Психология свободы - Ткачёв Виктор Григорьевич. Страница 12

В общем, коли надо постичь очередной элемент своей психожизни, так на волне прагматического подхода –  то есть в девизе "без щепетильности!" – оно само всё самое простое для этого и употребляется. И вся недолга! Плюс то же самое – в повышающих самопреобразовательностях на базе добытой постигнутости.

16. Другое дело – наука. Любая наука страдает щепетильностью и даже снобизмом на предмет, чтó в подвизующемся в ней познавании употреблять в качестве методов. (В том числе, такова и психологическая наука, – хотя и менее, нежели другие, а то бы она вообще ничего постичь не смогла, слишком уж объект приложения у неё "не научный".) Добытое нехарактерной для неё методологией любая наука попросту отметает: ещё бы, ведь с той нехарактерностью – оно для неё автоматически "не научно".

А подвизующееся в ней познание подобное отметание терпит, поскольку внутреннее целеполагание у всякой науки – фактическая сведённость к смыслу: "познавать чтобы просто знать". И суммарное знание, производимое от такого принципа, вполне может себе позволить что-то и не иметь – к примеру, узнанное "не таким" путём.

Подобного не потерпело бы áдресное познавание. Которое не само для себя, а для чего-то. Или сказать – ради чего-то. А потому не может отмениться, не послужив адресату. Как познавательная бездейственность оправдываясь тем, что необходимое действие угрожает проходить по "не той" методологии.

Путь узнавания нового – понятие более общее, нежели методология. И в отличие от последней, он ни у какой науки официально не оговаривается. Иначе бы та наука откровенно расписалась в сектанстве. Так что позволяется узнавать заведомо любым путём, кроме поставляющих артефакты! Однако наука – сама по себе фикция, без людей – её носителей. А у последних изначально бытует некое "молчаливое соглашение" – ограничительного толка. (Текст писался, когда ещё не было в ходу модное ныне выраженьице: "по-умолчанию". Прим. авт.) В результате – человеческие науки в своей совокупности всё не могут преодолеть некий призрачный, но тем не менее существенный барьер в познании. Ну, у людей ведь новое узнаётся на базе собственного восприятия – в конечном счёте, по крайней мере. А восприятие так организовано, что избегает обращаться на самоё себя в моменты своей осуществляемости. Человек – носитель восприятия даже думать не хочет о такой обращаемости. Причём и учёный – не исключение! Вот необращаемость сия и оборачивается "молчаливым соглашением" между учёными. Не допуская некоего класса воспринятостей, важного для общего познания.

Судите сами. Обращаясь к своей разворачиваемости – на предмет взятия её своим объектом, восприятие могло бы узреть в ней годные к продуктивному изменению моменты, и по изменённости такой становилось бы другим – узревающим в обычных вещах мира необычное (оно же и непривычное!). Вот непривычные узревшести такие и сложились бы – по мере накопления – в целый восприятийный класс. В него как новое качество. Неизбежно вызвавшее бы и новую миропостиженческую классность.

Вернувшись назад, можно даже сказать, что человеческое восприятие боится прилагаться к работающему самому себе. Ну, оборачиваться на работающее самоё себя. Ибо делать это – для восприятия означает рубить сук, на котором оно сидит, образно будь сказано. Вот и боится! Ну, не само восприятие, конечно, а его носитель – в лице нас с вами. И такая подспудная наша самоограничиваемость в определяющем познание восприятии – незаметно навязывает ограничения и берущимся для наук методикам. Что вкупе и составляет некий призрачный барьер в познании! Почему именно призрачный – понятно: ограничительность не просто навязываема, а навязываема в ключе принципиальной незаметности. Так что барьер есть, но таким образом, что его вроде нет. В этой призрачности как раз и сила барьера! В очередной раз подтверждающая парадоксальность мироустроения. Ибо призрачность как свойство вещи – подразумевает её несущественной, ту вещь, но несущественность барьера – кажущесть, однако призрачность при нём – таки есть, и из-за неё не можем с ним толком схватиться. Толком зацепиться за него, дабы затем разобраться!

Так что у служителя науки – не получается постичь о себе – как элементе изучаемого им мира – нечто существенно необходимое, а без этой постигнутости – он выступает внутренне таким, что и далее поддерживает то "молчаливое соглашение", из-за которого у него – недостающесть постигания. Круг порочно замыкается! Разорвать сей порочный круг человечеству как раз и предстоит.

Итак, восприятие как некая длящесть – святое место для себя как именно той длящести. Потому и её воплотителю – человеку науки всякий раз "просто в голову не приходит" в такое место, что называется, зайти. Выстроив с собою отношения на соответственно необходимой "волне". По отношению к восприятийной длившести он опомнится, тем став способным заходить, да уж заходить-то тогда некуда! То место пропало, сменившись новым, зайти в которое ему опять "как-то не получается собраться". И так без конца. Откуда и неявная усечённость коллективной человеческой миропостигнутости.

Иначе сказать, настоящемоментная разворачиваемость восприятия, как чего-то нужного нам своим результатом по выбранному объекту, всегда есть незаметное восприятийное табу – в том именно настоящем моменте. В его длящести. Ну ещё бы, иначе ведь не будет по объекту результата – как поставки нужной его воспринятости! Вот такое табу в конечном счёте и оказывается усечёнкой нашей коллективной миропостигнутости.

Возьмём для конкретного примера психологию. В порядке неизбежного реверанса в сторону остальных, более солидных наук, круто замешанных на так называемой объективности, эта несчастная наука, несмотря на известную "антиобъективность" самого её объекта, пытается употреблять объективные методистики – тестирование, вопросники, пригодные к статистической обработке ответов по ним, и тому подобное. И только "сквозь зубы" допускается – как метод – самонаблюдение. Но уже не допускаются – в той же ипостаси – так называемые откровения, то есть свидетельства людей, которым – в силу нетипичной высоты их психоорганизации – не требуется соображать, чтобы знать. Во всяком случае, соображать подобно тому, как это требуется обычному человеку – для возникновения у него феномена знаемости. Те люди попросту способны на нечто, могущее быть обозначенным как "непосредственное знание", в отличие от обычных, опосредованных знаний, которые жиждятся на умозаключениях (в том числе и подсознательных, призванных цементировать ощущенческие гештальты) и в основном как раз и заполняют багажник нынешнего человечества... Итак, психология не допускает в себя результаты "откровений", а зря! Ведь непосредственное знание – как плод неопосредующего постижения – есть содержанием своим не бóльшая недоказанность, чем принимаемое всё ж психологией смысловое содержание самонаблюдений психологов. Разница в том лишь, что самонаблюдшийся психолог – как являющаяся обычным человеком субъектность – может дать и даёт некие подобия оговоренностей, как он добывал эти вот смыслорезультаты самонаблюдения. То бишь реализуется – до поставки плода – самонаблюдаемость в самонаблюдаемости, и тем как бы всё оправдывает! Но это фактически не разница: разработать можно категориальный аппарат, позволяющий точно так же оговорить и механику "непосредственного постижения". Такого аппарата просто нет, что не означает, однако, невозможности ему быть.