Господи, научи нас молиться. Личная молитва по преданию святых отцов - Бунге Гавриил. Страница 7

«Псалмопение относится к многоразличной премудрости [83], молитва же есть введение в нематериальное и немногоразличное ведение» [84].

Что подразумевается под этим утверждением? Посмотрим же, что говорит Писание, прежде всего Псалтирь, о псалмопении и молитве.

«Псалом» – это «песнь», которая как таковая может иметь различное содержание. И потому библейская наука относит 150 псалмов к различным литературным жанрам. Как можно понять из многих пояснений к псалмам, подобная «песнь» часто имела музыкальное сопровождение, например, пелась под аккомпанемент десятиструнной «псалтири» (psaltérion). Такое исполнение называлось «пением псалмов», а исполнитель – psaltodós или psáltes, то есть «псалмопевец». Древняя Церковь собрала «песни Израиля» – народа Ветхого Завета – в пяти книгах и с течением времени сделала неотъемлемой частью своего богослужения. Однако Церковь стала читать «Книгу псалмов» по-своему.

Псалтирь недаром была названа «суммой» всего Писания Ветхого Завета, выраженной в форме гимнов. С самого начала Церковь читала Псалтирь, как и все ветхозаветные книги в целом, как пророческое слово Духа Святого, что должно исполниться во Христе [85]. Это частично объясняет мысль Евагрия, когда он относит псалмопение к «многоразличной премудрости»: он усматривает в нем свидетельство той «премудрости», что отражается в творении и в истории спасения, о чем свидетельствует весь Ветхий Завет.

Для христиан, таким образом, Псалтирь – это прежде всего Писание, и автор его, Давид – пророк. Как открытое пророческое слово Божие, обращенное к людям и свидетельствующее о Христе и Его Церкви, Псалтирь, более чем какая-либо иная книга Ветхого Завета, цитируется в Новом.

Что касается молитвы, а также гимна и хваления (doxologhía), то это разговор человека с Богом или, согласно определению Климента Александрийского, «диалог с Богом» [86].

Для этого «разговора с Богом», как и для «гимна», и «хваления», в Псалтири можно найти немало образцов, которые могут быть немедленно включены в христианскую молитву. Однако достаточно много частей Псалтири, с формальной точки зрения, не имеют ничего общего с «молитвой». Наряду с пространными размышлениями о переменчивой судьбе Израиля можно встретить немало псалмов или частей их, в которых отношение к «врагам» предстает для современного читателя прямой противоположностью христианской молитве! Чтобы суметь усвоить всю Псалтирь и трансформировать в подлинно христианскую молитву даже все эти, не слишком любимые, ее части, необходимы усиленные упражнения в «медитации».

Под словом «медитация» (meléte) отцы, как и сам псалмопевец, разумели постоянное повторение вполголоса (Пс. 34: 38, 36: 30, 70: 24) определенных стихов или целых отрывков из Священного Писания с целью постижения их внутреннего сокровенного смысла. Поэтому Евагрий один раз переводит «медитация» просто как «созерцание» (theoría) [87]. Да и в Писании вместо «размышлять» говорится «обдумывать» или «вспоминать». Евагрий, вслед за псалмом 137:1, называет такое созерцающее «размышление» о псалмах «пением перед ангелами», поскольку главное дело ангелов – это созерцание Бога и Его деяний [88].

«Хочу петь Тебе перед ангелами [89]:

Петь перед ангелами означает петь, не отвлекаясь, когда наш ум либо несет в себе только образы, вдохновленные псалмами, либо не несет никаких образов. Или же, может быть, тот поет „перед ангелами", кто разумеет содержание псалмов» [90], не давая себя «отвлечь» ни множественностью их образов, ни многообразием предметов познания. Это вовсе не так просто, и потому Евагрий считает, что «петь псалмы нерассеянно» много важнее, чем «молиться нерассеянно» [91], хотя, как мы видели выше, молитва – это прелюдия к «нематериальному и немногоразличному ведению» единого Бога.

Предмет этой «медитации» – Господь [92], то, как Он во множестве Своих дел (Пс. 67: 12 и след. 142:5) открывается из вечности (Пс. 76: 6). Эти дела свидетельствуют о Его премудрости (Пс 36: 30), о Его правде (Пс. 70: 16, 24), о Его уставах (Пс. 118: 16, 23, 48, 117), о Его судах (Пс. 118:52), которые все суть выражения «многоразличной премудрости», о которой говорил Евагрий.

Молящийся находит эти откровения (Пс. 118: 24, 99), вложенные в слово (Пс. 118: 148) Божие, то есть в Его закон (Пс. 1: 2,118: 70, 77, 92, 97) и в Его заповеди (Пс. 118: 15,47, 78, 143), в текстах Ветхого Завета, которые свидетельствуют о Его чудесах (Пс. 104: 5,118: 27).

Сокровенный смысл Писания открывается молящемуся только тогда, когда Сам Господь – и вслед за Ним и в подражание Ему апостолы и отцы – открывает ему глаза.

«И сказал им (воскресший Господь):

вот то, о чем Я говорил вам, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в Законе Моисеевом и в Пророках и Псалмах. Тогда отверз им ум к уразумению Писаний. И сказал им: так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день. И проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима. Вы же свидетели сему (Лк. 24: 44–48)».

Библейская «медитация» по преимуществу следует за объективными событиями истории спасения, в которой Бог открывает Свое «имя» [93]. «Размышление» о таинственной истории избранного народа [94], как и о собственном пути, на котором повторяется эта история, никоим образом не самоцель, ибо оно должно вести к «воспоминанию о Боге» [95], а вместе с тем и к «молитве» в собственном смысле. Потому что в молитве человек отвечает на спасительное действие Божие, отвечает мольбой, гимном или хвалой.

«Уста мои произнесут хвалу, когда Ты научишь меня уставам Твоим:

Тому, кто радуется, подобает петь псалмы, как сказано: Весел ли кто? пусть поет псалмы (Иак. 5:13), так и петь гимны подобает тем, кто созерцает правоту „уставов“.

Но если петь псалмы надлежит людям, петь гимны подобает скорее ангелам или тем, кто уже уподобился им. Так и пастухи, что проводили ночь под открытым небом, не слышали, чтобы ангелы пели псалмы, но слышали, как они пели гимн и восклицали: Слава в вышних Богу и на земле мир, в человеках благоволение! (Лк. 2:14).

Ныне же „веселие духа“ состоит в бесстрастии души, которое достигается благодаря [хранению] заповедей Божиих и истинных учений, а „гимн“ – это хвала, проистекающая из благоговейного удивления перед видением вещей, сотворенных Богом» [96].

Таким образом, для святых отцов псалмопение, молитва и медитация были совершенно различными, хотя и взаимосвязанными вещами.

«Рассказывали, что авва Иоанн Колов, когда он возвращался с жатвы, то ходил сперва к старцам для молитвы и назидания; потом упражнялся в псалмопении; после этого переходил уже к молитве. Такую постепенность в занятиях находил он нужною для приведения ума в то состояние, в котором он находился до выхода из кельи» [97].