Чужой - Мейстер Максим. Страница 7

А я оказался в разделе памяти с гордейским названием "Фильмотека". Быстро нашел ссылку "Техника секса" и залез в нее. В ум пошли образы…

Я долго не мог ничего понять. Люди в фильме мучились, потели и, похоже, страдали. Да, было видно, что всем плохо. Гордейцы пыхтели и пробовали разные позы, одинаково неудобные, а гордейки беспомощно строили гримасы, а иногда даже кричали, похоже, от боли и усталости. В чем смысл этих телодвижений? Неужели, все-таки запихнуть набухший атавизм в отверстие для сброса лишней жидкости… Но зачем?!!

Я ошарашено походил по разделу фильмотеки, посвященному гордейской "любви", но везде было одно и то же.

Неужели именно этого хотела от меня Лина? Я прокрутил в памяти все, что произошло с того момента, как я вышел на шоссе и до того, как смерцал обратно в лес.

Да, похоже, именно этого… Что ж, чего только не сделаешь ради любимой!… Да, глупо, да, уродливо, но…

И тут я поступил очень нехорошо по отношению к бедному Ауиниоану.

Выделил фантом, которого оставил вместо себя "слушать" ученого и кивать с умным видом, а сам смерцал в город, прямо домой к Лине…

- Ого, ты откуда взялся, несостоявшийся любовничек? - сказала она, когда я появился прямо между ней и… стеклом, на котором показывали… фильмы!

- Я пришел, чтобы любить тебя! - сказал я. Схватил Лину и прижал к себе, как показывали в первой части "Техники секса", а дальше все было просто. Ментальная связь с Ауиниоаном оставалась, поэтому я последовательно воспроизводил разные части фильма, надеясь, что ничего не перепутаю в этом глупом ритуале. Неприятнее всего было с органом-атавизмом. Пришлось принудительно направить туда большую порцию крови, чтобы все было, как в энциклопедии. И Лине, похоже, все это начинало менее и менее нравиться. Если сначала она улыбалась и отпускала какие-то свои гордейские шуточки, то потом закрыла глаза и сжала зубы. Видимо, чтобы легче перетерпеть. Но с каждой минутой ей становилось хуже. Она стонала, а потом даже принялась царапать мне спину, видимо, желая высвободиться. Но я уже видел это в фильме, поэтому, едва не плача от жалости, продолжал жестокий ритуал, надеясь, что энциклопедия не врет, и я все делаю правильно…

Наконец она обессилила и обмякла, а я с тоской думал, ну почему?!! Зачем я должен так издеваться над любимой женщиной, когда я хочу просто любить ее?!

На душе стало так тоскливо и муторно, что я не выдержал и смерцал в лес. В место, где предаюсь печали. Это небольшая рощица, там есть раскидистые деревья с ветвями, опускающимися прямо к земле. Из-за чего повсюду образуются своеобразные укромные шалашики. И большие и маленькие. Один такой я облюбовал для своего печального настроения. И каждый раз, когда оно начинало играть у меня внутри, оказывался среди листвы, ловя редкие солнечные блики, проникающие сквозь ветви.

Здесь было тихо. Только печальная кукушка, словно в унисон моему настроению, искала своих деток: "Ку-ку… шка, ку-ку… шка…" Только здесь кукушки грустили именно так, в три слога. Когда я оказывался севернее, то слышал от них лишь двусложное "Ку-ку, ку-ку…" И это было совсем не так печально.

Я свернулся калачиком на мягком мху и погрузился в печаль. Никогда она не была с таким сильным тоскливым оттенком. Печаль бывает разная: светлая, тихая, с искрами надежды и гулкая, словно камень, брошенный в пропасть… Но никогда я не испытывал такой, как сегодня. Тоскливая и разрывающая сердце. И… с жалостью к самому себе!

Так странно. Похоже, я все чаще начинаю жалеть о своей любви. Что может быть ужаснее и неправильнее?…

Время шло, давление города уходило, и моя тоска растворялась вместе с ним. Я слушал кукушку… и вскоре на сердце осталась только сильная-сильная грусть. И тогда сами собой стали слагаться стихи. Необычные, словно на двух языках, со множеством слов, что я узнал из энциклопедии Ауиниоана.

Пружинил мох и лист шуршал,

Среди деревьев луч играл,

И птичьих голосов невинный щебет

То здесь, то там таинственно звучал.

Мелькнул- пропал хвост белки на сосне,

Цветы лесные, радуясь росе,

Пьют сквозь нее искринки солнца,

Сияя в скромной красоте…

Вдруг предо мной - дорога неземная,

Вся черная, вся ровная, прямая.

"Что это здесь? Откуда и зачем?" -

Подумал я, на черный путь вступая.

Он убегал куда-то вдаль, в тумане…

В далекой дымке, словно на экране,

Лишь силуэты. Что же там такое?

И я пошел, не мысля об обмане.

Как хорошо идти! Как твердо, ровно.

Чеканю шаг, расправил плечи гордо…

Но вдруг с тревогой замечаю,

Что все меняется невольно…

Вместо деревьев выросли столбы,

И вместо солнца - жар из высоты,

А пенье птиц - гуденье в проводах,

Исчезли вовсе белки и цветы…

Тревога сжала сердце… Что случилось?

Я шаг ускорил. Дымка опустилась,

И я вошел в лес камня и бетона…

Мне никогда б такое не приснилось!…

Шум, грохот, крики, ругань, смрад…

Коробки серые, пустых глазниц парад.

Вокруг лишь люди, люди, люди…

Несутся, в точку уперевши взгляд…

Я остановился, чувствуя что-то странное в появляющихся строчках. Повторил про себя уже сочиненное и вдруг понял: в последних строках я назвал гордейцев людьми!…

Что ж, в каком-то смысле это правильно. Ведь, если верить Ауиниоану, мы произошли от них. Хотя сам я всегда думал, что мы - это две близкие, но все же различные расы. Интересно, почему кто-то не смог стать человеком? Почему кто-то остался на предыдущей эволюционной ступеньке?… Так жалко их… Неужели это неизлечимо? Вот бы узнать…

И тут я вспомнил, что бедный Ауиниоан до сих пор читает лекцию моему фантому! Стало так стыдно, что я покраснел и не сразу заместил фантом, а сначала полноценно подключился к нему и с облегчением узнал, что ученый не заметил подмены. Тогда я осторожно смерцал в фантом и, как ни в чем не бывало, продолжил слушать лектора, одновременно впитывая то, что успел накопить ментальный блок фантома.

- Ну вот и все, - через какие-то полчаса сказал Ауиниоан. - На этом краткий обзор завершен. Хорошо, что ты вернулся хотя бы к концу… - Старик посмотрел на меня сердито.

- Я… - Мне было так неловко, что даже подходящих мыслей не находилось, не говоря уж о словах.