Уроки судьбы - Езерская Елена. Страница 8

Модестович, как и ожидал Забалуев, поначалу заволновался, увидев Забалуева на пороге кухни, где управляющий по обыкновению столовался у Варвары после барского обеда. Модестович оглянулся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, кивнул вошедшему.

— Вы почему так открыто? Вдруг кто увидит? Подумают, что у нас с вами заговор какой.

— Да я осторожно, Карл Модестович. Вот, должок вам отдать.

— С чего такая щедрость, Андрей Платонович? — растерялся управляющий, развернув упакованный в газету небольшой сверток.

— Хочу, чтобы вы купили себе поместье, ни в чем себе не отказывали и уехали на родину, как можно скорее. Ни с кем не прощаясь, ни с кем не разговаривая.

— Вы как будто избавиться от меня хотите, Андрей Платонович?

— Что вы, Карл Модестович! — бросился успокаивать его Забалуев. — Я только с долгами рассчитаться желаю, чтобы тяжесть на душе не держать.

— Уж больно красиво говорите…

— Но я могу деньги и обратно забрать, — Забалуев протянул руку к свертку, словно хотел вернуть его, но Модестович быстро подгреб пачку под локоть.

— Что дано, то дано!

— Да не бойся, я-то не передумаю! А вот ты с такими деньгами долго здесь не рассиживался бы, неровен час, украдут! Народ у нас в России, сам знаешь, какой! Оглянуться не успеешь — останешься без всего! Где потом еще столько найдешь? — уходя, «по-дружески» предупредил Забалуев.

— За меня не волнуйтесь! — отмахнулся управляющий. — Свое не отдам. Так приберу, что никто не найдет. Даже вы!

Забалуев усмехнулся — другого он и не ждал. Теперь оставалось договориться с цыганом. И Забалуев поспешил в табор, переодевшись на всякий случай в карете. И когда он вышел из нее у опушки леса, где по-прежнему стояли цыганские кибитки, то кучер хозяина не узнал. Забалуев закутался в длинную доху и глубоко надвинул на лоб разноцветный бабий платок. Ни дать ни взять — старуха-попрошайка. Кучер потихоньку перекрестился — «Свят, свят!», но Забалуев так зыркнул на него исподлобья, что у того слова в горле вмиг заморозило.

Неожиданное появление «старухи» — от дальней кибитки мальчишка прибежал, сказал, что ждет его какая-то бабка у околицы, Седого встревожило. Но потом он разглядел за маскарадом знакомое лицо и немного успокоился. А когда Забалуев подал ему сверток с деньгами, усмехнулся и покачал головой.

— Видать, здорово тебя припекло, если открыто приехать побоялся! Но долг сполна привез, — с видимой радостью перебирая ассигнации, заметил Седой.

— Не твоего ума дело! — отрезал Забалуев. — Расписку мне верни! А то, я тебя знаю, еще подкинешь ее дружку своему, князьку столичному.

— Наверное, так и следовало бы сделать, — кивнул Седой. — Да мне деньги больше, чем правда, нужны. Засиделись мы здесь с тобой, пора в теплые края выбираться. Дорога зовет!

— Вот и хорошо, что уезжаешь! Краж в уезде меньше станет, мне — почету больше.

— Нехороший ты все-таки человек, черная душа!

— А ты меня не стыди! Сам-то — смошенничал тогда в трактире?

— Да как ты смеешь! — вскинулся Седой.

— Ладно, ладно, не кипятись, я же по-доброму пришел.

— То-то и подозрительно, что ты — и по-доброму! Но это меня не касается. Что расплатился — хвалю, и на том — прощайте, барин! Держи свою расписку.

— Эй, ты куда? — всполошился Забалуев, видя, что Седой направился назад, к табору. — А перстенек-то забыл? За него тебе тоже уплачено.

— И что же в нем такого особенного, что ты за него так схватился? — остановился Седой и, достав перстень из кармана, стал рассматривать его со всех сторон.

— Понравился он мне, я же говорил.

— А, может, ты опять задумал нехорошее?

— Вот привязался, отродье цыганское! Не зли ты меня, отдай перстень и катись со своим табором хоть на край света! — Забалуев протянул руку и попытался вырвать перстень из рук Седого.

— Э нет, барин… Так не пойдет, — Седой отдернул руку и покачал головой. — Зря ты так, барин, ой, зря!

— Отдай, говорю! — Забалуев прыгнул на цыгана и тут же испуганно отпрянул — Седой выхватил нож. — Ты чего, чего?!

— А вот я тебе сейчас объясню! — цыган кинулся на Забалуева, но Забалуев, вдруг бросившись на землю, сбил Седого с ног.

От неожиданности цыган упал. Забалуев сжался, закрыв голову руками и ожидая его повторного нападения, но Седой все не вставал и не вставал. Забалуев решился, наконец, поднять голову. Седой лежал рядом с ним на снегу и хрипел — в его груди торчал его собственный нож, на который он случайно напоролся. Забалуев перекрестился и испуганно принялся крутить головой — не видел ли кто, что случилось.

Он хотел сразу бежать от этого места, но потом спохватился — деньги! И перстень! Перстень, где же этот чертов перстень? Забалуев подполз к умиравшему цыгану и вырвал из его руки сверток с фальшивыми ассигнациями, а потом принялся шарить по карманам. Найдя перстень, осмотрел его со всех сторон — он ли, и удовлетворенно хмыкнул — он, тот самый! Забалуев быстро сунул перстень за пазуху и на четвереньках попятился за ближайшие кусты. Оказавшись подальше, он поднялся, но не распрямился. Согнувшись, насколько можно, и подобрав полы дохи, он перебежками устремился в глубь леса, к дороге, где оставил карету.

Тумаками разбудив дремавшего в карете кучера, Забалуев вытолкал его на улицу и закричал:

— Чего рассиропился?! Живо, живо!

— А куда, барин? — ни за что помятый кучер все никак не мог прийти в себя после сладкой дремы.

— К Долгоруким, — секунду подумав, приказал Забалуев. — И побыстрее!

Взбежав по крыльцу дома Долгоруких, Забалуев немедленно устремился в отведенную ему комнату. Первым делом он проверил деньги — все ли на месте, достал перстень — здесь! Игрушка дорогая, старинная, если ее правильно разместить у знакомого ювелира, то это сразу половина казенного долга. А что с цыганом случилось, так не он ведь его убил… Сам, все сам! И больше он цыгану не должен — некому отдавать.

Успокоившись, Забалуев припрятал в укромном месте ассигнации, потом завернул перстень в носовой платок и, положив его в карман сюртука, спустился вниз, в гостиную, где позвонил в колокольчик. На призыв тут же явилась Татьяна. Ей он велел нести себе чаю и медового пирога, если есть. Татьяна кивнула.

И что за планида такая пошла — суета, маета, думал Забалуев, усаживаясь поудобнее на любимый княгинин диванчик в центре гостиной. Жил — не тужил, как сыр в масле катался, а тут — что ни день, то авантюры! Все время приходится изворачиваться, голова отдыха не знает. Где она, прежняя размеренная жизнь — днем обеды по приглашениям, вечером картишки (и везло же ему!), а потом — пуховые перины и объятия какой-нибудь красотки-вдовушки. Угораздило его связаться с Долгорукими! От этих, из высшего света, одни проблемы! Все сразу наперекосяк пошло — князек-поручик за ним по всему уезду гоняется, девчонка сопливая до себя не допускает — козни строит, а папаша ее, бывший покойничек, угрожает, как бандит с большой дороги. Благородное семейство называется!

— Вот спасибо тебе, Танечка, — Забалуев осторожно, оттопырив мизинец, взял чашечку с чаем с подноса.

Отхлебнул со смаком, и сразу стало горячо. Забалуев подумал, и, поставив чашку на столик, снял сюртук, и бросил его на диванчик рядом с собой.

— Ой, зачем же это вы, Андрей Платонович! — Татьяна шустро подскочила к диванчику и схватила сюртук.

— Ты что?! — закричал на нее Забалуев.

— Грязный он, его почистить надо! Барыня ругаться будет — обивка-то новая, запачкаете еще.

— Отдай сюртук, кому сказал! — Забалуев побагровел и бросился на Татьяну, пытаясь вырвать сюртук из ее рук.

— Что это значит, Андрей Платонович? — раздался от двери холодный и строгий голос Лизы. — Как вы смеете в нашем доме на служанку нападать? Немедленно прекратите и оставьте Татьяну в покое!

— Я? Нападать? — от неожиданности Забалуев выпустил сюртук из рук, и Татьяна тут же завладела им. — Да это она без разрешения мою законную вещь прихватила!

— Это какое же еще разрешение? — возмутилась Татьяна, держа сюртук на вытянутой руке и от себя в отдалении. — Чтобы грязь в гостиную проносить?