Надежда узника - Файнток Дэвид. Страница 108

– Так точно, сэр. Я вправлю им мозги. – Толливер едва слышно вздохнул.

Что творится на «Виктории»? Один лейтенант отпросился в отставку, другой стал соблюдать вежливость лишь после сурового нагоняя, третий пытался повеситься. Гардемарины неуправляемы. Несовершеннолетний пассажир пронес на борт наркотики. Капитан тоже хорош! Разве такому можно доверять корабль? Все трудности возникли из-за меня.

– В этих сложностях вашей вины нет, – признал я со вздохом.

– Сэр, я могу вешать им наряды до бесконечности, пока они не свалятся с ног, но у меня нет уверенности, что это поможет. Боюсь, они так ничего и не поймут и начнут ненавидеть меня так же сильно, как ненавидят друг друга.

– Все дело в том, что им хочется иметь такого капитана, которого можно уважать и даже боготворить, как я боготворил капитана Хаага, но я этого не заслуживаю. Это основа конфликтов на корабле.

– Это лишь часть правды. Росс действительно преклонялся перед Хольцером и поэтому не может простить вам…

– Его убийства, – вставил я.

– Сэр, поймите: кто бы ни занял место Хольцера, вы или другой капитан, все равно Росс был бы недоволен. Россу было бы легче, если бы обожаемого им капитана просто перевели на другой корабль. Но Хольцер погиб. Росс все еще не может прийти в себя от этой тяжелой потери. В таком состоянии…

– Хватит! – не выдержал я.

– Простите, сэр. – Это была не просто формальная вежливость, в тоне Толливера чувствовалась искренняя жалось. Помолчав, он решился договорить:

– Есть и другие причины враждебности Росса. Он постоянно дразнит Берзеля и доводит его до слез, злобно отзывается о Кане и Аркин, а меня называет… – Выговорить это слово у Толливера не повернулся язык, – За это я однажды уже разобрался с ним в спортзале, и теперь он остерегается обзывать меня в глаза. Но враждебность его от этого…

– Его поведение было безупречным, – перебил я, – пока на корабль не пришел я. Нечего тут выдумывать другие причины. Во всем виноват я.

– А чем тогда объяснить поведение Рикки Фуэнтеса?

– Не знаю. Спросите у него.

– Однажды попробовал. Он впал в такую ярость, что чуть не бросился на меня с кулаками. Пришлось влепить ему три наряда. И с Берзелем не знаю как быть. Когда он повзрослеет? Ума не приложу, что с этими гардемаринами делать? Просто опускаются руки.

– Чушь! – Я вскочил и начал расхаживать по мостику. – Хватит ныть. Выполняйте свои обязанности, гардемарин.

– Есть, сэр.

– Другие трудности есть?

– Да. Ваш друг Алекс воротит от меня нос, говорит только с сарказмом, всячески пытается отделаться от меня. Я не гожусь ему в помощники.

– Может быть, вы слишком остро реагируете на…

– А что я могу сделать, если он старше меня званием? Не могу же я поставить его на место!

– Жаловаться на него мне вы тоже не можете!

– Я не жаловался, а ответил на ваш вопрос! Простите, сэр.

Какого черта я затеял этот дурацкий разговор?

– На сегодня хватит, мистер Толливер. Я закончу дежурство один.

– Вы хотите, чтобы я ушел?

– Да, этим вы доставите мне огромное удовольствие. – Я тут же пожалел об этих словах, но было поздно. Толливер козырнул и вышел. Зачем я это сделал?

На «Гибернии» и «Порции» общение с пассажирами поглощало значительную часть моего времени. Здесь же, на «Виктории», они со мной практически не разговаривали. Бойкот не особенно меня мучил, но все же сидел в душе неприятной занозой.

Сплошные напасти: экипаж, пассажиры. И Джеренс.

Очередной визит. Я отпер дверь его каюты. Джеренс с жалким видом сидел в углу.

– Как дела? – спросил я.

– Наркотик цел.

– Молодец.

– Вы обещали навещать меня каждый день.

– Я так и делаю.

– Разве? – искренне удивился он. – Но последний раз вы заходили ко мне…

– Всего восемнадцать часов назад.

– Сколько мне осталось?

– Тринадцать дней.

– Боже мой! Всю жизнь терпеть такие муки? Нет! Я уже не хочу быть гардемарином.

– Твое дело. – Я встал. – Накачивайся дурью без меня.

– Ну зачем вы меня так мучите? – Джеренс разревелся. – Почему не хотите помочь?

Откуда во мне взялась жалость? Разве он не сам погрузил себя в это дерьмо? Я сел на кровать.

– Ладно, давай поговорим. Садись сюда, – я похлопал рядом с собой по кровати.

– Заберите, пожалуйста, ампулу. – Джеренс сел рядом, вытер слезы. – Вы не представляете, как это трудно.

Я взял его за подбородок, повернул к себе и посмотрел ему прямо в глаза.

– Слушай внимательно. При желании наркотики можно найти всюду. От них нигде не спрячешься. Надо научиться смотреть на них равнодушно. – Должно быть, это звучало, как скучное поучение, нудное морализаторство, но ничего умнее мне в голову не пришло.

Джеренс лег лицом к стене, свернулся калачиком, грустно попросил:

– Вы обещали рассказывать интересные истории. Можно сейчас?

Мне отец не рассказывал ни сказок, ни историй о самом себе, а моя жизнь была такой неудачной, такой мрачной. Что хорошего я мог рассказать несчастному мальчику? Чем утешить?

Но я ему обещал. Надо держать слово. Тяжко вздохнув, я начал повествование:

– Родился я в Кардиффе. Этот город находится в Уэльсе. Когда я был в твоем возрасте, у меня был друг Джейсон…

Не знаю, внимательно ли он слушал, но лежал тихо, лишь иногда шмыгал носом и вытирал его рукавом.

Дня через два Рикки Фуэнтеса застукали ночью в камбузе рыскающим в поисках съестного по холодильникам. Стюард привел его на капитанский мостик, где в это время дежурили Алекс и Толливер. Толливер решился на серьезный шаг – вызвал меня. Вскоре, на ходу застегивая китель, я вошел на капитанский мостик и с порога заворчал:

– Какого черта…

– Он взломал холодильник фомкой, – сразу внес ясность Толливер.

Неужели Рикки на такое способен? Как я в нем ошибался! В приступе бешенства я схватил Рикки за лацканы.

– Как ты посмел! – гремел я, встряхивая его за грудки. – Варвар! Разжалую в кадеты! В солдаты! Отвечай! Как ты посмел?!

– Я поспорил… – лепетал Рикки, – …с мистером Россом… Простите… Я думал…

Я запустил свою фуражку в дальний угол и заорал:

– Вызвать Кана! Пусть выпорет Фуэнтеса немедленно!

– Есть, сэр.

Толливер позвонил Кану.

Мой рассудок мутился от ярости. Немыслимо! Вредительство! Среди ночи портить корабль! Любой гардемарин знает, что капитан в ярости страшен. Я им покажу! Всем!

Конечно, для гардемаринов набеги на камбуз – обычное дело. Помнится, я сам промышлял этим и ни разу не попался. Нет, однажды, когда был кадетом… Впрочем, это к делу не относится. С фомкой на «дело» мы никогда не ходили. Вошел Кан.

– Лейтенант Джеффри Кан по вашему приказанию прибыл, сэр.

– Знаете, что натворил этот варвар?! – воскликнул я с прокурорской патетикой. Кан прочитал запись в журнале. – Выпорите его беспощадно! – приказал я.

– Есть, сэр, – ответил Кан. – Пошли, гард. Когда за ними захлопнулась дверь и шаги в коридоре стихли, меня пронзила запоздалая мысль.

– Эдгар, верни их! – крикнул я.

Уходил Рикки гордо, а теперь глаза у него были мокрые. Видимо, он хотел сохранить достоинство передо мной, а в коридоре расслабился и сдержать выступившие слезы уже не мог. Мое бешенство начало исчезать с быстротой воздуха, уносящегося из пробитого корабля в космический вакуум. Я поднял с пола свою фуражку, сделал несколько глубоких вздохов. От избытка адреналина в крови руки тряслись.

– Мистер Кан, подождите в своей каюте, – попросил я, – Мистер Фуэнтес к вам сам придет. – Может, попросить выйти Алекса и Толливера? Нет, это будет уж слишком. – Идите за мной, мистер Фуэнтес.

Я привел Рикки в комнату отдыха, безлюдную в этот час, плотно прикрыл дверь, указал ему на диван, а сам сел в кресло, придвинув его поближе.

– Что скажешь в свое оправдание? – начал я воспитательную беседу.

– Ничего, сэр.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать, сэр.

Я внимательно смотрел на него. Светло-каштановые волосы, юношеское лицо с едва намечающейся растительностью, еще не нуждающейся в бритве. Тело тонкое, тощее. Мальчишка, росший, как дикая трава, без родительской ласки.