Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни - Чопра Дипак. Страница 6

У Санджива собственный мир и собственный голос. Я узнаю, насколько он со мной согласен или не согласен, только когда прочитаю его главы. Предчувствую, что он не согласится с моими выводами в сфере духовности. Современным индийцам хочется поскорее разорвать узы древних традиций, отойти от культурных ограничений. Для задушенных запретами индийцев Америка оказалась таким же спасением, как когда-то Индия – для задушенных запретами англичан. Вместо слов «задушенных запретами» можно подставить слова «честолюбивых», «непоседливых», «чужих среди своих». Когда я говорю слушателям, что они на самом деле дети Вселенной, то часто слышу аплодисменты. Так вот, эти слова не совсем согласуются с научным мировоззрением Санджива.

Мы не узнаем, что такое выбраться из темницы личности, пока не изучим, как мы ее выстроили. Я спрашивал у многих духовных учителей, что такое просветление, и один из лучших ответов – и уж точно самый лаконичный, – что просветление – это когда меняешь маленькое эго на эго космическое. Высшее «Я» есть в каждом и только и ждет, когда можно будет проявиться. Что ему мешает, видно и в моей биографии, как и в биографии практически каждого из нас. Надо обрушить стены – тем более что мы сами их воздвигли. Я питаю глубокое уважение к буддистам, которые говорят, что альтернативы пустоте нет. Однако в Индии есть и другое течение, зародившееся за много столетий до Будды, которое придерживается противоположной точки зрения: жизнь есть бесконечная полнота, надо только пробудиться к реальности и отбросить завесу иллюзий.

2. День слепоты

Санджив

Меня зовут Санджив Чопра, я родился в сентябре 1949 года в Индии, в городе Пуна. Это было примерно через год после того, как Индия обрела независимость от Великобритании. Мир залечивал раны после Второй мировой войны, и настало время великих перемен. Я второй ребенок доктора Кришана и Пушпы Чопра и младший брат Дипака Чопры. Наш отец был прославленный врач и хотел обеспечить нам блестящее образование. Он никогда не уговаривал ни меня, ни Дипака пойти в медицину. Но когда мне было двенадцать лет, произошел невероятный случай, который и определил мою профессиональную судьбу.

В то время мы с Дипаком жили у тети с дядей и ходили в Школу Св. Колумбы в Дели. Наши родители были более чем в трехстах милях от нас, в Джамму. Они настаивали, чтобы среднее образование мы получили в этой превосходной школе, которой управляли члены конгрегации братьев-христиан из Ирландии.

Однажды субботним днем я задремал над книгой. А когда проснулся – и часа не прошло, – то обнаружил, что ослеп. Открыл глаза – а кругом все совершенно черное. Я долго моргал, но зрение не возвращалось. Мне было двенадцать лет, и я был абсолютно слеп.

Дипак был рядом, читал. Я пихнул его в бок:

– Дипак, я ничего не вижу!

Он помахал рукой у меня перед глазами, а когда я не отреагировал, разрыдался. Помню, как он звал на помощь тетю с дядей:

– У меня только один брат, и тот слепой!

Мой дядя Раттан-чача мигом доставил меня в военный госпиталь. Тамошние светила, среди которых был известный окулист, осмотрели меня и не смогли определить, в чем причина моей слепоты. Они заподозрили, что слепота у меня истерическая, но нам с братом показалось, что это полная ерунда. С чего у меня на ровном месте может начаться истерия? Я был способным учеником, талантливым спортсменом и счастливым ребенком.

Врачи разыскали отца, который был на учениях и инспектировал сельскую больницу. Отец спокойно выслушал их, а затем стал подробно расспрашивать – выяснял анамнез, то есть подробную медицинскую историю.

– Пожалуйста, расскажите все, что было с Сандживом за последний месяц. Он ничем не болел? Хорошо себя чувствовал? Может быть, у него были какие-то травмы?

Врачи передали эти вопросы нам с братом. Я ответил:

– Ну, была небольшая колотая рана на бедре, я наткнулся на колышек от крикетных ворот.

– Чем его лечили? – спросил отец. – Швы накладывали? Антибиотики давали? А прививку от столбняка делали?

Врачи посмотрели в медкарту и сказали, что да, мне накладывали швы, давали антибиотики и сделали прививку от столбняка.

– А какую прививку – сыворотку или анатоксин?

Сыворотку, был ответ.

После паузы отец сказал:

– У Санджива редкая идиосинкратическая реакция на противостолбнячную сыворотку – ретробульбарный неврит. Поражены нервы за обоими глазными яблоками. Немедленно начните большие дозы кортикостероидов внутривенно.

Врачи последовали его указаниям, и через несколько часов зрение вернулось. Перепугался я страшно. Если бы отец ошибся с диагнозом, я бы остался слепым на всю жизнь.

Хотя я был еще совсем ребенок, но диагностический талант отца произвел на меня сильнейшее впечатление. Все остальные врачи, даже специалисты, оказались в тупике, а он, кардиолог, практически сразу вычислил редкую реакцию и назначил правильное лечение. Такое не забывается. До этого случая я и не думал, что пойду по стопам отца и стану врачом, однако впечатление было невероятно глубокое. И с тех пор я не знал ни тени сомнений: я стану врачом. Мне хотелось помогать людям. Хотя это решение я принял совсем юным, но ни разу о нем не пожалел.

Отец был весьма уважаемым доктором, поэтому положение моей семьи во многом было особым. Каждые три года мы переезжали, колесили по всей стране, потому что папа получал назначение в очередной военный госпиталь, но мы были люди состоятельные и всегда жили в хороших домах с многочисленными слугами, и мы с Дипаком ходили в самые лучшие школы. Мы жили и в Бомбее, и в Джабалпуре, и в Шиллонге, и в Дели. Постоянно ездили по всей Индии и в паломничества, и просто как туристы. Индия моего детства была разнородна и многоцветна – она никак не могла свыкнуться с новообретенной независимостью в послевоенном мире. С одной стороны, это была страна, где по улицам привольно бродили коровы, к которым относились чуть ли не лучше, чем к людям, с другой – за высокими стенами роскошных особняков жили зачарованной жизнью богачи. Из детства я помню в основном звуки, запахи, мешанину цветов и повседневные события.

Мы выросли в окружении бесконечной какофонии улиц: автобусы, грузовики, легковушки, велосипеды, телеги, рикши – а где-то в отдалении грохочут поезда. Чего мы почти не слышали, так это тишины: где бы мы ни жили, мир мчался мимо прямо под окном. Помню, как рано-рано по утрам меня будили заунывные крики муэдзинов с мечетей, усиленные мегафонами, или гомон уличных торговцев, которые расхваливали свой товар: «Алу лело, кела лело! Купите картошку, купите бананы!» Песенки разносчиков стали фоновой музыкой нашей жизни. И, как ни странно, еще я отчетливо помню незнамо как пробившиеся сквозь постоянный гвалт прекрасные песни птиц с утра до вечера и стрекот цикад по ночам.

Я и сейчас постоянно в разъездах, но поскольку мир уменьшился, легкоразличимые запахи разных общественных слоев стали теперь далеко не такими отчетливыми. Похоже, теперь и вправду на каждом углу «Макдоналдс», даже в Индии, только там продают вегетарианские бургеры. А когда-то по одному запаху легко можно было определить, где ты. Пряные, пикантные ароматы Индии и по сей день живы в моей памяти. Свежее благоухание дождя, падающего на растрескавшуюся сухую землю, для меня – запах самой жизни. Когда мы ездили на поезде, на каждой остановке по вагонам проходили разносчики с индийскими кушаньями – жареными овощами пакора, лепешками самоса, сладкой помадкой барфи. Вагон наполняли аппетитные ароматы. А самый памятный запах детства – это, конечно, горячий чай, который подавали в глиняных чайниках. Стоит повеять этому аромату, и я снова в Индии.

Признаться, не все ароматы приятны. Свой запах есть и у нищеты – и его мы тоже прекрасно знали.

Окружавшая нас нищета так прочно вошла в нашу жизнь, что мы относились к ней как к должному. Едва замечали ее. Когда я спрашивал у родителей, как так получается, что люди живут и умирают прямо на улице, кормятся подаянием и одеваются в лохмотья, в ответ мне объясняли, что такое карма. Карма – очень важный аспект индийской культуры, часть индуистской и буддийской философии; в сущности, карма – это жизненный путь человека, который определяется его поступками в прошлых жизнях. Индусы верят, что у души много жизней и что после каждой смерти она воплощается в новом обличье. Поступки в одной жизни определяют положение в следующей. Если в этой жизни я буду хорошим человеком, то в следующей буду за это вознагражден, если я буду злодеем, то заплачу за это в следующей жизни. Вера в карму – одна из причин, почему индийские бедняки не слишком завидуют богатым: они убеждены, что нищета послана им судьбой, и искренне верят, что искупают былые грехи. Но родители говорили мне, что карма – не обязательно судьба, что если как следует потрудиться, можно изменить предначертанное.