Trip - Факофский Дмитрий. Страница 20

Потом пьем вино и едим шоколад. Грек рассказывает анекдоты. Смеемся. Так незаметно бежит время, девочки уже «хорошие», поэтому решено, что ночевать они остаются у нас. Девочки не возражают, наоборот рады даже. Хули им прется по темным и холодным улицам домой, когда тут кормят, поят да еще и выебут наверняка? Начинается игра. Юля и Наташа любят все, что модно, в том числе и бисексуальность. Они сидят рядом и я замечаю, что руки Юли уже под футболкой Наташи. Они начинают ласкать друг друга. Потом целуются. Я вижу, что у Грека эрекция. Его возбуждает проявление лесбийской любви. Меня это возбуждает тоже, но, в тоже время, присутствует ощущение отвращение. Мне это все кажется неестественным, таким, что не отвечает логике. Я думаю: «Если бы Юля была моей девушкой, я спокойно относился бы к тому, что она спит с другими парнями, но не с другими девочками». У Грека лишь две кровати. Он берет Наташу за руку и идет в свою комнату. Мы остаюсь с Юлею вдвоем. Я выключаю свет и лишь слабый месяц бросает свет сквозь окно. Сначала мы целуемся, потом мои руки проникают под тишотку Юли и я ощущаю ее тело — молодое и горящее огнем страсти. Мы ложимся на мою кровать. Пусть постель и не очень чистая и порванная, но эту ночь мы занимаемся любовью. Юля стонет, я чувствую, что ей приятно, она имеет пять оргазмов за ночь, не так много, но оргазмы продолжительные и обессиливают ее. Она плачет и что-то шепчет мне на ухо. После каждого ее оргазма я зажигаю сигарету «LM» и смотрю в окно. Я думаю о вечности, а еще об ощущение одинокости.

Женщины мне нужны, чтобы спрятаться от этого чувства, когда ты чувствуешь, что совсем один и никто и целом мире не может понять тебя. Это судьба каждого писателя, быть одиноким и спасаться от этого в собственном мире, который вызывает в конечном итоге шизофрению. Находясь с женщиной, эта пустота понемножку наполняется нею, затыкая ее дырку хуем, ты затыкаешь дыру одиночества у себя внутри. Но, потом, все проходит, и ты становишься снова одним, лишь со своим миром. Замкнутый круг. И не надо мне говорить о любви. Любовь придумало правительство, чтобы остановить животные потребности населения, взять их под контроль. Любовь это как религия, только еще более опасная. Атеистов намного больше тех, кто никогда не любит. Верят в любовь тупые идиоты, которые живут ради самой жизни. Прожигают и просирают свои жизни, материализуя при помощи спермы следующие поколения таких же идиотов. Надо сделать поголовную стерилизацию, чтобы такое дерьмо, как люди вымерло уже лет через семьдесят. Пускай лучше вместо нас живут трупные черви, они больше достойны этого. Мы разговариваем с Юлей. Она рассказывает мне про свою жизнь и учебу. Я почти не слушаю ее, мне не интересно это. Нахуя ты мне это рассказываешь это? Ты мне не интересна и нужна только для того, чтобы заткнуть дыру в душе, а потом сделать тебя одним из героев будущей книги. Ты уже должна гордиться этим, уже твоя жизнь не будет прожита зря, ты будешь увековечена мною, ты будешь как Мона Лиза бля.

— Дима, а у тебя есть кто-то?

— Зачем тебе?

— Ну, мы же переспали с тобой, теперь мы будем встречаться, да?

— Сменим тему?

— Так у тебя есть все же кто-то?

— Нету.

— А мне говорили, что есть.

— Кто говорил?

— Грек твой.

— Он пошутил.

— Дима, я так не могу, я не могу вот так на ночь, а потом все.

— Я раньше тоже не мог. Ничего, станешь взрослее — научишься. Знала бы ты, сколько я ошибок наделал из-за этой глупости.

— Дима.

— Мы оба получили удовольствие, так ты чего нервничаешь? Еще увидимся при желании, еще получим.

— Я так не могу.

Ну и такие же сопли. Надо было выгнать ее нахуй, прямо ночью, на мороз, дуру. Мы засыпаем приблизительно в четыре ночи-утра.

Нас будит Грек, уже десять утра. Я прошу его позвонить Елене и сказать, что я заболел и не смогу прийти на работу. Я мог бы сделать это сам, но мне стыдно врать ей. Мы завтракаем, девочки улыбаются и общаются с Греком. Мне грустно, я хочу побыть один, поэтому думаю, как бы Грек быстрее выгнал девочек к чертовой матери.

Юля грустная, пытается со мной заговорить, но я отвечаю односложно, заебала дура ты меня ночью, не надо было нависать. После завтрака они собираются и уходят. Юля обещает позвонить. Можешь не звонить! Грек сразу начинает меня расспрашивать о моих ощущениях. Я рассказываю ему все в деталях. Он говорит, что Наташа очень горячая девушка. Потом он бежит счастливым на работу, а я остаюсь дома.

Иду на кухню, варю себе крепкий кофе. Беру его и иду в свою комнату. Сажусь в кресло и смотрю в окно. Падает редкий снег.

Сижу и стараюсь что-то писать. Ничего категорически не выходит, фантазия не идет. Вместо фантазии в голову лезет воняющая сортиром реальность: серый снег, дождь, старые газеты, Малайзия, автобусы, несвежее пиво и вкус дерьма после сигарет «More» утром во рту, горящие самолеты над ЮэСэЙ.

Отрываюсь от мерцающего экрана монитора KFC, все равно нихуя из этого словострадательства не выйдет, это все равно, что мастурбировать пьяным, предварительно уже кончив во что-то мокрое и теплое, только мозоль себе натрешь. Открываю дверцу серванта и нахожу в нем последний джойнт. Черт. Придется завтра ловить кайф как-то по-новому. Полу ложусь на диван и начинаю делать напасы. План классный, каховский, уже после двух напасав в голову сильно ударяет, сила удара такова, что в первые секунды хочется блевать, я отпиваю прямо из бутылки минеральной воды «Миргородская» и меня немного отпускает. Желание блевать пропадает так же резко, как и появилось, вместо этого мозг начинает путешествие по зеленым волнам успокоения. Моя голова касается подушки, я делаю еще два напаса, рука с джойнтом устало свисает в пяти сантиметров от пола. Я лежу с закрытыми глазами и ко мне в дурмане начинают приходить разные видения.

Она входит, нечто женского пола, такое из фантазии, без лица, знаете? Маленькое, секси, но оно никогда не показывает вам своего лица, девушка из вашей головы, у всех она такая есть и выглядит она, наверное, одинаково, такая аккуратненькая вся. Она подходит к дивану и касается меня. Классно, я почти чувствую ее нежные прикосновения, я представляю их себе в голове и планом они генерируются почти во что-то материальное. На моей девочке только коротенькая маечка, которая еле скрывает ее пупок, она раздвигает ножки и садится на меня, своими тоненькими пальчиками стягивает с меня шорты. У меня стоит или это мне тоже кажется? Потом мы типа уходим в другой мир, мир поступательных движений, вверх-вниз и снова туда же. Это продолжается минуту и еще триста световых лет, а потом я бурно кончаю, типа в нее, но по-настоящему себе в трусы, во как! Потом девочка без имени и без лица пропадает, а я продолжаю лежать и тупо втыкать в потолок, глюки кончаются и на смену им приходит тупое втыкание. Огрызок джойнта загас в моей руке. Я перевожу взгляд на часы и вижу, что лежу тут уже около сорока минут. Классно.

Потом с работы приходит Грек и находит меня вот в таком состоянии. Он что-то бубнит про то, что я взял последний джойнт и вообще я вонючая свинья, а потом идет на кухню и пытается там найти бутылку пива и что-то пожрать. Я тоже хочу жрать, после своей галлюциногенной дрючки.

4

Помню в тот вечер снова шел дождь и я сидел дома один. Грек свалил ночевать к чиксе, оставив мне десять гривен и кусок копченной колбасы. Я сразу побежал в круглосуточный ларек и купил себе литровую бутылку пиво «Рогань» за два-сорок, порезал себе колбаски и развалился в своей комнате на диване втыкаясь в окно. Уже было около девяти часов и в нашем спальном районе было уже тихо, иногда только раздавались звуки одиноко проезжающих машин. Я обожаю такую погоду и такую атмосферу. Тихо по стеклам барабанит дождь, ты лежишь с тарелкой колбасок и литровой бутылкой пива в руках и тупо втыкаешься в окно. Но, как всегда, такая хуйня скоро стала мне надоедать. Пиво закончилось, а колбаски переваривались в моем желудке. В общем стало скучно. Алкоголь немного дал в голову и меня потянуло куда-то идти и что-то делать.