Доказательство Рая - Эбен Александер. Страница 8

Мне по душе была эта простота — абсолютная честность и ясность науки. Я ценил науку за то, что она не оставляет места для всяких фантазий и неподтвержденных домыслов. Если какой-либо факт устанавливается как ощутимый и достоверный, он принимается. Если нет — отвергается.

Такой подход практически не допускал размышлений о душе или о духе, ибо существование личности после того, как мозг, который его поддерживал, прекращал работать, также прекращалось. И делал еще более бессмысленными слова, которые я постоянно слышал в церкви: «Жизнь бесконечна».

Вот почему я полностью полагался на семью — на Холли и моих сыновей, на трех сестер и, конечно, на отца и мать. Без преувеличения могу сказать, что я никогда бы не смог заниматься своей профессией — ежедневно проводить операции на мозге и видеть довольно страшные вещи, — если бы не чувствовал их любовь, поддержку и понимание.

Именно поэтому Филлис, посоветовавшись по телефону с Бетси, решила в ту ночь дать мне обещание от имени всей семьи. Сидя у кровати и держа мою вялую, безжизненную руку, она заверила меня, что независимо от того, что со мной будет, кто-нибудь все время будет находиться рядом и держать меня за руку.

— Мы не дадим тебе уйти, Эбен, — сказала она. — Тебе необходим якорь, который удержит тебя здесь, с нами. И мы дадим тебе этот якорь.

Она и не догадывалась, какое огромное значение будет иметь этот якорь в предстоящие дни.

Глава 7. Струящаяся мелодия и врата

Во мраке возникло нечто.

Медленно вращаясь, оно испускало тончайшие лучи золотисто-белого света, и постепенно окружающая меня тьма стала раскалываться и распадаться.

Затем я услышал новый звук: живое звучание прекрасной музыки, насыщенной богатством тонов и оттенков. По мере того как на меня нисходил этот ясный белый свет, музыка становилась все громче и заглушала монотонный стук, который, казалось, целую вечность был единственным, что я здесь слышал.

Свет все приближался, словно вращаясь вокруг невидимого центра и распространяя вокруг пучки и нити чистого белого сияния, которое, теперь я отчетливо видел, поблескивало золотом.

Затем в самом центре сияния появилось еще что-то. Я напряг сознание, изо всех сил стараясь понять, что это такое.

Отверстие! Теперь я смотрел не на медленно вращающееся сияние, а сквозь него. Едва осознав это, я начал стремительно подниматься вверх.

Послышался свист, напоминающий свист ветра, и через мгновение я вылетел в это отверстие и оказался в совершенно ином мире. Никогда я не видел ничего более странного и вместе с тем более прекрасного.

Сияющий, трепетный, полный жизни, ошеломляющий, вызывающий самозабвенный восторг. Я мог бы до бесконечности громоздить определения, чтобы описать, как выглядел этот мир, но их просто не хватает в нашем языке. У меня было чувство, будто я только что родился. Не переродился и не возродился, а впервые появился на свет.

Подо мной расстилалась местность, покрытая густой роскошной растительностью, походившая на Землю. Это и была Земля. но вместе с тем не была. Ощущение можно сравнить с тем, как если бы родители привезли тебя в какое-то место, где ты прожил несколько лет в раннем детстве. Ты не знаешь это место. Во всяком случае, так тебе кажется. Но, оглядываясь вокруг, чувствуешь, как что-то притягивает тебя, и понимаешь, что в самой глубине твоей души хранится память об этом месте, ты его вспоминаешь и радуешься, что снова здесь оказался.

Я летел над лесами и полями, реками и водопадами, время от времени замечая внизу людей и весело играющих детей. Люди пели и кружились в танце, иногда я видел рядом с ними собак, которые тоже радостно бегали и прыгали. На людях были простые, но красивые одежды, и мне казалось, что цвета этой одежды были такими же теплыми и яркими, как трава и цветы, усеивающие всю местность.

Прекрасный, невероятный призрачный мир.

Но только этот мир не был призрачным. Хотя я не знал, где находился и даже кем был, я чувствовал абсолютную уверенность в одном: мир, в котором я вдруг очутился, совершенно реальный, настоящий.

К сожалению, слово «реальный» неадекватно тому, что я пытаюсь описать. Представьте себя ребенком, который пошел летом в кино. Допустим, фильм оказался хороший, и вы смотрели его с большим удовольствием. Но потом он закончился, вы вышли из кинотеатра и снова окунулись в живую и радостную атмосферу погожего летнего дня. Ощутив на коже ласковое тепло солнца и вдохнув свежий воздух, вы недоумеваете, зачем вам понадобилось провести целых два часа в душном и темном кинотеатре.

Усильте в тысячу раз это наслаждение великолепной погодой, и вы все равно нисколько не приблизитесь к тем ощущениям, какие испытывал я.

Не могу сказать, сколько именно времени я летел. (Время в этом месте отличается от простого линейного у нас на Земле, и безнадежно пытаться внятно его передать.) Но в какой-то момент я осознал, что нахожусь в вышине не один.

Рядом со мной была красивая девушка с высокими скулами и темносиними глазами. Она была одета в такое же простое и свободное платье, какие носили люди внизу. Ее милое лицо обрамляли золотисто-каштановые волосы. Мы неслись в воздухе на какой-то плоскости, разрисованной затейливым узором, сияющим неописуемо яркими красками, — это было крыло бабочки. Вообще вокруг нас порхали миллионы бабочек — они образовывали широкие волны, обрушивающиеся на зеленые луга и снова взмывающие вверх. Бабочки держались вместе и казались живой и трепетной рекой цветов, струящейся в воздухе. Мы медленно парили в высоте, под нами проплывали цветущие луга и зеленые леса, и когда мы спускались к ним, на ветках раскрывались бутоны. Платье на девушке было простым, но его цвета — светло-голубой, индиго, светло-оранжевый и нежный персиковый — рождали такое же ликующее и радостное настроение, что и вся местность. Девушка смотрела на меня. У нее был взгляд, который, если видеть его всего несколько секунд, придает смысл всей вашей жизни вплоть до настоящего момента, независимо от того, что в ней происходило раньше. Этот взгляд не был просто романтичным или дружеским. Каким-то таинственным образом в нем проглядывало нечто неизмеримо превосходящее все виды любви, какие знакомы нам в нашем бренном мире. Он одновременно излучал все разновидности земной любви — материнскую, сестринскую, супружескую, дочернюю, дружескую — и вместе с тем любовь бесконечно более глубокую и целомудренную.

Девушка разговаривала со мной без слов. Ее мысли проникали в меня подобно воздушной струе, и я мгновенно понимал их искренность и правдивость. Я знал это точно так, как знал, что окружающий меня мир настоящий, а вовсе не воображаемый, неуловимый и преходящий.

Все «сказанное» можно было разделить на три части, и в переводе на наш, земной язык я выразил бы его смысл приблизительно в следующих предложениях:

«Тебя вечно любят и оберегают».

«Тебе нечего бояться».

«Нет ничего такого, что ты мог бы сделать неправильно».

От этого послания я испытал чувство невероятного облегчения. Словно мне вручили список правил игры, в которую я играл всю жизнь, полностью не понимая их.

— Мы покажем тебе здесь много интересного, — сообщила девушка, не прибегая к помощи слов, а пересылая мне непосредственно их смысл. — Но потом ты вернешься назад.

На это у меня нашелся только один вопрос:

— Куда назад?

Вспомните, кто разговаривает с вами сейчас. Поверьте, я не страдаю слабоумием и излишней сентиментальностью. Я знаю, как выглядит смерть. Знаю, что такое смерть друга: совсем недавно вы обменивались веселыми шутками, а потом, после того, как ты несколько часов боролся за его жизнь, он умирает у тебя на глазах и становится безгласным и неподвижным. Я знаю, что такое взгляд полный боли и муки — не раз видел невыразимое горе на лицах тех, кто внезапно потерял любимого человека. Я знаю человеческую природу и, хотя не материалист, являюсь в своей области довольно приличным специалистом. Я способен отличить фантазию от действительности и знаю, что опыт, который теперь пытаюсь передать вам, правда, довольно смутно и сумбурно, был не только особым, но и самым реальным в моей жизни переживанием.