Работа, секс, деньги. Повседневная жизнь на пути внимательности - Ринпоче Чогьям. Страница 3

Тогда возникает вопрос о том, в самом ли деле мы занимаемся духовностью. Если да, значит, о чём-то мы могли просто не подумать: на самом деле духовность не является некой «духовностью» в идеализированном смысле. Вы и вправду считаете духовность чем-то абсолютно запредельным и трансцендентным? Я в этом не уверен. Возможно, как раз настоящая духовность неотделима от жизни будничной.

Если духовность действительно имеет отношение к повседневным жизненным ситуациям, то развитие духовности означает внесение какого-то вклада в жизнь социума в целом. Мы должны вращаться в обществе для того, чтобы со своей стороны что-то предлагать ему. Некоторым людям совсем не легко принять или сделать это.

Общество, как мы понимаем его на Западе, действует по большей части на основе взаимообмена. Иначе говоря, мы склонны рассуждать о своей роли в обществе с точки зрения того, что от нас требуется, или того, что мы должны отдать и, в свою очередь, получить от ситуации, в которой участвуем. Мы могли бы назвать это воззрение материализмом. Материализм может быть физическим, психологическим или духовным. Физический материализм довольно прост. Вы измеряете свою жизнь, свою ценность или свой опыт в категориях материальной выгоды или в буквальном смысле в том, сколько денег или хороших вещей вы можете получить из чего-то или сколько что-то будет вам стоить. Психологический материализм – более тонкое явление. Он основан на чувстве превосходства и соперничества. Наконец, духовный материализм использует духовный путь для того, чтобы обрести духовную эгоцентричную силу или блаженство. Все эти подходы основаны на поддержании или укреплении эго. Если мы воспринимаем общество исключительно через эти материалистические воззрения, то можем сделать вывод о том, что ему особо нечего предложить нам на духовном пути.

Однако с подлинно духовной точки зрения, в отличие от идеализированного воззрения, общество является чрезвычайно мощной батареей, заряженной высококачественной энергией. Этот практический подход к работе с энергией ситуации – единственная точка входа, которую мы можем найти. В противном случае на некоем абстрактном уровне общество может показаться самоуправляющимся механизмом, работающим без сбоев, на литом корпусе которого нет ни входов, ни выходов. Но если мы воспринимаем общество с точки зрения практичности работы, секса и денег, то можем отыскать способы взаимодействия с ним. Секс является одним из качеств, присущих обществу. Деньги также свойственны обществу, и то же самое можно сказать о работе. С этой точки зрения мы можем увидеть нечто, имеющее отношение к нам в обществе. Мы можем понять, как мы могли бы принести пользу обществу или по крайней мере сотрудничать с ним. Если мы посмотрим на ситуацию сквозь призму работы, секса и денег, то общество не покажется нам таким уж безжизненным и стерильным; оно небезынтересно для нас.

Весь вопрос сводится к тому, считаем ли мы общество священным. Общество действительно заключает в себе глубину и священность. Сакральность общества могущественна и всесильна. Я уверен, что многие обычные люди не приняли бы такую мысль. Они бы подумали, что мы пытаемся ловчить, то есть силимся украдкой изменить понятие общества, придав ему какие-то чуждые смысловые оттенки. Тем не менее кажется действительно важным увидеть духовную, непрактичную, визионерскую и почти психоделическую сторону общества [3]. Мы должны видеть не только сами события, но также лежащие в их основе энергии и качества последних. Именно об этом мы сейчас говорим.

На самом деле работа, секс и деньги – это выход или излучение энергии общества, выражение его священности. Поэтому мы должны попытаться разглядеть духовный смысл общества, увидеть духовность даже в Мэдисон-авеню и Уолл-стрит. В чём состоит духовность такого места, как Уолл-стрит? Как выглядит его светлая сторона? И, если на то пошло, в чём вообще предназначение Америки? Какой смысл летать на Луну [4]? Ради чего производить сверхзвуковые реактивные самолеты? Что всё это означает с точки зрения духовности?

Вам может показаться, что если мы обсуждаем духовный подход к обществу, то наша дискуссия должна носить мирный характер и быть идеально выдержанной. Вы можете решить, что мы должны подойти к нашему предмету как отстранённые моралисты, в соответствии с представлениями многих людей о восточной традиции духовности как о чём-то мирном, ненасильственном, тихом и благовоспитанном.

Должны ли мы подойти к нему с точки зрения, что, мол, кругом царит порядок, всюду любовь, тишь и благодать, и всё будет замечательно? Или мы должны принять другой подход, в котором энергия бурлит, над чем-то надо активно работать, а события разворачиваются динамично и непредсказуемо? Бывают вспышки отрицательной энергии, вспышки положительной энергии, вспышки разрушения, вспышки ненависти и любви. Все это происходит в рамках широкой картины мандалы – некой тотальности, или цельности структуры, объединяющей и содержащей все эти части. Можем ли мы подойти к нашей дискуссии с этой позиции? Можем ли мы формировать духовность и наше отношение к обществу с точки зрения активной личной вовлечённости?

Вы являетесь частью общества. В противном случае вы бы не читали всё это и мы с вами не могли бы общаться. Если бы вы не были включены в общество, то не дышали бы тем же воздухом, что и другие люди, не питались бы той же пищей. Главный вопрос состоит в том, действительно ли вы открыты для общественных взаимоотношений как части своего личного духовного пути. Имеет ли общество какое-то значение для вашего личного поиска или вы просто хотите достичь освобождения самостоятельно, вне и без общества? Вы в самом деле хотите обойтись без остальных? Вы задаётесь вопросами о том, как страдает общество, или о том, что может дать ему счастье?

Некоторые из нас считают, что практически невозможно воздать должное священной стороне жизни в мегаполисе. Может быть, нам хочется убежать из города и поселиться в сельской местности, где мы сможем просто смеяться над городским образом жизни. До чего же нелепо жить в городе, думаем мы: страшно, странно и в то же время смешно. Мы хотели бы вырваться из городской жизни, не иметь с нею ничего общего.

В этой ситуации весь город может стать вашей лабораторной популяцией морских свинок. Ваши подопытные живут везде и мечутся по городу. Вы относитесь к городу точно так же, как учёные – к своим подопытным животным. Они вкалывают что-то лабораторным животным, и у тех проявляются какие-то реакции. Именно такое отношение демонстрируют к жителям города некоторые из тех, кто относит себя к числу духовных практиков.

Это очень жестокосердое отношение. Город просто напоминает нам грандиозную буффонаду, заставляющую нас переживать скорее сарказм, чем естественную самоиронию. Мы смеёмся над другими людьми вместо того, чтобы подмечать противоречивые и забавные стороны нашей собственной жизни. Если подобный подход становится частью духовного воззрения, то он нездоров, потому что, согласно такой точке зрения, обычные граждане – это побочный продукт человечества, прискорбный и удручающий. Этот подход берёт начало в предвзятых представлениях о жизни в городе, и с такими установками мы не хотим общаться с другими людьми.

В более общем плане предрассудки возникают в отношениях людей к деньгам, работе, сексу, даже к собственным родителям. Нам трудно правильно относиться к этим вещам, особенно когда они проявляются в городской жизни. Однако это не означает, что мы должны бежать от этих вопросов. Если имеет место что-то трудное и разрушительное, то должно быть и что-то созидательное. Вопрос состоит в том, как установить связь с этим творческим аспектом. Вам не нужно отказываться от вещей из-за того, что в них есть что-то разрушительное.

Одна буддийская история рассказывает об архате, ученике Будды, достигшем самореализации, который отправился на индийское кладбище – погребальную площадку, куда сносят умерших. Там он поднимает человеческую кость и размышляет о ней. Он видит, что кость берёт начало в смерти, смерть – в рождении, рождение – в желании и так далее. Наконец он создаёт целую цепочку из причинно-следственных связей с одной только этой костью. Он понимает, что желание обусловлено цеплянием и что в конечном счёте всё происходит от неведения. Благодаря лишь одной этой кости он способен увидеть цепную реакцию двенадцати звеньев причинно-следственной зависимости, названных ниданами. Слово «нидана» санскритское, оно переводится как «причина» или «источник». Двенадцать нидан относятся к двенадцати аспектам сансары, или круговорота рождения и смерти, которые часто сравнивают с двенадцатью спицами колеса. На тханках, традиционных тибетских живописных свитках, изображающих колесо жизни, или бхавачакру, эти двенадцать нидан показаны в виде внешней окружности колеса. Архат, о котором идёт речь в этой истории, способен увидеть всю цепочку причинно-следственной связи из двенадцати нидан, просто созерцая одну кость. Мы могли бы действовать таким же образом в нашей собственной ситуации. Мы не должны отказываться или отворачиваться от чего бы то ни было. Мы способны реализовывать созидательный аспект любой ситуации.