Если очень долго падать, можно выбраться наверх - Фаринья Ричард. Страница 54

С питмановским блокнотом под рукой, как воплощенное внимание, у кровати сидела сестра Фасс. Хуан Карлос Розенблюм стоял на страже у железной двери и поигрывал опасной бритвой. Хефф ходил по ковру, отмеряя шагами нейтральную зону между Джек и Джуди Ламперс и не подпуская их друг к другу. Декан Магнолия, расположившись на шикарном, обитом красной кожей узком диване, которого раньше здесь не было, вертел в руках куски кальцитового мрамора. Байрон Эгню выразительно смотрел сквозь дымчатые очки на сестру Фасс. В углу бормотал что-то невнятное Джордж Раджаматту, поминутно присасываясь сквозь толстую двойную соломинку к стакану на шестнадцать унций с джином и гранатовым сиропом. Отощавший на двадцать фунтов Фицгор лежал на носилках у стены и ел из баночки мед. И Овус: под идеально подогнанной пижамной курткой от Джона Льютона — рубашка из длинноволокнистого хлопка и галстук из шалли.

Внимание Гноссоса, однако, почти целиком поглотил краснокожий диван, само присутствие которого вызывало весьма неприятные подозрения.

Но до того, как он успел объяснить себе причину, раздался условный стук в дверь, и Розенблюм вытянулся во фрунт, как парламентский пристав. На пороге стоял Дрю Янгблад — в коричневых мокасинах, толстых носках, отглаженных летних брюках и чистой белой рубашке (рукава подтянуты вверх резинками). Он улыбнулся нервным вопрошающим лицам, безмолвным кивком подтвердил, что ожидание не было напрасным, и оторвал от груди еще сырое доказательство — завтрашний номер «Светила». Гранки пахли типографской краской, а сам Янгблад походил на кота, которому удалось добыть ключ от штаб-квартиры канареек.

— Наверное, это лучше всего прочесть Гноссосу.

— Господи, ну конечно. — Ламперс.

Но Паппадопулис лишь надвинул на брови мятую бейсбольную кепку и подтянул колени к подбородку.

— Я пас, мужики. Пусть Хуан Карлос.

Розенблюм отдал честь и уставился на Овуса в ожидании приказа. Секунду спустя он получил его от Кристин, решил, что этого достаточно, стащил с головы десятигаллоновую шляпу, обвел глазами комнату и начал читать, храбро надеясь, что его поймут.

— Заявливание мисс Панхер. Эт ток заголовие.

— Чшто? — переспросил Раджаматту.

— Заявление, — перевел Эгню, отворачиваясь от сестры Фасс и теребя очки, чтобы привлечь ее внимание.

— Эт только заголовие, — повторил Розенблюм.

— Какой еще хер? — немощным голосом поинтересовался с носилок Фицгор.

— Я тут болел.

— Ближе к делу, ребята, — Джек, — иначе проторчим целый день, а нам с Хеффом еще паковаться.

Гноссос разглядывал Кристин с дотошностью микроскопа, и в каждом ее жесте вычитывал беспокойство.

— Под заголовие, — продолжал Розенблюм, — он говорит: «Администрирование двумя тремями голосов одобривало новое предлаживание по квартирам в Кавернвилльсе».

— Чшто?

— «Мы считываем, что присутствование студенток в нарушивание новых правил ведет к петтигу и сношениям». Удовлетворенное бурчание со стороны Магнолии и Овуса.

— Эт конец апсаца. Потом оно говорит…

— C'est assez [46]. — Это бурчит себе под нос не кто-то другой, а Кристин. У Гноссоса отвалилась челюсть.

— Дальше он говорит…

Хефф перестал вышагивать и взглянул на Розенблюма.

— К чему ведет, старик?

— Петтигну и сношениям. Но как я говорю, эт только первый апсац. После него он пишивает…

— Похоже, ты в выигрыше, — сказала Джек, поворачиваясь к Джуди.

— C'est a [47], — добавила Кристин, рассеянно пристукнув пальцами по макушке Гноссоса.

— Эй, вы там, — протестующе воскликнул Розенблюм, — это не все. Он еще говорит…

— Достаточно, Хуан, — Овус. — Читать дальше нет необходимости. — Он теребил платиновую цепочку на шее. — Мисс Панкхерст вопреки своему желанию стала нашим particeps criminis. Что скажешь, Кристин?

— Я ничего не понимаю, — слабый голос Фицгора. — Я был не очень в форме, вы же знаете.

Кристин двинулась через всю комнату за газетой и, закуривая на ходу, поинтересовалась:

— Как же нам вовлечь в конфликт старшекурсников, если у них нет к этому моральных побуждений?

— Семена пропаганды посеяны, — сказал Овус. — По крайней мере ab inito [48]. Но весна — время бунта. В теплую погоду, когда все смотрят на воробьев…

— …мало кто заметит голубку, — закончила Кристин, выпуская колечко дыма.

Гноссоса все сильнее бесила эта конспирация. Сестра Фасс что-то черкала в блокноте. Раджаматту шепотом выбалтывал стене секреты. Фицгор качал головой:

— Для меня это китайская грамота. Кто-нибудь, передайте, пожалуйста, баночку меда.

Сестра Фасс закончила стенографировать и, словно факел, воздела к потолку карандаш,.

— Мы можем быть уверены, — благоговейно произнесла она, смаргивая слезу, — что Бог…

— На нашей стороне, — закончил Хеффаламп, — он видел и не такое.

— Dios mio [49], — подтвердил Розенблюм, быстро перекрестился и поцеловал Святого Христофора.

Из-под одеяла Овус достал трехслойную картонку с прозрачным окошком. Повернул его к Янгбладу, хранившему все это время почтительное молчание. Окошко открывалось на барабан с числами.

— До дня Д, — объявил Овус, переставляя число, — осталось девятнадцать дней.

Хуан Карлос Розенблюм мужественно глотал рыдания, сестра Фасс стенографировала, Эгню следил за ней с неослабевающим желанием.

В хирургической тишине больничного сортира Гноссос варился в собственном эгейском соку. При этом он пытался себя урезонить, поскольку где-то во лбу под самым черепом скреблось подозрение, что кто-то просто решил над ним подшутить. Овус — и это можно понять — обычный Санта-Клаус из Таммани-холл только с подтекающим краником, собирает голоса в политической деревне. Но Кристин, черт, крутится, как вентиль на холодной трубе — можно подумать, проклятая обезьяна укусила ее за жопу. И это вечное шушуканье — как пара голубков.

Он показал ядовитый язык призраку Кристин, вдруг нарисовавшемуся на стене сортира. Из открытой аптечки, завораживая своей внутренней энергией и блестя нержавейкой, торчали ножницы. Гноссос даже не посмотрел в их сторону — он нетерпеливо застегнул ширинку, вытряхнул из волос семена клена и направился к двери. Кажется, по мне плачет психушка.

Но не успел он отодвинуть задвижку, отчетливая стратегия защиты вдруг властно схватила его за ухо. Она же заставила вернуться к аптечке и достать с полки ножницы. Черт побери, детка, если звезды не ошибаются, мы сделаем это за них. Mea самая maxima culpa [50].

Он достал из рюкзака упакованный в пакетик фольги «троян». Между мыслями и физическими ощущениями собственных действий не было сейчас даже крохотного зазора — вообще ничего не было. Он развернул резинку, растянул ее и надул, как воздушный шарик. «Троян» разросся примерно до восьми дюймов в диаметре, на конце образовался мешочек, похожий на возбужденный сосок. Гноссос щелкнул по нему, несколько секунд поигрался, пропихивая пальцем внутрь и злобно посмеиваясь. Затем полоснул ножницами. Резина опала.

Он осторожно скрутил «троян» и засунул обратно в фольгу. Спрятал пакетик в рюкзак, перевернул бейсбольную кепку задом наперед и вернулся в салон.

Там уже почти никого не осталось. Хефф и Джек ждали у дверей, Сестра Фасс перекатывала через порог каталку с Фицгором, Кристин встала, вдоволь нашептавшись с Овусом.

— Ты готов? — спросила она.

— Нас ждет такси, — сказал Хефф, — пошли, старик.

Уже в дверях Гноссос обернулся и как бы между прочим спросил Овуса:

— Сколько мне причитается, детка?

— Что?

— Просто хочу знать, ты придумал, сколько мне причитается?