Церковь в истории. Статьи по истории Церкви - Мейендорф Иоанн Феофилович. Страница 47

Однако предложение вновь натолкнулось на non-possumus [336] Урбана V, выраженное в послании, адресованном императору, патриарху и другим византийским сановникам и призывающем к безусловной «покорности» Риму.

4) «Великая схизма» Запада (1378–1417) радикально изменила правила игры. Теперь виднейшие представители Восточной Церкви возлагали на объединительный собор еще больше надежд, чем раньше. Например, нам известна попытка, предпринятая в 1396 г. митрополитом Киевским и всея Руси Киприаном. Болгарин родом, свт. Киприан принадлежал к тесному кругу сподвижников патриарха Филофея и был близким другом последнего Тырновского патриарха свт. Евфимия. После многих злоключений, сопряженных с превратностями византийской церковной дипломатии в Восточной Европе, он занял Киевский престол, объединив под своей властью все русские епархии, как в Московском княжестве, так и в Польско-Литовских землях. Имея постоянную резиденцию в Москве, он часто посещал «западные» области митрополии и был «большим другом» (φίλος πολύς)польского короля Ягайло, несмотря на переход последнего из православия в римско-католическую веру (1386) [337]. Не приходится сомневаться, что в этих областях, все еще называемых в Византии «Русью», которыми управлял король-католик и сторонник концилиаризма, где население по большей части исповедовало православие, – Киприан совместно с королем Ягайло вынашивал планы созвать собор. На этот раз окрик последовал из Константинополя, от патриарха Антония: в посланиях к Киприану и к королю Антоний называл проект неуместным и требовал военной помощи [338]. Но идея Киприана была отброшена не сразу. Другой – неканонический – митрополит Киевский, Григорий Цамблак [339], посетил в 1418 г. собор в Констанце и был с почестями принят папой Мартином V, но и он требовал, чтобы в переговорах об объединении участвовали представители всех Церквей Востока [340].

5) Надежды Византии на «Вселенский» объединительный Собор обрели реальную почву после того, как в Констанце победила соборная партия. Избранный собором папа Мартин V находился совершенно не в том положении, чтобы просто-напросто потребовать от греков повиновения, ибо он сам, согласно одобренному им постановлению собора, был обязан «повиновением» собору в вопросах веры. В действительно начавшихся вслед за тем переговорах программа, предложенная Кантакузином в 1350 и 1367 гг., все еще была основой греческой позиции, в особенности в пункте проведения собора «где-нибудь на побережье», так, чтобы восточные послы в случае провала находились поблизости от своих готовых к отплытию кораблей. Возможно, этот пункт сыграл некоторую роль в том, что греки предпочли провести собор с папой Евгением [IV], а не с концилиаристами, приглашавшими их в далекий заальпийский Базель. Кроме того – тоже в соответствии с программой Кантакузина, – налицо было серьезное усилие составить восточное посольство не просто по формальному признаку представительства «четырех патриархов», а с бо́льшим реализмом и репрезентативностью [341]. В него были включены не только митрополиты «отдаленного» Трапезунда и Руси, но также и молдовлашский митрополит (Румыния). Балканские славяне жили уже под властью турок, так что из Сербии и Болгарии никто не приехал (митрополит Игнатий Тырновский, который входил в посольство, не был патриархом, как во времена Кантакузина, но проживающим в Константинополе архиепископом); однако, что очень знаменательно, было обеспечено присутствие делегатов от грузинского католикоса. По-своему важная, эта географическая широта посольства не имела, по всей вероятности, того же решающего значения, какое придавали организаторы участию в соборе представителей разных оттенков богословской мысли самой Византийской Церкви. Совершенно очевидно, что среди епископов было немного хороших богословов; они и вели себя на соборе в основном пассивно. Поэтому решено было срочно поставить на три главнейшие кафедры – Никеи, Эфеса и Киева – двух ведущих интеллектуалов, Виссариона и Марка, и одного искушенного дипломата – Исидора. Все три хиротонии состоялись в 1437 г., буквально накануне собора. Таким образом, посольство в лице Виссариона обогатилось блестящим «гуманистом» в традициях Метохита и Григоры и признанным представителем паламитского монашеского богословия свт. Марком Эфесским. Традиционалистское, или «консервативное», крыло было усилено включением афонских монахов, представлявших Великую Лавру, Ватопедский монастырь и монастырь Святого Павла. Есть много свидетельств того, что в православных кругах многие, подобно патриарху Филофею в XIV в., были убеждены, что собор вполне может закончиться победой их воззрений и латиняне согласятся с православным толкованием и в вопросе о Filioque, и в экклезиологии [342]. Надежда на то, что уния будет обсуждаться свободно и соборно, что она не означает простого перехода в «латинскую» веру через повиновение папе, – казалось, обретала почву благодаря присутствию таких людей, как свт. Марк Эфесский. Несмотря на печальный опыт Крестовых походов, Лионской унии и многочисленных локальных конфликтов – например, в венгерских владениях или на Кипре, когда латинство насаждалось силой, – многие полагали, что «победа» православия на соборе все еще возможна. Кроме того, всякий понимал, что в позиции папства произошла радикальная перемена, раз теперь принимается идея собора, на котором без ограничений будет обсуждаться все, что разделяет Восток и Запад, причем обе стороны будут иметь равную возможность высказаться. И действительно, таковы были обязательства, взятые на себя папами Мартином V и Евгением IV, которые приняли «соборную» доктрину, утвержденную в Констанце и Базеле, и в принципе готовы были к разговору, а не к диктату, как их предшественники Бенедикт XII и Урбан V.

Чего не произошло во Флоренции

Справедливость требует отметить, что на Флорентийском соборе одни противоречия обсуждались, но не разрешались, а другие разрешались, но не обсуждались. Две самые долгие и существенные дискуссии касались чистилища и Filioque. Спор о чистилище выявил принципиальные различия в подходе к учению о спасении и богословской методологии. Результатом спора было определение, которое позже, во времена Реформации, вызвало неожиданные последствия, ибо послужило богословской основой для учения об индульгенциях, и которое едва ли поддерживается сегодня католическим магистериумом (например, догмат о том, что некрещеные души «прямиком попадают в ад»). В диспуте об исхождении Святого Духа обеим сторонам недоставало исторической перспективы, которая теперь позволяет нам вполне осознать несходство тринитарных учений Востока и Запада. Ни одна из сторон не сумела поставить действительно насущный вопрос: являются ли обе традиции законными и, следовательно, дополняющими друг друга или фактически они несовместимы? А если обе законны, то правильно ли возводить в догмат лишь одну из них, как это было сделано во Флоренции?

Пунктом, по которому Флорентийский собор принял решение, был вопрос об управлении Церковью, страстно обсуждавшийся на Западе в контексте «Великой схизмы» 1378 г. «Соборное движение» требовало верховенства собора над папой. Вопреки этому Флорентийский собор выработал определение, содержащее весь набор слов, оправдывающих папское самодержавие: папа – «преемник святого Петра», «подлинный наместник Христа», «глава всей Церкви», он обладает всей полнотой власти (plena potestas) в устроении и управлении Вселенской Церковью. Спорный вопрос о римском первенстве и его природе поднимался на соборе уже в самые последние дни, перед подписанием соборного акта. Из того, что известно о поспешных и запутанных заключительных дискуссиях, нельзя заключить, что греки действительно имели реальное представление о западных спорах, противопоставивших папу Базельскому собору. Их позиция была чисто оборонительной: сохранить все, что возможно, от привычного восточного церковного устройства, основанного на канонах, постановлениях древних соборов и пентархии. Они требовали и добились, чтобы к ясному и четкому определению папской власти были добавлены двусмысленные ссылки на эти почтенные и древние институции. Латиняне и греки легко могли интерпретировать эти ссылки совершенно по-разному. В любом случае, последовавшее за собором беспрецедентное назначение двух восточных митрополитов – Виссариона и Исидора – кардиналами Римской Церкви ознаменовало тот факт, что папство, как определил теперь и собор, больше не было папством ранних веков христианства, но институтом, радикально перестроенным григорианскими реформаторами, декреталистами – авторами декреталий XIII в. – и канонистами ХIV в. И теперь оно выходило победителем в антисоборной борьбе.