Я верю - Рампа Лобсанг. Страница 14

Живо зашелестели бумаги, и один из членов консилиума встал с места и приблизился к глобусу. Несколько мгновений он стоял там, взирая на глобус, но ничего не говоря. Затем, все так же безмолвно, он вернулся к своему месту за столом и сделал несколько записей в своих бумагах.

— Алджернон, — сказал старец, — прибыв на Землю, вы попали в условия чрезвычайного комфорта. Вы родились в семействе из старинного рода, где вам были предоставлены все земные блага. Вам оказывались всяческие почести. Деньги не играли для вас никакой роли. Вам были доступны самые лучшие учебные заведения вашей страны. Но разве вы хоть раз задумались над тем, сколько бед вы натворили в своей жизни? Думали вы о жестокости, о том, как часто вы были грубы со своими слугами? Думали вы о молодых служанках, которых вы совратили?

Алджернон в негодовании вскочил со стула.

— Сэр! — запальчиво воскликнул он. — Мне всегда говорили, что девушки из прислуги существуют для удобства неженатого юноши и служат для него игрушкой, чтобы он мог обучаться взаимоотношению полов. Я не сделал ничего дурного, независимо от того, сколько служанок я соблазнил! — Он сел, кипя негодованием.

— Алджернон, — сказал старец, — вам лучше, чем кому-либо, известно, что социальный класс в том виде, в каком вы его представляете, является понятием искусственно созданным. В вашем мире если человек имеет деньги или происходит от старинного и знатного рода, то ему делается множество послаблений. Когда же человек беден и вынужден работать на одну из таких семей, то ему не делают никаких поблажек и считают его существом низшего сорта. Вы знаете закон точно так же, как и кто-либо другой, поскольку вы прожили множество жизней и все эти знания хранятся в вашем подсознании.

Одна из сидевших за столом женщин скривила губы так, словно она только что отведала ужасно кислых ягод крыжовника. При этом она недовольно заявила:

— Я прошу занести в протокол мое мнение, что этот молодой человек должен снова начать свою жизнь как представитель менее привилегированной части общества. Раньше у него было все. Я считаю, что он должен начать все сначала в качестве сына мелкого торговца или даже сына пастуха.

Алджернон в ярости вскочил на ноги.

— Как смеете вы говорить подобные вещи! — вскричал он. — Да знаете ли вы, что в моих жилах течет голубая кровь? Известно ли вам, что мои предки участвовали в крестовых походах? Мое семейство — одно из самых знатных.

Его буквально на полуслове оборвал почтенный председатель консилиума, который сказал:

— Ладно, ладно, попрошу не вступать в пререкания. Это вам отнюдь не поможет. Вы лишь усугубите тяжесть своего положения. Мы пытаемся помочь вам, стремясь не увеличивать вашу карму, а уменьшить ее.

— Хорошо! — грубо перебил его Алджернон. — Но я никому не позволю разглагольствовать о моих предках. Я догадываюсь, — сердито направил он палец на недавно говорившую женщину, — что ваши предки заправляли каким-нибудь борделем, служили управляющими в публичном доме или что-то вроде этого. Тьфу!

Доктор крепко сжал руку Алджернона и усадил его на стул, сказав:

— Молчите, вы, шут! Этим вы только делаете себе хуже. Первая заповедь для всякого, кто попадет сюда, состоит в том, чтобы сидеть тихо и слушать, что говорят другие.

Алджернон опустился на стул, думая о том, что и впрямь угодил в чистилище, о чем его уже предупреждали, но затем до него донесся голос председателя, который сказал:

— Алджернон, вы смотрите на нас так, словно мы ваши враги. Но ведь это не так. Поймите, вы прибыли сюда отнюдь не в качестве почетного гостя. Вы находитесь здесь как человек, который совершил преступление, и, прежде чем мы продолжим, я хотел бы прояснить для вас следующее: голубой крови не существует. Не существует таких понятий, как привилегированный класс, каста или статус. Вам просто промыли мозги, и теперь вы находитесь под впечатлением от рассказанных вам легенд и сказок.

Он сделал паузу, чтобы хлебнуть глоток воды, и, окинув взглядом членов комиссии, продолжил:

— Вы должны строго-настрого зарубить себе на носу, что субъекты из многих и многих миров, из многих и многих астральных планов приходят на Землю — в один из низших по своему развитию миров, чтобы учиться через муки, коль они не умеют учиться через добро. И, готовясь ступить на Землю, этот субъект выбирает себе тело, наиболее удобное для выполнения определенной задачи. Если бы вы были театральным актером, то осознали бы, что вы всего лишь человек, актер и что вас, вероятно, пригласили играть множество разнообразных ролей. И на протяжении жизни вам, как актеру, предстоит облачаться в разные костюмы: скажем — принца, короля или нищего. Играя короля, вам, возможно, придется представить, что в вас течет «королевская кровь», однако это всего лишь игра. И все в театре знают об этом. Некоторые актеры — в том числе и вы — увлекаются игрой настолько сильно, что и впрямь верят, будто они принцы или короли, и ни за что не желают выступать в роли нищих. Если вы прибыли сюда, то не имеет значения, кто вы и каков ваш уровень эволюции, поскольку вы совершили преступление. А самоубийство действительно является преступлением. Вы прибываете сюда для того, чтобы искупить вину за свое преступление. Вы прибываете сюда для того, чтобы совместно с высшими астральными планами и с Землей мы могли решить, каким образом вы сможете искупить эту вину.

Вид у Алджернона был отнюдь не веселый.

— Пусть так, — сказал он, — но откуда мне было знать, что нельзя кончать жизнь самоубийством? И что вы скажете о японцах, которые считают суицид делом чести? — спросил он с прежней агрессией в голосе.

Председатель сказал:

— Самоубийство ни в коем случае не может считаться правильным поступком. И столь же неправильно поступают буддийские или синтоистские монахи, когда занимаются самосожжением, выпускают себе кишки либо бросаются вниз со скал. Искусственно созданные законы никогда не смогут попрать законы Вселенной. Но послушайте меня.

Председатель заглянул в свои бумаги и продолжил:

— Вы собирались дожить до определенного возраста, но закончили свою земную жизнь на тридцать лет раньше срока. И поэтому теперь вы должны вернуться на Землю, чтобы прожить там тридцать лет, а затем умереть на Земле. И тогда две жизни — та, которую вы прекратили, и та, которую вам предстоит прожить, — зачтутся вам как одна. И мы назовем эту жизнь… Давайте-ка назовем ее учебной сессией.

Одна из женщин вскинула руку вверх, чтобы привлечь к себе внимание председателя.

— Да, сударыня? — спросил он. — Вы хотели бы что-то добавить?

— Да, сэр, — сказала она, — я думаю, что этот молодой человек не до конца осознает свое нынешнее положение. Он считает, что обладает огромным превосходством над другими. Полагаю, нам следует рассказать ему о тех смертных случаях, причиною которых он стал. Я полагаю, ему бы следовало узнать побольше о своем прошлом.

— Да-да, но как вам должно быть хорошо известно, он сможет увидеть свое прошлое в Галерее Воспоминаний, — несколько раздраженно сказал председатель.

— Но, господин председатель, посещение Галереи Воспоминаний обычно следует позднее, а мы хотели бы, чтобы этот человек благоразумно выслушал нас сейчас, если этот молодой человек вообще способен быть благоразумным, — сказала она, бросив на Алджернона мрачный взгляд. — Я думаю, ему следовало бы получше узнать о своем нынешнем положении.

Председатель вздохнул, пожал плечами и сказал:

— Ну что ж, коль таково ваше желание, то мы изменим ход нашей процедуры. Поэтому я прошу, чтобы этого молодого человека сейчас же доставили в Галерею Воспоминаний. Может, тогда он поймет, почему нас отнюдь не восхищают его своеобразные убеждения.

Послышался шум отодвигаемых стульев, и члены комиссии поднялись со своих мест. И доктор тоже встал, пребывая в некотором смятении. Он сказал:

— Ну что же, Алджернон, ты сам напросился на это.

Алджернон с молчаливым негодованием окинул взглядом каждого из присутствующих и прошипел: