреть начнет. Но не только ты говоришь с миром, и он с тобою все время гуторит. Что ты слышишь в нем? Тот же суд для себя или ласку? От тебя зависит, от того, как настроишь ты слух свой. Всякое слово, к тебе приходящее, добро в себе несет. Услышала злое — прости и покайся за то, что соблазнила ближнего злое тебе сказать. Услышала доброе — поблагодари. Услышала так себе, не злое, не доброе, а то, что всегда слышать привыкла — подумай, вникни в слова, в значение их глубинное, и мало-помалу откроется тебе свет. Обычное слово — крест наш. Но и Спаситель, не взойдя на крест, не снискал бы себе Славы Божией. Так и человек, восходя день за днем на крест словес обычных, снискает себе Слово Животворящее.