Доказательство Рая - Эбен Александер. Страница 26

Дело в том, что примерно год назад его отец умирал от болезни, которой страдал на протяжении пяти лет. К слабоумию и полной немощности добавились сильные боли.

— Прошу тебя, — умолял Джона отец, — дай мне какие-нибудь таблетки, чтобы я умер, я больше не в силах это выносить.

А потом вдруг впервые за последние два года взгляд его стал ясным и осмысленным, и он совершенно здраво заговорил о своей жизни и семье. Затем он перевел взгляд к изножью кровати и начал разговаривать… с воздухом. Слушая его, Джон понял, что отец обращается к своей матери, умершей шестьдесят пять лет назад, когда он был еще подростком. Отец редко ее вспоминал, но в тот момент радостно с нею разговаривал. Джон не видел ее, но был абсолютно уверен, что в комнате находился ее дух, приглашающий отца в духовный дом.

Через несколько минут отец снова посмотрел на Джона. Его взгляд на этот раз был совершенно иным. В нем не было и тени тревоги, напротив, он был полон радости и умиротворения — Джон не мог вспомнить, когда видел отца таким.

— Ты отдохни, папа, поспи, — услышал Джон свой голос. — Не волнуйся, все хорошо.

Отец так и сделал — закрыл глаза и спокойно уснул. Такони скончался — во сне.

Джон чувствовал, что встреча отца с душой давно умершей бабушки была совершенно реальной, но не знал, как это расценить, поскольку, будучи медиком, считал это невозможным.

Многие люди наблюдали эту поразительную ясность ума, которая часто нисходит на страдающих слабоумием старых людей незадолго до кончины — феномен под названием предсмертное прояснение рассудка. Этому феномену не было научного объяснения. Моя история дала Джону право, которого он давно жаждал, — право поверить в то, что он видел собственными глазами, и осознать глубочайшую и утешительную истину: наша вечная духовная сущность более реальна, чем все, что мы воспринимаем в физической реальности, и она божественно связана с бесконечной любовью Создателя.

Глава 32. Посещение церкви

Я не посещал церковь до декабря 2008 года, пока Холли не уговорила меня пойти на службу во второе воскресенье рождественского поста. Я был еще слаб, худ и не очень уверен в себе. Мы сидели в первом ряду. В тот день службу вел Майкл Салливан. Он подошел и попросил меня зажечь свечу в рождественском венке. Мне не хотелось напрягаться, но что-то велело мне сделать усилие и преодолеть слабость. Я встал, оперся о медный столбик и вдруг с неожиданной легкостью пошел вперед.

Я живо помнил о пребывании вне тела и сейчас, оказавшись в церкви, куда раньше меня особо не влекло, видел картины и слышал музыку, вызвавшие испытанные уже ощущения. Низкие ритмичные песнопения сотрясали мрачную Страну Червяка. Мозаичные окна с ангелами в облаках напоминали небесную красоту Врат. Изображение Иисуса, преломляющего хлеб со своими учениками, вызывало светлое ощущение причащения к Средоточию. Я вздрогнул, вспомнив блаженство бесконечной безоговорочной любви, которую познал в высшем мире.

Наконец-то я понял, что такое истинная вера. Или, по крайней мере, какой она должна быть. Я не просто верил в Бога; я знал Ома. И я медленно направился к алтарю, чтобы причаститься, и не мог удержать слез.

Глава 33. Тайна сознания

Понадобилось около двух месяцев, чтобы ко мне окончательно вернулись все мои научные и практические знания. Безусловно, сам факт их возвращения является настоящим чудом. До сих пор в медицинской практике нет аналога моему случаю: чтобы мозг, длительный период находившийся под мощным разрушительным действием грамотрицательной бактерии Е. coli, полностью восстановил все свои функции. Так вот, опираясь на вновь обретенные знания, я пытался осмыслить глубокое противоречие между всем, что я усвоил за сорок лет учебы и практики о человеческом мозге, о Вселенной и о формировании представления о действительности, и тем, что испытал за семь дней коматозного состояния. До внезапного заболевания я был обыкновенным врачом, работавшим в самых престижных научных институтах мира и пытавшимся понять взаимосвязь между мозгом и сознанием. Не то чтобы я не верил в сознание. Просто я больше других понимал маловероятность того, что оно существует независимо от мозга и вообще от всего!

В 1920-х годах физик Вернер Гейзенберг и другие основатели квантовой механики, изучая атом, совершили настолько необычное открытие, что мир до сих пор пытается его осмыслить. А именно: во время научного эксперимента между наблюдателем и наблюдаемым объектом возникает попеременное действие, то есть связь, и невозможно отделить наблюдателя (то есть ученого) от того, что он видит. В повседневной жизни мы не учитываем этот фактор. Для нас Вселенная наполнена бесчисленным множеством изолированных, отдельных объектов (например, столов и стульев, людей и планет), которые так или иначе взаимодействуют друг с другом, но при этом остаются, по сути, обособленными. Однако, если смотреть с точки зрения квантовой теории, эта вселенная обособленно существующих предметов оказывается полной иллюзией. В мире микроскопических частиц каждый объект физической вселенной в конечном счете связан со всеми другими объектами. Фактически в мире нет никаких объектов — только энергетические вибрации и взаимодействия.

Смысл этого очевиден, хотя и не для всех. Без привлечения сознания невозможно было заниматься изучением самой сути Вселенной. Сознание вовсе не является второстепенным продуктом физических процессов (как я думал до моего опыта) и не просто реально существует — оно даже более реально, чем все остальные физические объекты, но — вполне вероятно — является их основой. Однако эти взгляды еще не легли в основу представлений ученых о действительности. Многие из них пытаются это сделать, но пока еще не построена объединенная физико-математическая «теория всего», которая совмещала бы законы квантовой механики с законами теории относительности таким образом, чтобы она включала и сознание.

Все объекты физической Вселенной состоят из атомов. Атомы состоят из протонов, электронов и нейтронов. Те, в свою очередь (как установили физики в начале XX века), состоят из микрочастиц. А микрочастицы состоят из. По правде говоря, пока физики не знают точно, из чего они состоят.

Зато точно знают, что во Вселенной каждая частица связана с другой. Все они взаимосвязаны на самом глубоком уровне.

До ОКС я имел самое общее представление об этих научных идеях. Жизнь моя текла в обстановке современного города с плотным автомобильным движением и многонаселенными жилыми кварталами, в напряженной работе у операционного стола и тревоге за пациентов. Так что, даже если эти факты атомной физики и были достоверными, они никак не отражались на моей повседневной жизни.

Но когда я вырвался из своего физического тела, мне полностью открылась глубочайшая взаимосвязь между всем существующим во Вселенной. Я даже считаю себя вправе сказать, что, находясь во Вратах и в Средоточии, «творил науку», хотя в то время я, конечно, об этом не думал. Науку, которая основывается на самом точном и сложном инструменте научного познания, которым мы располагаем, а именно на сознании как таковом.

Чем более я размышлял над своим опытом, тем больше убеждался в том, что мое открытие было не просто интересным и захватывающим. Оно было научным. Представление моих собеседников относительно сознания было двух типов: одни считали его величайшей загадкой для науки, другие вообще не видели здесь проблемы. Удивительно, какое множество ученых придерживается последней точки зрения. Они полагают, что сознание — всего лишь продукт происходящих в мозге биологических процессов. Кто-то идет еще дальше, утверждая, что оно не только вторично, но что его попросту не существует. Однако с ними не согласятся многие передовые ученые, занимающиеся философией сознания. За последние десятилетия им пришлось признать наличие «трудной проблемы сознания». Первым свою идею о «трудной проблеме сознания» изложил в блестящей работе 1996 года «Сознающий ум» Дэвид Чалмерс. «Трудная проблема сознания» затрагивает само существование ментального опыта и может быть кратко выражена в следующих вопросах: