Пир потаенный - Фармер Филип Хосе. Страница 1

Филип Жозе ФАРМЕР

Пир потаенный

Вы знаете, кто они?

Со времен Гомера и Беовульфа, и даже еще до них, рассказчики всегда умели выбрать героическую фигуру. Но, работая со своими слушателями или читателями, они неизменно убеждались, что одного рассказа обычно недостаточно, чтобы Подробно описать все его (героя) приключения. Так родились саги. Рассказы гомеровского цикла редко сравнивают с эпизодами какого-нибудь приключения, представленными в картинках, и выходящими серийно, типа «Gasoline Alley», что весьма прискорбно. Когда-то люди выстраивались в очереди, ожидая появления еженедельника, в котором должна была появиться публикация новой главы очередного романа Чарльза Диккенса. Ма и Па Кетл имели тысячи поклонников; успех многочисленных телевизионных сериалов базируется на том же принципе.

Секрет успеха каждой из таких саг зависит от того, в какой мере она отражает жизнь самой публики, настоящую жизнь, повседневность, со всеми ее особенностями. Они могут привлекать или своим гармоничным совпадением, или контрастом: интрига вращается либо вокруг тщательно воспроизведенных повседневных событий, как например, в историях о Ланни Бад и в «Саге о Форсайтах», либо вокруг необычайных, экзотических событий, как в знаменитой трилогии Д. Р. Р. Толкина «Властители колец» (Диккенс, этот веселый гений, с одинаковым успехом использовал оба эти метода). Истории, в которых в ход обычных событий вдруг вмешивается сверхъестественное, всегда привлекают к себе повышенный интерес; отсюда вся привлекательность и магия Гомера. Приключения Бэтмэна в Готэм-сити также исходят из этой традиции.

Что возвращает нас, конечно, к удивительным (хотелось бы, чтобы это слово не было затаскано до такой степени, чтобы потерять свое истинное значение; они на самом деле удивительны и останутся такими навсегда) героям pulp magazine, этих старых дешевых изданий, в которых публиковались нескончаемые повести, заполненные приключениями отважных бретеров или колдунов. Мне искренне жаль тех несчастных, которые ни разу не испытали на себе лукавое очарование Нортвеста Смита, Хаука Корса, Тарзана, Джона Картера, Дока Севиджа, Конана-завоевателя и других доблестных рыцарей.

Но все, почти без исключения, эти эпопеи двух минувших веков вдруг стали жертвами упрямого замалчивания, чего я никак не могу себе объяснить. Чтобы лучше стало понятно, что я имею в виду, мне необходимо будет сделать небольшое отступление, чтобы рассказать вам об одном Марсианине, который следует за мной повсюду.

Я никогда не видел его совершенно отчетливо, следовательно, мне будет довольно трудно его описать. В конце концов его внешность имеет гораздо меньшее значение, чем то, что он делает: он задает мне вопросы. Если я не отвечаю, или отвечаю невпопад, с его стороны не следует никаких санкций; просто вопрос продолжает терзать меня. Мой Марсианин никогда не беседует со мной подолгу; сама его манера ставить вопрос подсказывает мне, быть может (а, может, и нет), то, что он сам считает правильным ответом. Я никогда в этом окончательно не уверен. Во всяком случае, он не перестает задавать мне вопросы, которые никому другому даже не пришли бы в голову; вопросы о самых заурядных вещах и общепринятых идеях.

Как может случиться, чтобы я мог пробежать пять километров по оживленному бульвару, выкрикивая при этом самые грязные непристойности, или, избивая женщину, не вызвав при этом ни малейшей реакции со стороны окружающих, в то время как (и я в этом абсолютно уверен) стоит мне появиться на улице, имея в качестве одежды лишь ленту из голубого шелка, небрежно завязанную на левом запястье, и с павлиньим пером в другой руке – пусть даже моя манера держать известна как самая экстравагантная – как меня тут же загребут в участок, не дав пройти и сотни метров? Почему, в то время как все моторы, которыми мы пользуемся, перегреваются, ни у кого не возникнет даже мысли придумать что-нибудь этакое, снабженное встроенной автоматической системой охлаждения? Почему общество, которое так заботится о жизни и сохранности еще не родившегося плода, отправляет его затем через семнадцать лет черт знает куда, чтобы ему продырявили шкуру? Как назвать то, когда Главное санитарное управление какого-то большого современного города обнаруживает эпидемию и создает планы по мерам оповещения и пропаганды среди населения, чтобы предупредить бедствие, и в это время оказывается, что субсидии на это урезаны мы наполовину? (В данном случае речь идет об эпидемии венерических заболеваний, но это не отвечает на вопрос, не ли?) Мой Марсианин всегда неисчерпаем в своих вопросах и очень часто мне остается лишь покачать головой и сказать: «Видишь ли, дорогой мой друг, это… ну…»

Так вот, среди подобных вопросов находится и следующий: «Почему ваши сверхлюди, ваши СУПЕРМЕНЫ, все эти бесшабашные рубаки и защитники Добра так редко обладают личной сексуальной жизнью; попросту говоря, почему они лишены секса?» Я не знаю, есть ли у Филиппа Жозе Фармера личный Марсианин, но, во всяком случае, книга его отвечает на этот вопрос. Причем весело, отважно и дерзко. Да, все герои обладают полом, и, думаю, они могли бы не согласиться с ошибками и искажениями их цензоров-биографов. Разве не естественно, вырастая среди обезьян, питаться как обезьяны и иметь сексуальные наклонности как у обезьян, не думая, естественно, при этом, что нарушаешь какие-то табу. Это никогда еще не мешало никому быть сверхчеловеком.

Одним из наиболее интересных аспектов этой книги является связь, абсолютно прямая и абсолютно честная, которую он видит между сексуальностью и насилием. Не надо быть слишком проницательным, чтобы догадаться, что в так называемой «популярной» литературе насилие – это всего лишь способ замаскировать сексуальность. Фармер в этой книге говорит об одной вещи, и даже если бы он не сказал ничего другого, это было бы вполне достаточно. Он сказал, что безграничное насилие вкупе с безграничной сексуальностью является не чем иным, как безграничным абсурдом. В схеме, которую он предложил, нет ничего, что противоречило бы моему глубокому убеждению, которое заключается в следующем: люди, имеющие возможность заниматься сексом столько, сколько им хочется и как им хочется, перестают быть одержимыми им и не нуждаются ни в каком его заменителе, в том числе и в насилии… Как только человеческие потребности определены, обозначены и в достаточной мере удовлетворены, они перестают быть причиной беспокойства, и человек может себя посвятить любой истинной созидательной деятельности. Я не верю, что насилие как таковое является неотъемлемой частью человеческих потребностей. Я думаю, что оно всего лишь следствие нехватки или запрета. Насильником становятся лишь тогда, когда не хватает еды, нет крыши над головой или отсутствуют сексуальные отношения. Эта святая истина, впрочем, очень точно выражена в крылатой фразе: «Занимайтесь любовью, а не войной».

За всеми погонями и впечатляющими сражениями, поданными в неприкрыто гиперболизированной форме, которыми так изобилует его повествование, Фармер остро вглядывается еще в один глубокий феномен: деятельность «Девяти», которые являются символом чего-то темного и непознаваемого, что занимает человеческое сознание с тех самых пор, как оно стало разумным и осознало себя. В сознании людей издревле таилось ощущение, что существует некое всемогущее и безжалостное «существо» или «сущность», которому мы, смертные – так как ОНИ, естественно, бессмертные, – должны противопоставить нашу волю и твердость. Мы должны смело выступить против сил этого «могущества», не важно, понимаем мы или нет мотивы, которые движут ими, но зная при этом, что в случае неудачи нас постигнет их ужасная кара.

Установить эту Силу, выделить ее составляющие, признаки и симптомы, узнать агентов, понять цели и средства – такова главная задача, на которой заостряли свое внимание философы и теологи с тех пор, когда первый из них, с ожерельем из змеиных зубов вокруг шеи, бросил свой красный от ярости взгляд на грозящий ему ураган и обрушил свою дубинку на череп соседа, дав выход своему бессилию перед Непостижимым. Фармер, с помощью своих «Девяти», развивает мысль, важность которой не может ускользнуть ни от кого: вполне могло статься, что конечная цель этой Силы является функционально первобытной. Что равносильно двум вещам: primo, что эта Сила находится в наших венах и в наших костях и secundo, что она безнадежно устарела. Такой способ описания печальной судьбы человечества ничем не хуже любого другого. Сознанию нашему было бы весьма соблазнительно объяснить все с точки зрения голой обезьяны и ее территориальных притязаний. Но было бы не слишком разумно потакать себе в таком подходе.