Тайны волхвов. В поисках предания веков - Джилберт Эдриан. Страница 51

Организация крестовых походов была делом дорогим и отнимающим много времени, а их цена обычно превосходила любую материальную компенсацию, которая могла быть получена. Больше того, слишком часто участие в походе приводило к смерти. Очевидно, что движение крестоносцев, по крайней мере первоначально, было по сути своей актом искупления. Оно сочетало военную службу с паломничеством и в таком виде имело большую привлекательность для дворянства, любимым чтением которого были описания деяний короля Артура и его «Рыцарей Круглого стола». Отправиться в крестовый поход было способом войти в легенду и посоревноваться на деле с такими, как Гавейн и Ланселот, ну и, разумеется, сам король Артур.

Чем больше я занимался историей пребывания Болдуина в Эдесе, тем лучше понимал, что за этим эпизодом скрывалось нечто большее, нежели представлялось на первый взгляд. Для крестового похода в целом Эдеса не имела большого стратегического значения, а защита ее оказалась дорогостоящей. Она стояла «не на том» берегу Евфрата, служившего весьма серьезной преградой для подхода подкреплений, и со всех сторон была окружена мусульманскими княжествами. И из Эдесы трудно было отступать. Как и Красе в Каррах в 53 году до н. э., европейцы не могли ожидать какой-либо помощи и при неблагоприятном развитии событий оказались бы в весьма затруднительном положении. С военной точки зрения предпочтительнее было бы провести границу по восточному берегу Евфрата и надежно защитить ее, завладев Алеппо, Дамаском и другими городами Сирии, а не пытаться удержать столь отдаленный аванпост. Но именно так поступил Болдуин. Отсюда единственный возможный вывод: Болдуин отправился в Эдесу не столько по политическим, сколько по религиозным мотивам. Он не мог не знать о необычной истории города, а Торос мог рассказать ему кое-что еще — «Мандилион» пока что оставался в Эдесе.

Христианский мир к тому времени уже утратил чашу Грааля, а эдесский «Мандилион» был очень древним произведением, хорошо известным христианам по всему свету. Хотя он, возможно, и был (и, может быть, есть) простым живописным портретом Иисуса, принадлежавшим кисти Ханнана, секретаря Абгара, в средневековой Европе бытовало мнение, что он получился, когда Христос утерполотенцем свое лицо на пути к Голгофе. Это превращало «Мандилион» в уникальную реликвию — единственную известную вещь (кроме знаменитой чаши с Тайной вечери, местонахождение которой никому не было известно), считавшуюся пропитанной кровью Спасителя. Больше того, это была «подлинная икона», лицо Бога в образе человека, и потому по праву достойная поклонения. В перегретой религиозной атмосфере конца XI века «Мандилион» являлся бесценным сокровищем, намного превосходящим по своему значению жестокое Копье Лонгина. Для рыцаря-христианина спасение «Мандилиона» стало бы наивысшим достижением, не менее важным, чем «зачистка» Иерусалима от неверных.

При таком подходе становится ясным, что главное побуждение крестоносцев было скорее духовным, нежели земным. Для того, чтобы Болдуин и Танкред оставили армию и отправились в Эдесу, ее армянский правитель, должно быть, пообещал им весьма высокое вознаграждение. Дж. Б. Сигал пишет, что примерно в 700 году жители Эдесы, когда от них потребовали уплаты дани, которую они были не в состоянии заплатить, поддались шантажу некоего Афанасия и отдали ему «Мандилион» в залог за 500 динаров. Афанасий заказал одному талантливому художнику копию, и она точно соответствовала оригиналу. Эту копию он и вернул жителям Эдесы, когда они отдали долг, оставив себе оригинал. Он был благочестивым якобитом^[73] и позже, с разрешения халифа построил новый баптистерий. В нем он, возможно, и поместил «Мандилион». Как мы уже говорили, ко времени, когда византийцы осадили в 943 году Эдесу и потребовали отдать им «Мандилион» в обмен на пленных мусульман, существовали, по крайней мере, три заслуживающих доверия «Мандилиона», почитаемые в Эдесе, — по одному в каждой из главных сект: мелкитов^[74], якобитов и армян. Что случилось потом — не совсем ясно, но вроде бы состоялся своеобразный «конкурс красоты». Византийцы, несомненно, с подачи своих друзей-мелкитов, выбрали тот, который посчитали подлинным, и вернули остальные два. Вполне возможно, что их обманули и всучили копию. Также вполне вероятно, что все предъявленные им «Мандилионы» были подделками, а оригинал был припрятан. В конце концов, если художник сумел изготовить одну убедительную подделку, он с таким же успехом мог изготовить и несколько, да и вообще у него с самого начала могло и не быть подлинника.

Какой бы ни была истина, мы, возможно, никогда не узнаем ее. Однако представляется вероятным, что в 1096 году у Тороса был «Мандилион» — быть может, даже подлинный. Будучи правителем города, он имел доступ ко многим спрятанным сокровищам, которые были собраны на протяжении столетий, и, как узнает позже Болдуин, были поистине несметными. И нет ничего невероятного в том, что среди них находился и один из мандилионов. Если даже и так, если Торос действительно обладал подлинником, он наверняка хранился как самое сокровенное. Армяне, хоть и составляли самый богатый класс горожан, являли собой меньшинство в сравнении с греками и сирийцами, которые наверняка потребовали бы передать им реликвию. Определенно, ее нельзя было выставлять напоказ. Болдуину, видимо, была предложена взятка в виде возможности увидеть и, предположительно, получить ее на хранение после кончины Тороса. Такая взятка вполне стоила того, чтобы оставить армию, осаждавшую Антиохию.

Какой бы ни была правда, — а мы, быть может, так никогда и не узнаем ее, — несомненно одно: во время первого крестового похода «Мандилион» почитался как священная реликвия. Ее связь — по крайней мере в умах христиан — с историей Распятия и с верой в то, что она пропитана святой кровью самого Иисуса, объединяет ее с легендой о чаше Грааля. Последний миф обрел к сегодняшнему дню свою собственную загадочную структуру, почти ничем не связанную с ранними «Артуровскими легендами» Уэльса. Вполне вероятно, что по меньшей мере частично решение Болдуина поселиться в Эдесе объясняется надеждой узнать что-нибудь относительно местонахождения чаши Грааля и о других тайнах, связанных с основами христианства.

И я обнаружил, даже не подозревая о том, что мы столкнулись с чем-то еще — таинственным Замком Грааля. Согласно легендам, чашу Грааля хранил так называемый «царь-рыбак». Именно в его замок и отправился герой Персиваль, или Галаад, дабы добыть чашу Грааля и тем самым вернуть к жизни пустошь, которой была Британия.

Царь-рыбак — это старик, жизнь которого поддерживается магической энергией, излучаемой чашей, и который страдает от неизлечимой раны, якобы нанесенной случайно тем самым копьем, которым пронзили бок Христа. Но рыцарю недостаточно просто явиться в замок и увидеть чашу — он еще должен спросить: «Кому она служит?» Только тогда она станет полностью доступной его взгляду и он сможет взять на себя заботу о ней.

Сама чаша Грааля — это таинственный, потусторонний предмет, связанный с Распятием. Обычно это чаша с Тайной вечери, но иногда это и глубокая тарелка или даже чудотворный камень. История имеет множество версий в зависимости от ее рассказчика, но основными составляющими являются замок, престарелый хранитель, известный как царь-рыбак, с той или иной раной, чудотворный предмет, связанный с кровью, пролитой Христом при Распятии, и странствующий рыцарь. Эдеса же с незапамятных времен славилась своими рыбными прудами, и поэтому ее правитель в буквальном смысле слова был «царем-рыба-ком». В прошлом большинство из этих царей носили имя Абгар, а оно, согласно профессору Сигалу, означает: «увечный» на сирийском языке или «имеющий пупочную грыжу» на арабском. Прославивший Эдесу во всем мире «Мандилион» был, предположительно, не изготовлен «человеческими руками», а оставлен Христом на полотенце, которым утирался. Поэтому и считалось, что он пропитан его кровью. Мало того, он якобы исцелил первого Абгара от его увечья, когда был показан ему апостолом Фаддеем. Если иметь в виду все эти ассоциации, неизбежно напрашивается вывод: Абгары были царями-рыбаками, «Мандилион» — Граалем, а Эдеса — хранившим его таинственным замком. Если Эдеса действительно была потерянным замком Грааля, то и в самом деле не могло существовать более подходящего места. В конце концов именно в этом городе родился, предположительно, Авраам — патриарх арабов, евреев и христиан. По своей святости он равен Иерусалиму, Вифлеему, Мекке или какой-либо еще святыне в иудейском, мусульманском или христианском мирах. Показанная нам торговцем-арабом «лампа Аладдина» хоть и была, видимо, образом бога Луны Сина, вполне могла символизировать царя-рыбака, которым в каком-то смысле был сам Авраам.