Я верю - Рампа Лобсанг. Страница 2

Он шел все дальше, просеивая мелкий песок сквозь пальцы ног, поскольку всегда надеялся найти здесь что-нибудь ценное, хотя бы несколько монет. Не его ли приятель подобрал однажды на пляже золотой мексиканский доллар?

Узкая полоска воды отделяла его от крохотного островка — клочка суши с тремя одинокими деревьями на нем. Идя вброд, он скоро преодолел водную преграду и добрался до глубокой тени между деревьями. Здесь он осторожно залег, чтобы осмотреться, и медленно выкопал небольшую ямку, чтобы мягче было сидеть. Затем удобно положил свою голову на выступающий корень дерева и взглянул на книгу, которую стащил у спящего.

Он тщательно огляделся вокруг, чтобы убедиться, что его никто не преследует. Довольный тем, что все было спокойно, он вновь устроился на своем уютном сиденье и провел одной рукой по густым, как шерсть, волосам, а другой повернул к себе книгу. Сначала на глаза ему попалась задняя сторона обложки. На ней он прочитал обращение к читателям. Затем перевернул книгу и, почти прикрыв глаза-щелочки, стал изучать картинку. При этом он хмурил брови и шевелил губами, тихо повторяя непостижимые для него вещи.

Он почесал у себя в паху и поудобней подтянул штаны. Затем, лежа на левом боку, пошелестел страницами и принялся читать.

— «Формы выражения мысли», «мантры»… ну и ну! Это тебе не в песке копаться! Вот бы мне изобрести такую «форму мысли», чтобы Абигайль согласилась делать все, что я захочу. Да-а, парень, это было бы клево!

— Он перекатился на спину, немного поковырял в носу и затем сказал:

— Интересно, мог бы я поверить во все это?

Спокойный полумрак комнаты источал атмосферу святости. Все было тихо, только в огромном каменном камине потрескивали объятые пламенем поленья. Время от времени из них вырывалась струя нагретого пара, которая злобно шипела на огонь: пар, образуемый влагой, томился в щелях непросохших поленьев. Время от времени древесные ткани рвались от маленьких взрывов, которые вздымали кверху снопы ярких искр. Мерцающий свет, исходивший от камина, создавал в комнате некое необычное ощущение — пространство тайны.

По одну сторону камина стояло глубокое кресло, спинка которого смотрела на дверь. Старомодный торшер, сделанный из латунных прутьев, стоял рядом с креслом, и мягкий свет струился от неяркой электрической лампы, скрывавшейся под зеленым абажуром. Свет нисходил, постепенно переходя в глубокую тень, поскольку путь ему преграждала спинка кресла.

Вдруг в этой комнате послышался сухой кашель и шелест перелистываемых страниц. Вновь наступила тишина, и лишь огонь трещал в камине, да шелестели переворачиваемые пальцами страницы, уходившие, чтобы уступить дорогу новым мыслям.

Откуда-то издалека донесся перелив звонка — он прозвучал в неспешном темпе. Затем послышалось шарканье обутых в сандалии ног и очень мягкое журчание голосов. Последовал лязг открываемой двери, а минутой позже раздался глухой стук — дверь закрыли. Вскоре сюда донеслись звуки органа, и хор мужских голосов усилил их своим пением. Эта песня длилась какое-то время, а затем послышался шорох, за которым последовала тишина. И эта тишина была нарушена журчанием голосов, бормочущих нечто непонятное, но очень хорошо отрепетированное.

Внезапно раздался резкий звук, будто книга упала на пол. И тут же с места вскочила какая-то темная фигура:

— Ах, Боже мой! Я, должно быть, заснул.

Силуэт в темном одеянии наклонился, чтобы поднять книгу, и тщательно отыскал в ней нужную страницу. Педантично вложил туда закладку и весьма почтительно поместил книгу на стоящем рядом столике. Несколько мгновений он сидел, сцепив пальцы и насупив брови. Затем поднялся с кресла и пал на колени, взирая на висевшее на стене распятие. Он сложил ладони и, склонив голову, прошептал слова молитвы о наставлении. Покончив с нею, он встал на ноги, подошел к камину и подбросил еще одно полено в жарко горевшие угли. Какое-то время он сидел на корточках возле выложенного из дикого камня камина, обхватив свое лицо ладонями.

Повинуясь внезапному импульсу, он хлопнул себя по бедрам и вскочил на ноги. Стремительным шагом пересек темную комнату и направился к письменному столу, что скрывался в тени. Резкое движение, дернулся шнур, и угол комнаты вдруг наполнился теплым светом. Темный силуэт отодвинул стул и открыл крышку секретера, затем сел. На мгновение он замер, безучастно глядя на листы бумаги, которые только что разложил перед собой. В рассеянности он простер вперед руку, чтобы взять со стола книгу, которой там не было. С воплем досады он вскочил и схватил книгу с того столика, который стоял рядом с креслом. Он снова устроился за письменным столом и принялся перебирать страницы книги, пока наконец не нашел то, что искал, — адрес. Быстрым почерком он надписал конверт, а затем стал размышлять, собираясь с мыслями, о том, что ему делать дальше, и подбирая слова, которые намеревался высказать.

Вскоре его перо потянулось к бумаге, и наступила тишина. Слышалось лишь шуршание пера по листу бумаги да отдаленное тиканье часов.

— Дорогой доктор Рампа, — так начиналось письмо, — я — иезуитский священник, преподаю гуманитарные предметы в нашем колледже, и я прочитал ваши книги с более чем обычным интересом.

Я убежден, что лишь те, кто следуют нашей форме религии, могут обрести Спасение через кровь Господа нашего Иисуса Христа. Я верю в это, обучая моих студентов. Я верю в это, когда пребываю в стенах Церкви. Но, оставаясь один в темные ночные часы, когда никто не следит за движениями моей души и не анализирует мои мысли, я начинаю сомневаться. Прав ли я в своей Вере? Верно ли, что лишь католики могут надеяться на спасение? А что же другие религии? Неужели все они ложны? Неужели все они — порождение дьявола? Или я, как и другие люди моей Веры, введен в заблуждение? Ваши книги пролили яркий свет на некоторые вещи и во многом позволили мне развеять мои духовные сомнения, и я любезно прошу Вас, сэр, ответить на некоторые мои вопросы, дабы либо укрепить меня в том, во что я верю, либо…

Аккуратным почерком добавив к письму свое имя, он с большим старанием свернул письмо и уложил в конверт. И вдруг одна мысль посетила его, и он быстро, почти виновато выхватил письмо из конверта, развернул его и дописал постскриптум:

— Я обращаюсь к Вашей чести как к человеку, преданному своей собственной Вере, и прошу не упоминать ни моего имени, ни того, что я написал Вам это письмо, поскольку это противоречит правилам моего Ордена.

В конце он приписал свои инициалы, проследил, чтобы высохли чернила, а затем быстро вложил свернутое письмо в конверт и запечатал его. Перебрав лежавшие на столе бумаги, он отыскал книгу и сделал в ней пометку об отправке письма в Канаду. Порывшись в шкафах и ящиках, он извлек из них марки на необходимую сумму и наклеил их на конверт. Затем священник тщательно спрятал письмо в потайной карман своей сутаны. Поднявшись, он погасил свет и покинул комнату.

— А, святой отец, — услышал он в коридоре чей-то голос, — вы сами пойдете в город или вам просто что-нибудь нужно там? Я отправляюсь туда с поручениями и был бы рад услужить вам.

— Нет, спасибо, брат мой, — ответил профессор своему подчиненному, — мне захотелось прогуляться по городу. Знаете, нужно немного размяться, вот я и решил пройтись по главной улице.

Они степенно слегка поклонились друг другу, и каждый пошел своей дорогой. Профессор вышел из старинного каменного здания, потемневшие от времени стены которого были наполовину увиты плющом. Медленно шагая вдоль главной улицы, профессор цепко сжимал в пальцах свой крест и бормотал какие-то слова, что вполне соответствовало традициям его Ордена.

На главной улице, что пролегала рядом с огромными воротами иезуитского колледжа, люди, завидев профессора в сутане, почтительно кланялись ему, и многие из них при этом крестились. Неспешной походкой пожилой профессор направился к ящику, который висел на стене здания почты. Виновато и осторожно озираясь, он оглянулся посмотреть, нет ли поблизости собратьев по Ордену. Убедившись в своей безопасности, он извлек из одежд письмо и опустил его в почтовый ящик. Затем, со вздохом искреннего облегчения, направил свои стопы туда, откуда пришел.