Железный регент - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 46

Потом я имела возможность впервые в жизни взглянуть на островитянина, и зрелище это меня не вдохновило: Драм, брат короля Дарки, оказался ярко-рыжим, косматым, дочерна загоревшим здоровяком с крайне гадкой ухмылкой, заставившей меня вспомнить Халу Пустую Клетку. Правда, этот Драм явно не играл, он просто был… дикарем.

Ива он с хлопком ухватил за протянутую для рукопожатия — принятый на островах обычай — ладонь и, кажется, крепко, со всей силы сжал. Железный регент сохранил совершенно невозмутимое лицо и, похоже, ответил тем же, потому что выражение лица Драма стало несколько растерянным. Но потом островитянин сориентировался, громко захохотал, от души хлопнул Ива по плечу свободной рукой и что-то сказал на родном языке. Судя по тону, одобрительное. Мужчины перебросились несколькими фразами, и Драм с размаху плюхнулся в кресло по правую руку от Гроттерии, на что девушка ответила несчастной гримасой и бросила недовольный взгляд на Ива.

Причину ее недовольства я поняла достаточно быстро: островитянин не пожелал скучать молча, споро подсунутый кубок вина занял его ненадолго, и мужчина попытался втянуть соседку в разговор. Судя по все той же ухмылке и пылающему на щеках лакки румянцу — не то гневному, не то смущенному, — ничего хорошего островитянин ей не говорил. Некоторое время Гроттерия через губу цедила короткие односложные ответы, а потом ответила что-то более связное, сверкнув на мужчину взглядом. Драм на несколько мгновений замер от удивления, а после звучно расхохотался, хлопнув себя ладонями по коленям.

Наблюдая за перепалкой этих двоих и за оживленной беседой Ива с претским шахом, я вдруг поняла, что мне уже почти не страшно. Высокие титулованные гости оказались хоть и своеобразными, но в общем понятными, обыкновенными людьми, и их положение в обществе, их род не играли здесь никакой роли. То есть умом я понимала, что это выглядит так сейчас, потому что разговаривают они на равных, делая вид, что никого больше не существует, а за пределами этого зала они окажутся совсем другими. Но здесь и сейчас мне заметно полегчало.

И хорошо, что Стьёль, принц альмирский, явился последним. Если бы я увидела его первым, боюсь, успокоиться сумела бы нескоро. А так — просто вздрогнула и инстинктивно вжалась в подлокотник кресла, пытаясь найти защиты у Железного регента. Но быстро опомнилась и взяла себя в руки.

Я слышала, что старший принц Альмиры оказался изувечен на охоте, но одно дело — слышать, а другое — видеть воочию. Следы медвежьих когтей пересекали лоб, правую глазницу, закрытую черной повязкой, щеку и заканчивались на шее. Когтями же, похоже, мужчине отсекло мочку правого уха, а шея и вовсе представляла собой сплошной шрам. Белый, затянувшийся, но зрелище все равно было жуткое. Пристальный холодный взгляд мужчины вымораживал, проникая в самую душу, и под этим его взглядом я ощущала себя бабочкой, наколотой на иголку. Да и наряд полностью соответствовал остальному впечатлению: принц был затянут во все черное, что в сочетании с белыми — кажется, седыми — волосами и бледной кожей производило отталкивающее впечатление.

Когда Стьёль, скользнув по мне и остальным взглядом, подошел к Иву, я сумела перевести дух и даже задуматься, почему альмирец произвел на меня такое давящее впечатление. Судя по всему, он сильный дан; может быть, читающий в душах, как Хала? Увы, мне не хватало умений понять это точно, но то, что я увидела в нем, очень подходило к имени, похожему на дуновение ветра с гор: мужчина напоминал глыбу льда. Было ли это маской или составляло его суть — определить я не бралась.

Но с тоской подумала, что мне последнее время ужасно везет на встречи с неординарными людьми со сложной судьбой. Одно утешало: вряд ли мне когда-нибудь придется общаться с альмирским принцем напрямую.

От имени немого принца говорил невысокий крепкий старик с обветренным сухим лицом и тускло-серыми волосами, собранными в странную прическу: ото лба назад, через всю голову, тянулась широкая выбритая полоса, также было выбрито все от висков к затылку, а оставшиеся волосы убраны в две тощих косицы. Одет переводчик был в темно-коричневую длинную хламиду, подпоясанную затейливым плетеным шнурком с деревянными бусинами и кистями на концах. Я могла поклясться, что слышала о людях в подобных одеяниях, но припомнить так и не сумела.

Ритуал приветствия в этот раз получился исключительно вежливым и сдержанным, чему особенно способствовал сухой, слабый и будто надтреснутый голос старика, безэмоционально твердящего свои «его высочество выражают» и «его высочество хотят сообщить». Он говорил так, будто каждое слово давалось с большим трудом, и каждое новое могло стать последним.

Старик явно твердил заученный текст, лишь иногда вопросительно поглядывая на Стьёля, чтобы получить короткий кивок, подтверждающий правильность сказанного. А вот потом, когда Ив уже приглашал очередного гостя присесть, тот вдруг тронул за плечо своего переводчика и принялся быстро-быстро жестикулировать.

— Прошу прощения, его высочество хочет еще что-то сказать. — В голосе старика впервые за вечер появились какие-то эмоции, а именно — растерянность. — Его высочество просит вас о приватной беседе, по возможности скорее, — сообщил он наконец, невесть как догадавшись о желаниях своего господина. Кажется, жесты альмирца имели какое-то вполне конкретное значение.

— По личному вопросу или по государственному? — мне показалось, что Ив тоже всерьез опешил от такого поворота.

— Его высочество говорит, по важному вопросу, — перевел старик сделанный принцем знак, даже слегка пожал плечами.

— В таком случае буду рад встретиться с вами завтра в девять утра, — замешкавшись на пару секунд, ответил регент и вежливо склонил голову. — Мой кабинет подойдет для этого разговора?

Принц отрывисто кивнул, и дальше все двинулось по ранее намеченному пути. То есть альмирец занял кресло рядом с шахом Преты, принял с вежливым кивком кубок, а Ив произнес то самое торжественное слово, которое спешно доучивал недавно. Речь оказалась короткой, в ней первый регент приветствовал собравшихся, благодарил высоких гостей за визит и выражал надежду, что празднества пройдут хорошо, что все останутся довольны, а наследника примут с должным почтением и радостью.

На этом торжественная часть закончилась, начались развлечения. В средней, самой большой зале устроили танцы, а нас — то есть высоких гостей — развлекали танцовщицы, десяток стройных гибких девушек. Я первое время наблюдала с интересом и дивилась, как у них получается двигаться так, будто состоят они из одной воды или языков пламени.

Но удовольствие мое закончилось в тот момент, когда я искоса глянула на Ива и обнаружила, с каким интересом он наблюдает за этим действом. И интерес этот был не тот, с каким смотрят увлекательное представление или любуются произведениями искусства. Пристальный, внимательный взгляд потемневших глаз регента ласкал гибкие фигуры танцовщиц, а пальцы его медленно и машинально поглаживали чеканный узор кубка. Я только раз видела у него такой взгляд: в том злополучном сне, когда Ив смотрел на меня у озера.

Сразу стало горько, гадко и обидно до слез, которые я едва сумела сдержать, заставляя себя думать о чем угодно, кроме Железного регента. Например, о том, как изумительно хорошо нам слышно музыкантов, находящихся в соседней зале. Или о том, что мне, наверное, довольно уже вина, потому что в голове начало шуметь.

А Ив… Я сама недавно говорила себе, что он — свободный мужчина, которому ничто не мешает обращать внимание на приглянувшихся женщин. Ведь танцовщицы действительно симпатичные, на них любуется не только Железный регент, но и остальные мужчины. Так ведь?

Нет, ржа его побери, не так! Почему он смотрит на кого угодно, но не на меня?! Чем я хуже? Они ведь тоже не писаные красавицы, тогда почему им достаются его горячие пристальные взгляды, а мне — только снисходительная забота, опека? Что во мне не так?!

Уже и танцовщицы ушли, уже их место заняли какие-то другие люди, которые просто разговаривали и что-то изображали — наверное, тот самый театр, о котором рассказывала Ина. А я все сидела, невидящим взглядом уставившись перед собой, и никак не могла отвлечься от мрачных тяжелых мыслей. Да боги с ними, с мыслями! Это просто было… больно. В горле стоял колючий комок, сердце мучительно и тоскливо сжималось. Умом я понимала, что сердиться на Ива не имею никакого права, но принять и смириться никак не получалось.