Стиль подлеца - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 44

– Выпейте, Александр Михайлович, – сказал он, – это только первый раунд. Борьба еще не закончена.

Тот оттолкнул руку адвоката. Он задыхался, словно ему не хватало воздуха. Расстегнул первые три пуговицы на рубашке, развязал и отшвырнул в сторону галстук.

– Черт возьми! – прохрипел он, не глядя на Дронго. – Мне действительно стоило с ними договориться! Нельзя было разрешать демонстрацию этой пленки! Нельзя! Я ошибся, что поверил вам. Теперь я разорен. Мало того, я для всех преступник.

Глядя на свои кульбиты в постели, он качался из стороны в сторону.

– Как я мог вам поверить, – почти стонал он, по-прежнему не глядя на Дронго.

– Потерпите, – холодно сказал тот, – все только начинается. Тем ощутимее будет наш контрудар.

– Ее же видят все наши служащие, все мои друзья, все знакомые, – застонал, вскакивая с места Александр Михайлович, – или вас они тоже купили? Как вы могли разрешить такое? Вы нарочно заманили меня в Москву, – добавил он срывающимся от ярости голосом, – теперь меня не выпустят из России. Меня арестуют прямо в аэропорту. И моя жена. Ей наверняка покажут эту пленку. Господи, как я мог вам довериться...

– Успокойтесь, – крикнул Дронго, вставая с дивана и толкая бизнесмена в кресло, – я же вам сказал, что беру всю ответственность на себя. Успокойтесь и смотрите телевизор. Это только начало. Вы увидите продолжение фильма.

– Какое продолжение, – упал в свое кресло Александр Михайлович, – все кончено. Я труп. Никто не подаст мне руки. Я разорен. Они закроют компанию. Меня посадят в тюрьму. Я не смогу доказать, что пленка подделана.

– Может, вам лучше не смотреть? – предложил Федосеев.

– Нет, – упрямо сказал Александр Михайлович, – я должен досидеть до конца.

Он был сильным человеком. И упрямым. Именно эти качества приносили ему успех в том нелегком деле, которое теперь и в России называлось бизнесом. В отличие от всего мира, раньше в него вкладывали неоднозначный смысл – от мошенничества до организации убийств, от сокрытия налогов до лжесвидетельства, от коррупции до предательства. Заниматься бизнесом в России в девяностых годах – означало иметь надежную государственную «крышу», хорошие связи с преступным миром, устойчивую психику и стремление к успеху любой ценой. Заниматься крупным бизнесом означало быть готовым на любое преступление, на любую сделку во имя большой прибыли.

Наконец на пленке закончились эротические сцены и вновь явившийся в кадре ведущий с нехорошей улыбкой пояснил, что подобные нравы характерны для политической элиты страны, которая представлена компанией Александра Михайловича.

– Однако, – добавил он, – теперь вы увидите самое страшное. И самое важное в нашем репортаже. Мы показываем его вам не ради того, чтобы сорвать маски с лица моральных разложенцев. И не для того, чтобы уличить женатого человека в аморальных связях. Мы показываем вам этот репортаж во имя торжества справедливости, во имя торжества закона, – патетически закончил ведущий.

– Много говорит, – посмотрел на часы Любомудров, – можем не успеть.

– Успеем, – вздохнул Дронго, – у нас еще восемь минут.

Он боялся признаться себе, что и его нервы были на пределе. Он переживал не меньше Александра Михайловича. Если задуманный им план сорвется, он не только подведет доверившегося ему человека, но и подпишет свой смертный приговор. Ему не простят вызова, который он бросил другой стороне. И они рассчитаются с ним жестоко и быстро.

На экране пошли последние кадры пленки. Появилось плечо убийцы с характерным шрамом на спине.

– Все, – застонал Александр Михайлович, – я погиб. Теперь уже все кончено.

Девушка подошла к окну, открыла занавес. Солнце осветило ее тело и кровать, на которой она лежала. Неизвестный убийца поднял руку. Раздалось два выстрела. Девушка упала на пол. Убийца поднял руку, и третий выстрел заставил уже умирающую жертву дернуться еще раз.

– Господи, – почти плакал Александр Михайлович.

Показ был закончен. До назначенного времени оставалось четыре с половиной минуты. На экране снова появился ведущий.

– Мы обвиняем, – торжественно изрек он, называя имя бизнесмена. Он разошелся окончательно. Он обвинял Александра Михайловича не просто в убийстве. Он поднял его преступление до уровня символа зла в масштабе страны, символа бесчестья, коррупции, моральной нечистоплотности, символа распада, раздавив который страна наконец смогла бы вырваться из беды.

До назначенного времени оставалось чуть меньше трех минут. Александр Михайлович взял таблетку валидола, предложенную ему в очередной раз адвокатом, и механически проглотил ее, запивая водой. После чего снова уставился на экран телевизора. И тут резко зазвонил телефон. Александр Михайлович повернул голову. У него не было сил даже подняться. Федосеев встал и взял мобильный телефон. Понимая состояние своего патрона, он решил сам отвечать на звонки.

– Слушаю вас, – сказал генерал.

– Где Александр Михайлович? – раздался разъяренный голос. Федосеев хорошо знал, кому именно принадлежит этот высокий с хрипотцой голос. Говорил первый заместитель премьер-министра.

– Его нет, – быстро нашелся генерал.

– Передайте ему... – задыхаясь от бешенства, начал вице-премьер, но Савва Афанасьевич невежливо перебил его:

– Ничего не нужно говорить, – посоветовал он, – переключитесь через несколько минут на второй канал, и вы все увидите.

– Какое, к черту, переключение, – заорал вице-премьер, – где этот чертов ублюдок? Передай ему, что я его больше видеть не хочу. И чтобы не звонил мне сукин сын. Я его сам в тюрьму посажу, лично!

Он отключился. Федосеев незаметно кивнул адвокату, взглянув на бизнесмена. Тот сидел, закрыв глаза, уже не реагируя ни на какие внешние раздражители. Ведущий продолжал что-то говорить. Любомудров взглянул на часы. Оставалось полторы минуты.

– Кто звонил? – тяжело спросил Александр Михайлович.

– Ошиблись номером, – ответил Любомудров вместо Федосеева, стараясь не смотреть на Дронго. На мгновение ему показалось, что эксперимент, поставленный тем, был слишком жестоким. Дронго, понимая состояние обоих, сосредоточенно молчал.

Раздался новый звонок мобильного телефона. Федосеев, не выпустивший аппарат из рук, тут же передал его адвокату, словно опасаясь, что телефон может перехватить Александр Михайлович.

– Слушаю, – сказал тот.

– С вами говорят из Лондона, – услышал он прозвучавшие на русском слова с характерным английским акцентом, – мистер Стюарт хотел бы поговорить с Александром Михайловичем.

– Вы ошиблись номером, – ответил Викентий Алексеевич, на этот раз вовсе отключая телефон.

– Снова ошиблись? – понял его уловку Александр Михайлович.

– Снова, – подтвердил Любомудров.

Полминуты. Оставалось еще не более чем полминуты. Ведущий продолжал изгаляться.

– Все! Переключите на другой канал, – раздался напряженный голос Дронго.

– Не нужно, – возразил Александр Михайлович, – все равно уже ничего нельзя изменить.

Любомудров, взявший пульт дистанционного управления, на мгновение заколебался.

– Переключайте! – почти крикнул Дронго, и Викентий Алексеевич нажал кнопку переключателя.

Здесь уже закончилась реклама, и на экране появился другой, не менее популярный ведущий. Глядя в глаза миллионов зрителей, он начал свой комментарий:

– Сегодняшний день войдет в современную историю. Он станет поворотным пунктом развития демократии в нашей стране, торжества законности и справедливости, – но вдруг, почувствовав неловкость от произносимых им штампованных фраз, он оторвал глаза от заранее подготовленного текста. – Только что по дружественному каналу телевидения был показан сюжет, обвиняющий известного российского бизнесмена в аморальном поведении и даже в убийстве. Сюжетов такого рода никогда не бывало на нашем экране. И нам хотелось бы знать – как подобный ролик попал на телевидение к нашим коллегам, кто мог заранее знать об убийстве, смонтировав подобный кровавый натуралистический фильм?