Ястребиный князь - Фанкин Юрий Александрович. Страница 24

Во всю ширь развернулась певучая русская гармоника.

Пытаясь петь и приплясывать одновременно, Абориген поскользнулся и упал. Но и лежа он умудрялся играть. Над Аборигеном мерцали вечные звезды.

Ястребиный князь сушился неподалеку от своего гнезда. Распустив волглые крылья веером, он ворошил клювом перья, вытягивал шею, прислушиваясь к срывающимся с листьев каплям, и по привычке издавал гортанные звуки «гинг-гинг». Сытая ястребиха дремала в своем черном лохматом гнезде на свежей подстилке, завернув голову под крыло, и эти звуки, с которыми ястребиный князь приносил очередную добычу, не вызывали у нее желания вылететь навстречу своему белокрылому самцу, а только приносили успокоение, особенно сладостное на заре, когда ястреба обычно спят. Но попавший под дождь ястребиный князь не мог успокоиться до тех пор, пока не провянут и не обретут полётную легкость его крылья. Сжимая сосновый сук приемными когтями, ястребиный князь ощущал робкое тепло, которое пробивалось с востока, и продолжал неустанно теребить перья.

Молодая самка, свернувшаяся в гнезде, была во многом неопытна и доверяла своему матерому чеглику, который раньше ее догадывался об опасности и предупреждал строгими криками.

Этой весною по прилете ястребиха хотела остаться на старом месте, подновив гнездо, но бдительный чеглик, обследовав ближнее краснолесье, основательно потревоженное лесорубами, забеспокоился и увел свою самку в боровую крепь. Там они подобрали высокую сосну с хорошим приствольным суком и соорудили на нем из мелких сучьев новое гнездо.

Однажды, когда ястребиный князь проводил время в кормных местах, к его гнезду подлетел чисторябый чеглик-утятник, подыскивающий себе брачную пару, и попытался отбить ястребиху. Самка отталкивала крыльями непрошеного ухажера, клевала в голову, но одинокий чеглик не сдавался: отдохнув поблизости и поправив взъерошенные перья, он с резким криком мчался к ястребихе.

Возвращающийся с добычей ястребиный князь, не долетев до своей сосны, бросил мертвую горлинку и яростно накинулся на пришлого чеглика. Мощно ударил в самое темя, железной хваткой вцепился в шею и, не отпуская, свалился вместе с соперником на загаженный погадками приствольный круг…

Проглянули первые лучи, еще слабые, бьющие вскользь, но настоящее, прицельное тепло шло следом, и ястребиный князь, торопя высыхание, стал обираться живее и чаще кивать остроклювой головой, словно отбивал поклоны восходящему солнцу.

Здесь, в лесу, все казалось ястребиному князю одушевленным, пусть затаившимся до поры, но живым: темно-зеленые крылья елей напоминали ему огромных птиц из породы ястребиных, темные, в зеленоватых нашлепках, сучья неоперившегося дуба походили на лапы глухаря-мошника, рыжие муравейники казались замершими ежами, и даже лупоглазые, с красной обводкой, ягоды бересклета казались глазами спрятавшихся в кустах тетеревов. Однако ястребиный князь не пытался каким-то намеренным движением пробудить таящийся мир, и его реакция была сродни зверю, оставляющему в покое оцепеневшую жертву.

Ощутив желанную легкость в крыльях, ястребиный князь наконец оставил свой насест и торопливыми махами поплыл к весеннему Озеру.

По берегам, припорошенным туманом, радостно журчали зарянки, пробовал свою голосистую флейту черный дрозд. Над дымящейся стремниной блеяли бекасы, однако поредевшая утва, напуганная вчерашней пальбой, глухо таилась в протопленных мелочах. Лишь изредка слышалось сдержанное жваканье селезней и скрипучий отклик крякуш.

Человеческие засидки, похожие на большие птичьи гнезда, по всем приметам, пустовали, и лишь две темные лодки – раковины с нахохленными людьми – говорили о тихой рыбачьей охоте.

Князя тянуло к Теплой заводи, где он недавно наблюдал плавающую возле колышка утку. Князь без труда отличал здоровую птицу от больной, нестреляную дичь от беспомощных подранков, но то, что он увидел вчера, не только удивило его, но и странным образом обеспокоило: утка как будто плавала свободно, тараторила на редкость живо, стараясь притянуть к себе нарядных самцов, но, отдаляясь от колышка, напоминающего обычную рыбачью вешку, вдруг наталкивалась на какое-то препятствие, вставала на дыбки, напряженно вытягивала шею и, беспомощно повозив ногами, возвращалась назад. Совместив воедино беспомощное трепыханье утки и легкое, похожее на отклик поплавка, движение колышка, ястребиный князь понял, что открыто плавающая птица не свободна. Утка не только не взлетала, но и в случае опасности не могла даже спрятаться в ближних камышах. Но это открытие едва ли обеспокоило бы князя, если бы оно не напомнило о далеком прошлом. И охотничьи выстрелы, похожие на раскаты грома, тоже отозвались в нем, казалось бы, забытым беспокойством.

…Это было очень давно, когда князь из желторотого гнездаря быстро превращался в живого слётка с крепнущими маховыми крыльями. Он уже перелетал с ветки на ветку, зорко приглядывался к малым вороватым птицам и однажды, спрятавшись в зеленой завехе, сумел удачно закогтить зазевавшегося воробья.

Ястреб и ястребиха по привычке кормили слётков, словно беспомощных гнездарей. Но в отличие от гнездарей, которые, насытившись, поворачивались к своим кормильцам хвостами, слётки ели помногу и каждый прилет родителей встречали широко открытыми ртами и янтарно светящимися глазами. Не дожидаясь, когда ястреб и ястребиха разорвут для них на кусочки парную дичь, они сами пускали в ход острый клюв и цепкие когти.

Все чаще и чаще взрослеющие ястребки оказывались голодными и в поисках добычи оставляли знакомую сосну с осиротелым гнездом.

Как-то в июльскую пору разразился обломной дождь с сильной грозой и молнией, превратившей глубокую ночь в причудливые осколки дня. Порыв ураганного ветра обломал верхушку отчей сосны, разметал гнездо, к которому, ища спасения, жалось ястребиное семейство. Испуганные птицы сорвались с насиженных сучьев и помчались к светлеющей просеке.

Впервые ястребиный князь улетел так далеко. Клокоча от волнения и оскальзываясь, он старался укрепиться на дубовом суку. При очередной вспышке неба он разглядел просторное, запорошенное старыми сухими листьями дупло и метнулся туда.

Доживающий свое старый дуб согревал ястребиного князя остатним теплом.

Гром, ослабевая, уходил к Мичкоре, за Галямин бор, и князь, поозиравшись, заснул.

В благодатной тиши, наступившей после ливня и грома, спалось глубоко и сладко. Когда проходивший мимо охотник легонько, щупающе дотронулся до неподвижной птицы, ястребиный князь лениво высвободил голову из-под крыла и, не поднимая бледных плёнчатых век, открыл рот в ожидании пищи. Быстрыми уверенными движениями охотник извлек ничего не понимающего слётка из дупла, сложил ему крылья и сунул в пустую сумку, хранящую запах лесной и болотной дичи. Привычный запах немного успокоил слётка, но с каждым шагом ощущение неволи нарастало, и князь, повозившись в теснине, напряженно затих.

Белоголовый мальчик в коротких сползающих порточках, сопровождающий отца, весело закричал и, шлепая босыми ногами, побежал вперед по раскисшей песочной дороге к двухэтажному барскому дому, расточая новость каждому встречному:

– Мы с тятькой белого ястребка пымали!

Не дожидаясь солидно шагающего отца, мальчик вбежал по скрипучим ступенькам на второй этаж и, унимая дыхание, вежливо приоткрыл дверь в кабинет, пахнущий старыми книгами, ружейным маслом и валерьяной.

– Батюшка! Батюшка! – делая одновременно радостные и пугливые глаза, быстро заговорил мальчик. – Тятька в дупле такого ястреба пымал! Щас увидишь!..

Старик с глубокими скорбными глазами, теребя узкую бородку, поднялся из-за стола, заваленного бумагой.

– Садись! – сипло сказал старик переминающемуся с ноги на ногу мальчику. – Хочешь пряник?