Ведьма. Эзотерическая книга, которая переворачивает представление о женщинах! - Коробенков Роман. Страница 22

Хорхе опять уклонился от взглядов и опять было открыл рот… Но тут все замерли. Испанец с приподнятым стаканом ирландского чая и куском какого-то слова, застрявшего в зубах, жутковато улыбнувшаяся Ракель, скосившая взгляд на Арсения, и сам он, имевший вид почти отрешенный, с потухшим взглядом, обращенным внутрь. И Светлана, в тот фотогеничный момент ставшая самой красивой на набережной, улыбающаяся чисто и широко, во всю возможную искристость зубов, с чуть вспенившимися на ветру волосами, с лукавой морщинкой на аккуратном носу. И официантка, уже уклоняющаяся в сторону, но мысленно еще повторяющая нескромную тираду незнакомца, отчего углы ее рта вели себя по-разному, одновременно радуясь и раздражаясь.

– И счет, пожалуйста, – крикнули ей в спину за секунду до того, как все замерли.

Прошел почти месяц.

За это время я несколько раз приходил к ним, подставлял чужой стул, не спрашивая разнообразно замерших соседей, садился рядом и молча разглядывал, их и окружение, и просто думал долго, погружаясь в себя, переставая что-либо видеть.

Неспешно дул ветер, если качнуть столик, то он, неровный, начинал дрожать жидкостью в стаканах, тонкие пальцы Ракель крепко держались за ножку бокала сангрии все это время, а музыка пропадала. Пару раз я одолжил у соседей непорожнее стекло. Я выпивал, чокнувшись с каждым, и снова внимательно разглядывал знакомые лица, которые в деталях проступают в памяти, стоит их коснуться.

Я вглядывался в оспинки Хорхе, хорошо замаскированные жесткой щетиной, в зачесанные назад волосы, скрадывающие раннюю лысину, в его сытое лицо и крупный взгляд, часто уклоняющийся в никуда. В опустевшее лицо Арсения, что секундой ранее задумался о том, на кого может намекать испанец, или все это чистая импровизация, в его славянское лицо с непослушными темно-русыми волосами, с краской мелких родинок и крепким подбородком. Смотрел на ровные зубы Светланы, проникал зрачками в ее сажные топкие глубины, обводил глазами ее нежные округлые плечи, ласково торчащие из белого-белого платья с фиолетовыми-фиолетовыми цветами. Тут я вспоминаю, что тогда было просто белое, другое платье, и фиолетовые цветы в тот же миг исчезают, а ткань меняет структуру. Смотрю на руки ее, беспредметно лежащие на столе, где каждый палец краешком окунут в красное. И долго, долго смотрю в неизвестную красоту Ракель, непохожую на то, к чему привык я, отчетливую, но рассыпающуюся при проявлении смешливости, чтобы потом собраться в дружное соответствие одного всему. Смотрю на лукавый взгляд ее в сторону меня, возможно нарочитый и подготовленный для иного внимания, но прицельный настолько, что если выглянуть из-за светлой макушки ее, то сомнения исчезли бы.

И все это – в декорациях уходящего солнца. Оно – вопреки всему – по моему велению краем своим высунулось назад. В отсутствие движения сущее проявилось полной мерой.

Я глубоко вдохнул запах волос девушек – обе пахли прекрасно, но по-разному.

Двинулся между столов, задевая едва ли не каждый, потом вернулся, понюхал голову рослой официантки, встав на цыпочки. Она тоже пахла чудесно – собой, почти потерявшимся в рабочем пылу парфюмом, летучей усталостью. Припомнилась природа восприятия скрипов, что-то сродни относилось и к запахам.

А затем герои мои ожили. Едва я успел отойти, чтобы не вызвать удивления.

Хорхе встал, слегка качнув и стол и стул, правая рука его подхватила недопитый бокал с красной сангрией, застоявшийся у Жени-болгарина, при этом левая забыла о наличии в ее усилии шестиугольного стакана с рыжим чаем. Он вобрал всех в свое зрение, в тот же момент Евгенио ювелирно вынул из его левой руки виски и вложил туда бокал с остатками сангрии белой. Проделано это было так скоро, что пьяный Хорхе не заметил ничего, не успев глазами вовремя туда, где только что произошла маленькая афера. Весь его опрятный вид в очевидном хмелю был забавен, руки с сангриями покачивались, яростно-красная и белесо-белая жидкости дрожали в своих сосудах.

Солнце окончательно – второй раз – скрылось в воде. Люди – второй раз – захлопали, стрекот ладошек нарастал отовсюду и оказался заразен, наш стол вторил всем, уютное единение сформировалось мгновенно.

Не хлопал только Хорхе, гневно пытаясь осмыслить происходящее. Наш стол засмеялся, это сдетонировало смех вокруг. Все смеялись своему, но испанец перестал тонко чувствовать и обвел суровым взглядом людей за нашими спинами. Я узнал взгляд, который одинаков у мужчин вне зависимости от национальности, у мужчин, что не растеряли брутальность в наше странноватое время.

Евгенио тоже определился стремительно. Еще секунда – и мы вели утомленного Хорхе в туалет, он не сопротивлялся, видимо цепляясь за рассудок, мерцающий в голове, как лампочка в испорченном патроне.

– Да… Вот и напился. А солнце только-только спряталось, – наморщила нос и надула губы одновременно Ракель на школьном английском.

– Они это исправят, – пожала плечами Светлана, улыбаясь тому, как похожи мужчины, несмотря на иные данные происхождения.

– Его не исправить, – покачала головой Ракель, прекрасная в очередной грусти. – Он очень странный. Я часто рядом с ним, но он так устроен, что меня будто рядом и нет, вернее – могло и не быть. Все эти социальные драмы он проигрывает в одиночестве в своей голове, даже не поделится. Сегодня влюбится, поухаживает, а потом исчезнет, непонятно почему, оставит одну на какое-то время – так уже было. Потом влюбится завтра, но коротко! Будь у него побольше воображения, ему никто вообще не нужен был бы, сидел бы себе где-нибудь в нирване, а вокруг куча народу, точнее, вокруг никого, но в голове – целая вечеринка…

Светлана хохотнула, зачарованно погрузившись в липкую чернь идеально круглых глаз испанки своим миндалем.

– Многие верят, что все и так в голове. Что сидит каждый из нас в своем лесу, на камне под теплым летним дождиком, глаза закрыты, камень большой и теплый. На него даже можно лечь, настолько он большой. И мечтает, – (это был камень в мой огород), – о разных местах, где хорошо бы побывать, о людях, чтобы окружали. И все мерещится. Может, он тебе такой и нужен, поэтому ты его таким и воображаешь…

– Не-е-ет… – протянула Ракель. – Даже думать так не хочу. Это же скучно!

– Разве? – Светлана забавлялась. Она была старше, и ее отношение к Ракель формировалось как к младшей сестре. – А по мне – ничего занятнее нету, это же мир с твоим укладом, даже неприятности заказаны тобой, чтобы как раз скучно не было. И…

– Я пытаюсь посоветоваться, – укоризненно зарычала Ракель рокотом недовольного котенка, – а не отвлекаться на метафизику. Он пережил все это один и даже не поделился! Все проиграл в своей голове, полюбил, разочаровался, отсек, все – в несколько дней. Я даже не нужна ему была рядом, только как элемент психологической игры. – Неожиданное проявление ума испанки освежило Несусвету, и та стала ей нравиться. – И так несколько раз! – Глаза налились обидой, собеседница поежилась, рассудив, что месть за подобное бывает страшна. – А потом зовет меня опять, и я, обещавшая себе забыть навсегда, иду… – Вспыхнув огненно в гневе, Ракель вскочила, пальцы ее вспомнили о сумочке.

– Не уходи! – Светлана ловко поймала ее за свободную ладонь, та была холодной. – Останься! Хочу поговорить. Я могу узнать больше у них. Он расскажет Арсению наверняка, Арсений расскажет мне. Мы разберемся в ситуации. Нужно это сделать, иначе правильного решения не принять. Ты же понимаешь…

Ракель подрожала на смугловатых ногах и села.

Стул приятно скрипнул.

Объявилась троица, гораздо более серьезная и с твердой поступью, нежели когда уходила. Самый деловитым выглядел Хорхе.

– У этой дамы была отличная фигура, – причмокивал он, будучи почти трезвым. – Чуть подкачать ее, чтоб колебания в пространстве не дрожали, а обволакивали. Опять же нужно исходить из того, что ей далеко за сорок. С учетом этого она прекрасна…

– Мы обсуждаем даму, попавшуюся нам на пути, – смущенно пояснил Арсений любопытным взглядам. – Она взросла, при этом подтянута и хорошо одета.