Стиль подлеца - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 39

– Я же не спрашивал вас, откуда рыба в Париже. Уж наверняка не из Сены, – парировал Дронго, – там, по-моему, плавают только покойники.

– И вы еще смеете говорить о покойниках? – всплеснул руками Хеккет. – В результате ваших личных усилий в Москве за последнюю неделю убито несколько человек. Четверо, по-моему. Вам не кажется, что они на вашей совести? Попробуйте вот этот салат, он очень вкусный.

– Спасибо. Но убитые скорее на вашей совести, Хеккет, – возразил Дронго. – Горничную и ее сожителя я честно предупредил, чтобы они не появлялись дома. Водителя совратил сводник, услугами которого вы воспользовались. А потом убрали обоих. Моя совесть чиста.

– Неужели вы думаете, что я общаюсь со сводниками? – улыбнулся еще шире Хеккет. – Это не мой уровень. Вы же знаете, я работаю в другом социальном слое. Министры, графы, герцогини...

– Или бизнесмены... – вставил Дронго.

– Или бизнесмены, – согласился Хеккет, – но уж никак не сутенеры.

– Однако вы использовали старый трюк с подставкой женщины и последующей компрометацией.

– Но наполнил его новым содержанием, – добавил Хеккет. – Вы должны признать, что все было сделано отменно. Кадры его любовных забав – просто учебник по современной сексологии. Там есть очень любопытные моменты. Надеюсь, вы смотрели с удовольствием?

– Мне не понравилось. Чувствовалось, что нет режиссера. А вот сцена убийства, напротив, была разыграна просто потрясающе. Она встала, подошла к окну, открыла занавеску, в нее ударило солнце, и в этот момент появился убийца, у которого был нарисован шрам на спине. Вас можно выдвигать на «Оскара» за постановочные эффекты. Правда, концовка опять подвела. Грубо, вульгарно и очень неприятно. Хотя готов согласиться, что очень эффектно.

Официант принес заказанные блюда.

– Как мне приятно с вами говорить. – Мистер Хеккет взял рыбный нож и вилку. – Вы все схватываете на лету. Я думаю, вы понимаете, что завтра нельзя давать подтверждение в аукционный комитет?

– Мы собираемся сначала передать убийцу в прокуратуру, а потом заявку в комитет.

– Нерационально, – осторожно отрезая кусочек, сказал Хеккет, – человек, которого вы принимаете за убийцу, давно ушел в отставку из бывшего КГБ. Подумайте только, кто будет вашим свидетелем? Человек, представлявший такое ужасное учреждение, как КГБ? Неужели вы думаете, что судьи в демократической стране, какой является Россия, поверят такой одиозной личности?

– Мне кажется, он и не собирается ничего говорить, – на всякий случай сообщил Дронго, чувствуя легкое беспокойство.

– Вот видите. Даже такой человек не захотел стать вашим помощником в нечестной игре. Убийцей был сам Александр Михайлович, и мы собираемся это доказать.

– Каким образом? Неужели убьете еще кого-нибудь и снова все свалите на несчастного бизнесмена?

– Он не несчастный, – возразил Хеккет, – его состояние оценивается в несколько миллиардов долларов. Вы еще назовите его бедным.

– Как вы будете доказывать его причастность к преступлению? – спросил Дронго, поднимая свой бокал с вином.

– Ваше здоровье, – чокнулся Хеккет, – очень просто. В среду вечером по самой популярной информационной программе мы демонстрируем пленку. И даем соответствующий комментарий. Он никогда в жизни не оправдается. В лучшем случае его с позором выгонят отовсюду. От него отвернутся друзья, близкие, родные. Это будет конец, даже если убийство не удастся доказать. Морально он будет абсолютно раздавлен и потерян для общества.

– Неужели вы способны на такую жестокость? – Дронго поставил бокал и заставил себя улыбнуться.

– Это не жестокость. Это наказание провинившегося за непослушание. Если он не понял наших слишком откровенных намеков, если вы не приняли наших увещеваний, нам ничего не остается, как только показать пленку в среду, перед аукционом. Уверяю вас, что в четверг Александр Михайлович не посмеет даже появиться в помещении, где будет проходить аукцион. Конечно, если до этого его не арестуют сотрудники прокуратуры.

– Приятная перспектива.

– Вы не оставили нам выбора. Зачем вы начали эти никчемные поиски? В результате ваших усилий подполковник Кривец находится под следствием и появилось четыре трупа. Ну кому от этого стало лучше? Александру Михайловичу? Конечно, нет. Вам лично? Не верю, вы всегда отличались человеколюбием. Нам? Тоже нет. В общем, вы испортили все, что могли испортить. И теперь накануне завтрашней, самой роковой ошибки, мы предлагаем вам в последний раз уступить. Это почетное поражение. Вы отходите, сохраняя войска, знамена и пушки. Можете даже посадить найденного вами киллера за убийства, если, конечно, сможете что-либо доказать или заставить его давать показания. Но большего вы все равно не добьетесь. Поэтому я и пригласил вас сюда.

Официант собрал тарелки со стола, расставил новые и тихо отошел от клиентов. Со стороны казалось, что беседуют двое старых друзей – так часто и почти искренне улыбались они друг другу.

– Я не смогу его уговорить, – честно сказал Дронго, – он все равно подаст заявку.

– И окажется в тюрьме, – кивнул Хеккет, – опозоренный и преданный своими друзьями. Он этого добивается?

– У нас есть убийца, – напомнил Дронго.

– У вас есть подозреваемый, – возразил Хеккет. – Представляете, какой может последовать комментарий по телевидению? Бизнесмен, убивший несчастную девушку, сейчас пытается свалить свою вину на заслуженного офицера КГБ, которого вы незаконно задержали и незаконно держали два дня в офисе компании. Представляете, какой взрыв негодования вам гарантирован? Как мерзко вы будете выглядеть?

– Вы, кажется, предусмотрели все варианты. – В виски Дронго бросилась боль, но он заставлял себя продолжать беседу и улыбаться.

– Это мой стиль, – напомнил Хеккет, – я работаю так, чтобы никто, вы меня понимаете, никто в мире не смог бы мне помешать. Вы будете есть десерт?

– Кажется, было слишком много сладкого, – пошутил Дронго, – боюсь, как бы у меня не появился диабет после сегодняшнего ужина.

– Не беспокойтесь. Мы отправим вас лечиться в лучшую швейцарскую клинику.

– Один из ваших заказчиков несколько дней назад предлагал мне Сейшелы. Или Багамы...

– А вы напрасно отказались. Я еще неделю назад, в Париже, попытался объяснить вам, что все бесполезно. Система продумана таким образом, что никто не сможет ее разрушить. Все продумано до мелочей. Нужно было отказаться от этого дела. Кстати, не поздно и сейчас. В конце концов, вы показали, на что способны, сделали невозможное, нашли подозреваемого. На большее вас не хватит. Или вы серьезно думаете, что за оставшиеся два-три дня вы раскроете всех остальных? Хочу вас огорчить – больше никого не было. Они и не были нужны. Никаких других исполнителей не было. А те, кто остался в живых, вряд ли захотят быть вашими свидетелями на судебном процессе. Единственный обвиняемый, который может быть, – это Александр Михайлович. Он жил с ней в одном номере, он совратил несчастную девушку, которая не могла отказать такому известному и богатому человеку. И он убил ее, чтобы избавиться от надоевшей ему забавы. Ах, как красиво выступит на суде прокурор. Я готов даже остаться в Москве и послушать его проникновенную речь.

– Браво, – поклонился Дронго. – Мне кажется, что своим сегодняшним угощением вы превзошли наш ужин в Париже.

– Значит, остался третий, решающий, – улыбнулся Хеккет, – и он состоится вечером в четверг. Надеюсь, мы с вами обязательно встретимся после проведенного аукциона?

– Не сомневаюсь, – ответил Дронго.

День восьмой

Вернувшись поздно вечером в офис компании, он узнал, что в его отсутствие дважды приезжали сотрудники милиции, пытавшиеся допросить участников перестрелки у дома Коптевой, где затем были убиты двое людей. Но им удалось застать на работе лишь Андрея Ильина, который дал показания, рассказав, что в момент перестрелки сидел за рулем своего автомобиля и ничего не видел.

Всю ночь до утра Дронго ворочался в своей импровизированной постели на полу кабинета Ильина, пытаясь осмыслить разговор с Хеккетом. Трижды он выходил в коридор, чтобы убедиться в наличии сотрудника охраны. Один раз даже дошел до комнаты, где находился Курлаев, прислушался. Все было тихо. Дронго приоткрыл дверь. Один из сотрудников спал, двое играли в карты. Это было правильно, нельзя оставлять одного дежурного, которого мог сморить сон. Самому убийце постелили на полу, и он спал, словно ничего особого с ним не происходило.