Тайны волхвов. В поисках предания веков - Джилберт Эдриан. Страница 69

Таково по сути, полагаю я, великое Знание, передаваемое посвященным в храмах Египта за столетия до Рождества Христова. Это египетское учение о проявлении принципа солнечного Логоса, обретающего человеческую форму, которое как привлекало ранних христианских философов, жаждавших обнаружить связующие звенья между древними преданиями и новой религией, так и скандализировало их потомков. Последние поносили древнее откровение культа Осириса как деяние дьявола. Схожесть христианских и египетских ритуалов приписывалась «упреждающему плагиату» дьяволом святых догматов и таинств церкви. Но факт остается фактом: если исторически и имел место плагиат, то все произошло наоборот. И произошло, я полагаю, не просто потому, что христианство по мере того, как оно становилось иноверной религией, обретало качества тех религий, которые оно было призвано сменить, но потому что и сам Иисус Христос был посвящен в традицию тайных обрядов.

Знание о тесных связях христианства с нееврейскими религиями региона было практически искоренено в Египте во время преследования язычников, имевшего место в 390 году н. э., когда были закрыты их последние храмы. Однако «ересь» гностицизма продолжала процветать дальше на востоке среди таких групп, как «персидские» несторианцы. Изгнание в 489 году «Школы персов» из Эдесы в Нисиб убрало с территории Римской империи видимых сторонников этих идей. С тех пор религиозная правоверность стала всеподавляющей силой по всей империи, и люди, исповедовавшие гностические идеи, вынуждены были хранить их в глубокой тайне, если хотели избежать преследования за ересь. Однако, несмотря на преследования, давно погибшее на Западе глубинное течение идей, которые связывали дело Христа и с гереметической традицией Египта, и с зороастрийским откровением Персии, продолжало жить. Представляется, в какой-то момент двенадцатого столетия было принято на самом высоком уровне некой тайной организацией, которую мы можем считать ранним воплощением Сарманского братства, найденного позже Гурджиевым, решение о передаче части своих знаний на Запад. Эти познания, как мы можем догадываться, были переданы — по крайней мере частично — рыцарям Св. Иоанна и касались важной роли их святого покровителя.

В античном мире понимали, что египетские фараоны каким-то образом воплощали Солнечный Логос, то есть разум Солнца. В качестве такового фараон или царь был живым «богом», обязанностью которого было сохранение цивилизации на земле. С завоеванием Египта сначала Юлием Цезарем и затем его внучатым племянником Августом эта идея перешла к Риму. Цезари считали себя преемниками фараонов, они стали новой линией «царей Горов» с правами и обязанностями богов. Предпочтя орла^[124] соколу, они притязали на роль глашатаев Солнечного Логоса и от его имени создавали новую солнечную империю. Римская империя была крайне жестокой и отвратительной, и потому получила в Откровении число зверя — 666. Оно означает правление Солнца, число которого 6, и здесь последнее провозглашается «трижды великим», как правитель тела, разума и духа.

Нет поэтому ничего удивительного в том, что в IV веке папа и другие отцы церкви пришли в ужас от мысли о том, что Иисуса изображали своеобразным квазифараоном только из-за его дня рождения. Но чего не понимали на Западе, так это того, что христианская тайна простирается даже дальше египетской. Во времена пирамид и позже считалось и принималось, что фараон, как последнее воплощение Гора Младшего; был «носителем» Солнечного Логоса. Он был олицетворением разума Солнечной системы. Она была источником его силы, или харизмы, которая на еврейском языке называется «Барух», на арабском — «Барака» и на персидском — «Хварено». Знаками фараона были посох и цеп. Первый показывал, что он был добрым пастырем своего народа, а второй, что он был карой для своих врагов. Во время своего пастырства Иисус отказался от цепа и проповедовал, что человек должен любить своих врагов. Поступал он так потому, что в связи со случившимся с ним при крещении его заявленная власть была даже выше, чем власть Солнечного Логоса.

Особая роль Иоанна Крестителя состояла в том, что, с одной стороны, он, будучи последним в списке пророков из Ветхого Завета, был продолжателем традиции Илии; с другой стороны, как и фигура Ориона, он символизирует звездное небо за пределами солнечной системы, место вне досягаемости Солнечного Логоса, попасть куда мечтали фараоны после своей смерти. Крещение им Иисуса означает вершину его посвящения в тайны, за пределы которых еще никто не проникал. Для Иисуса это лишь начало. Матфей пишет:

«3 ¹³Тогда приходит Иисус из Галилеи на Иордан к Иоанну креститься от него. ¹⁴Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? ¹⁵Но Иисус сказал ему в ответ: оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду. Тогда Иоанн допускает его.

¹⁶И, крестившись, Иисус тотчас вышел из воды, — и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него. ¹⁷И се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение».

Дух Божий, символизируемый голубем, — это Первичный Логос, стоящий над солнцем и звездами. Это чистая и безусловная любовь, и в качестве таковой она лежит за пределами сотворенных миров. Эпизод на Иордане, второе рождение Иисуса с помощью Снятого Духа, понимается как совершенно новое начало. Если он родился в хлеве с правами и привилегиями фараона, то сейчас он вышел за пределы своей судьбы, исполняя более великое предназначение, охватываемое не только соколом, но и голубем.

Таким представляется смысл истории крещения, которое в Евангелии от Матфея происходит непосредственно перед началом его пастырства. Ее лучше помнили в Сирии, где на протяжении столетий хранились и почитались реликвии Св. Иоанна. Сегодня их — или то, что считается ими — все еще можно видеть в музее Топкапи в Стамбуле. Там, в драгоценном ковчеге, хранится фрагмент черепа святого, якобы полученный у Иродиады и Саломеи. Более значимыми являются сохраняемые в золотом контейнере в форме руки кисть и рука святого, ибо они символизируют руку, которая лила воду на голову Христа и, следовательно, положила начало его миссии. Можно лишь догадываться, понимал ли это король Ричард II, воспринимавший Иоанна как своего собственного покровителя. Хочется думать, что понимал, и именно поэтому «Уилтонский диптих» и сегодня сохраняет такую притягательность и мощь. Он напоминает, — если в этом есть необходимость, — что действительное Рождество приходится не на 25 декабря и даже не на 23 августа^[125], а на 6 января — праздник, который ассоциируется с приходом волхвов, но на самом деле означает Крещение Христа.

ЭПИЛОГ

В марте 1996 года мы с Ди снова посетили Францию, чтобы поискать на месте доказательства того, что предание о волхвах в самом деле было передано с Востока во Францию в средние века. Первым делом мы наведались в столицу Шампани Реймс, собор которого означает звезду Спика в рисунке созвездия Девы, как описано Карпентье. Мы приурочили наш приезд к началу весны и прибыли накануне 25 марта — праздника Благовещения архангелом Гавриилом Деве Марии. Это показалось нам наиболее подходящим, если иметь в виду связь с Девой, но еще было не по сезону холодно, и нам пришлось одеваться потеплее.

Хоть и переживший большую реконструкцию после разрушений, причиненных во время первой мировой войны, Реймс оказался все еще заслуживающим почтения и интереса городом. Одно время он служил духовным центром Франции, и именно здесь в день Рождества около 498 года первый христианский король франков Хлодвиг был крещен местным епископом Св. Реми. Тем самым Реми заложил фундамент будущего французского королевства и обеспечил выживание католической церкви после развала западной Римской империи. В 816 году на трон взошел Людовик Благочестивый^[126], внук Пипина Короткого и сын Карла Великого. Хотя его знаменитые предки уже сменили династию Меровингов, а Карл Великий был коронован как император самим папой, Людовик сознательно установил связь между своей династией и династией Хлодвига, короновавшись в Реймсе. С тех пор почти все французские короли следовали его примеру и также короновались в Реймсе. Самой знаменитой, пожалуй, была коронация Карла VII, которого в 1429 году привела — без особой охоты с его стороны — к его предназначению Жанна Д’Арк.