Гурджиев. Учитель в жизни - Чехович Чеслав. Страница 7
Я знал, что даже когда он шутил, в его словах всегда содержалась частичка правды. С трудом сдерживая эмоции, я выпалил: «Россия не может исчезнуть! Деньги не могут обесцениться! Почему вы так говорите? В чем я ошибся?»
«Ваши рассуждения, Чеслав, не более чем слова. Есть всего одна вещь, которую вы не принимаете во внимание: Россия, которую вы знали, больше не существует, и еще долго не будет существовать».
«И что же теперь делать?»
«Готовиться жить за границей, и очень долго».
Его ответ, словно толчок, позволил мне осознать реальность. Я часто потом возвращался к тому внезапному моменту пробуждения. Я все еще задаюсь вопросом: как Гурджиев в очередной раз смог так ясно увидеть, как будут развиваться события?
В Константинополе Успенский остановился на острове Принкипо в проливе Босфор. Здесь регулярно встречались его ученики, и Гурджиев часто посещал эти встречи. Он осторожно входил и спокойно следил за беседой, слушая и внимательно наблюдая за нами. В разговор он вступал всегда неожиданно.
Однажды, после долгого молчания, он покачал головой и, махнув рукой, произнес: «Все это – всего лишь философия!»
«Разве философия бесполезна?» – спросил кто-то.
«Да, философия может очень пригодиться, но до определенного предела. И только тогда, когда это действительно философия в истинном значении этого слова. К сожалению, вы занимаетесь только переливанием из пустого в порожнее».
«Но тогда, Георгий Иванович, что же нам делать?»
«Делать? Уже говорилось, что человек в своем обычном состоянии не может ничего делать. Однако он может стараться наблюдать и замечать, что с ним происходит на самом деле. Только такое наблюдение может привести к настоящему пониманию, а понимание – это преддверие реального делания».
Затем он попросил нас рассказать о наших открытиях, «маленьких Америках», как он их называл. Наблюдения показывали силу механичности во всех наших проявлениях, даже самых небольших. Одновременно нас подводили к тому, чтобы увидеть то, что он называл неправильной работой «центров» человеческой машины.
Наши иллюзии о самих себе рушились одна за другой, но, вместе с тем, мы видели и проблески нового уровня сознания, отличного от того, что мы знали раньше.
Гурджиев стал все чаще участвовать в наших беседах. Он также очень искусно показывал нам подлинность или ненормальность различных аспектов человеческого поведения. Последующие воспоминания относятся к этому периоду.
Однажды Гурджиев появился в разгар оживленных дебатов, когда вегетарианцы из нашей группы яростно защищали свою позицию. Среди них была и мадам Н., жена банкира. Эта леди на самом деле не была вегетарианкой; но она не могла не болтать, и, чтобы ее заметили, во все вмешивалась. Она никогда не упускала случая продемонстрировать свое экстравагантное мнение или защитить достаточно оригинальные, по ее мнению, идеи.
«Георгий Иванович, – спросила она, – ведь действительно нет необходимости убивать животных для собственного пропитания, не так ли? Разве мы не можем превосходно жить на зерне, молоке, фруктах и овощах?»
«Да, – ответил Гурджиев, – это вполне возможно, поскольку в царстве овощей можно найти все необходимое для физической и духовной жизни человека».
Мадам Н. засияла. «Вот видите, – сказала она окружающим, – я была права!»
«Да, – добавил Гурджиев. – Вы были бы правы, если бы наше человеческое существование ограничивалось только духовным, но это не так. Мясо необходимо для выполнения тяжелой физической работы, при очень холодном климате или когда нельзя найти съедобные растения. Кроме того, наши клыки, как и другие биологические особенности, показывают, что нашу пищеварительную систему природа приспособила для переваривания мяса. Мясо животных обеспечивает все необходимые для нас вещества и для интенсивной работы организма, и для поддержания нормальной температуры тела в холодном климате. Поэтому вы правы, и в то же самое время, вы не правы».
Мне особенно нравились такие моменты, когда Гурджиев с объективностью, пропитанной терпением, расширял рамки наших бесед.
В юности я страстно интересовался гипнозом. Я пытался практиковать, но с сомнительными результатами. Я преуспел во введении людей в гипноз, но не всегда корректно выводил свои «объекты эксперимента» обратно. Сила гипноза влекла меня, я действительно думал, что могу с его помощью помогать людям.
Немного хвастаясь, я рассказал Гурджиеву о некоторых из этих опытов. В ответ он долго рассказывал мне об опасности, которую я представлял для людей, принимавших участие в моих экспериментах. Это неожиданно заставило меня серьезно засомневаться в том, что я делал.
Он объяснил мне про существование другого, куда более опасного вида гипноза, в котором в своем обычном состоянии живут все люди. Он показал мне, что именно из-за этого чрезвычайно сильного гипнотического влияния я и вел себя столь безответственно.
«Люди не желают освободиться от гипнотического состояния сна, в котором живут, именно поэтому их так легко загипнотизировать, – сказал он. – Именно поэтому психика человека подвержена столь страшной болезни под названием «внушаемость». Освободитесь от гипноза, Чехович. Только тогда вы сможете помочь другим».
В другой раз мы говорили о «школах» – в обычном смысле слова – то есть о тех различных «путях», которые Успенский позднее описал в своей книге «В поисках Чудесного».
«Каким будет отношение ученика в такой школе?» – спросил один из нас.
«Отношение ученика оценивается у каждого индивидуально, и не всегда одинаково, – ответил Гурджиев. – Высказывание, что что-то объективно хорошо или плохо, правильно или неправильно, может быть верным только в каждом конкретном случае. Самое важное – что ученик развивает те качества, которые позволяют ему поддерживать необходимое отношение. Возможно, ухватить суть действительно необходимых качеств и тех тонких принципов, на которых основывается работа школы, вам поможет аллегория. Только тот, кто понимает, может принять и вынести условия, которые я опишу, сможет пройти дальше.
Представьте, что вы находитесь в огромном девственном лесу. На поляне, вдали от всего, стоит уединенный дом. У вас есть возможность жить здесь совершенно свободно. Есть только одно условие: вас попросили поддерживать в кипящем состоянии определенное вещество в котле, крепко закрепленном над огнем. Вы об этом веществе ничего не знаете. Одна из ваших обязанностей – приносить из леса для поддержания огня дрова. Ни за что на свете кипение не должно прекращаться. Никто вас не проверяет. Вы даже не знаете, придет ли кто-нибудь сменить вас. Никакой определенности. И тем не менее, вы должны держаться до конца. Результат, который вы получите, будет зависеть от вашей настойчивости, точности, честности, с которыми вы выполняете эту задачу и которые никто, кроме вас самих, не проверяет. Кроме того, никому даже не интересно обнадеживать или препятствовать вам.
Смогли бы вы выполнять такую задачу неопределенное время? Не пытаясь узнать, что же за субстанция кипит в котле, как бы не интересовал вас этот вопрос? Более того, несмотря на то, что крышка котла легко снимается, ее нельзя сдвигать».
Конечно же, многие из нас считали, что не имеет смысла браться за это вслепую, тратить впустую время, идти на все эти хлопоты, не зная заранее, что в итоге может получиться.
Георгий Иванович терпеливо слушал наши возражения и недоуменные реплики. «Не сомневаюсь в вашей искренности, – сказал он, – но вы должны понять, что чтобы вы могли выдержать столь чуждые нашему уму трудности положения, вы должны быть уже подготовлены самой жизнью».
Никто из нас не осмелился задавать вопросы об этой приобретаемой в жизни подготовке, позволяющей человеку преодолеть столь многие искушения, включая лень, любопытство, сомнения и весь остальной спектр неконтролируемых реакций.