Психология подсознания - Подводный Авессалом. Страница 17

Следует различать две принципиально разные задачи: первая — научить человека думать, как все, то есть подключить его к общественному подсознанию (или ноосфере, как сейчас принято выражаться), и вторая — научить человека мыслить (творить, чувствовать, ...) самостоятельно, то есть научить строить языки программ подсознания. Необходимо и то и другое, но вторая задача, как правило, труднее.

Вопреки распространенному мнению, глупый человек может стать умным, так же как от природы хилый может стать сильным. Ежедневные упражнения по подключению к коллективному знанию и различным программам общественного подсознания (читай роман Д. Лондона «Мартин Иден») дадут ему возможность подключиться к коллективному тезаурусу и считывать информацию на желаемые темы; окружающим будет казаться, что он резко поумнел и стал мыслить здраво. Действительно, человек выучил язык и теперь может на нем говорить. Гораздо труднее научиться мыслить оригинально. Это означает, что для каждой конкретной проблемы человек разрабатывает свой, особенный язык для соответствующей программы подсознания. Коллективный язык, хотя и является очень мощным, все же не ориентирован на данную, специфическую проблему, и может оказаться для нее неадекватным, то есть не в силах выразить тонкие моменты. Кроме того, коллективный язык имеет множество штампов, которые часто выполняют роль заглушек, то есть прямых блокировок для потока информации из тонкого мира. Преодоление штампов, в частности, осознание того, что штампованный ответ есть не ответ, а блокировка внимания, устремленного на недоступный для данного языка объект, информация о котором невыразима средствами этого языка, есть важнейшая и необходимая работа, как для индивидуума, так и для коллектива в целом.

Но как же все-таки формировать язык программы подсознания, ориентированный на данную проблему, то есть на связь с данным участком тонкого мира? Это и есть основная проблема обучения. Обычно обучение воспринимается как создание у человека некоторой уменьшенной копии коллективных знаний, умений, навыков и т. п., того, словом, что именуется техникой: рисования, чтения, игры на скрипке... — а дальше — твори, если сумеешь. Вот так и создается бесчисленное множество внутренне совершенно одинаковых и удивительно соответствующих своему времени и обществу предметов искусства, научных теорий, философских систем и т. д., не несущих никакого отпечатка личности автора и, главное, не учитывающих специфики проблемы.

Однако истинное творчество начинается там, где человек создает свой язык программы подсознания, и именно этому следует учиться и учить, разумеется, наряду с изучением коллективного языка. Здесь следует иметь в виду два существенных обстоятельства. Во-первых, человек получает ответы только на те вопросы, которыми он задается, а во-вторых, в ответах всегда имеется некоторая дополнительная информация, не связанная непосредственно с вопросом, но являющаяся намеком на дальнейшее направление действий. Поэтому, если художник, рисуя модель, задается вопросом, как ему разместить рисунок на листе, он (быть может, после некоторых мучительных колебаний) получит ответ, а если он этим вопросом не задастся, то ответа на него точно не получит. Но более того, решив основную композицию, он получит ответ (намек) на то, каким должно быть общее выражение лица и прочие пропорции станут вдруг более ясными (опять-таки, если художник стремится создать законченный, то есть обладающий внутренней гармонией, рисунок, а не просто интересуется лишь сходством или соблюдением пропорций самих по себе). По мере продвижения рисунка основной его язык, то есть сокровенные изгибы линий и расположение теневых пятен, возникает именно из этих последовательно возникающих намеков, не связанных прямо с теми вопросами, которыми задается художник, то есть, где положить штрих и т. п. Хороший художник стремится для каждой модели найти свой, наиболее адекватный язык для программы подсознания, на котором подсознание и получит информацию, которую затем передаст непосредственно в голову и руку художника. И в выражении рисунка мы увидим синтез образа модели и индивидуальности художника; чем более гибким является его метод, тем меньше проступает на портрете его низшее «я», насилуя образ оригинала.

* * *

Чрезвычайная важность языка программ подсознания находит косвенное выражение в очень любопытном явлении, которое можно наблюдать повсеместно и в быту, и в науке — это споры о словах или терминологии.

Наиболее радикально, казалось бы, этот вопрос решен в математике. Там человек имеет право сказать: «Назовем мартингалом то-то и то-то», — и никто его не сможет упрекнуть, если определение точное. Однако эта свобода кажущаяся.

В науках менее точных, скажем, в лингвистике или информатике, вопрос определения основных понятий почему-то находится в центре внимания. Ну, казалось бы, какая разница, что такое именно язык или факт для человека, который занимается данной узкой лингвистической или информационно-поисковой проблемой. Но нет! — любой лингвист-профессионал четко чувствует, что определение языка — нужно. И это действительно в некотором отношении так.

В коллективном тезаурусе отражены все понятия и значения всех слов, в том числе и достаточно расплывчатых, как-то: субстанция, счастье, сознание, вера и т. д. Однако сколь бы расплывчатыми они ни казались, в коллективном подсознании они имеют вполне определенный, хотя и плохо выражаемый словами смысл, и вот именно его-то хочется поймать и выразить. Такова воля народа. Таким образом, человек, дающий определение, скажем, языка, обычно не столько оговаривает смысл этого слова в своем дальнейшем изложении, сколько пытается описать, как данное слово воспринимается общественным подсознанием.

Однако более всего ценятся обществом те люди, чьи индивидуальные языки программ подсознания настолько мощны, что сами входят в коллективный тезаурус, обогащая его. Наибольшая заслуга Пушкина, по мнению автора, состоит не в том, что он написал гениальные произведения, а в том, что он создал русский язык. Это — образцовый пример того, как человек искал адекватный язык для выражения того, что прозрела его душа в тонком мире, а результатом его поисков стали не только стихи и поэмы, которые после восьмого класса мало кто читает, но и сам созданный им язык, ставший коллективным. Другой пример — психоанализ. Зигмунд Фрейд велик, по мнению автора, не только как создатель определенных концепций психики, но и как создатель языка, на котором можно описывать движения души. Человек, изучивший его сочинения и усвоивший язык психоанализа, то есть включивший этот язык в подсознательную программу восприятия других людей, смотрит на мир совершенно иными глазами: его сознание сильно расширяется.

Возвращаясь к теме взаимоотношений личного и коллективного тезаурусов, следует особо сказать о прямом влиянии общественного подсознания на индивидуальное. Именно вследствие этого влияния слова сопротивляются их неправильному использованию. Если человек недостаточно чувствует смысл слова в его понимании общественным подсознанием, он не должен наделять его смыслом по своему усмотрению, иначе получится нечто безобразное. Поэтому личные языки программ подсознания обязательно должны учитывать языки программ общественного подсознания (это не означает, что первые должны подчиняться вторым).

Вообще, создание нового языка имеет единственную цель: расширение спектра информационно энергетических потоков из тонкого мира, которые могут быть переданы на этом языке. Когда человеку удается передать более широкий спектр потоков, чем это получилось до него, это производит впечатление чуда. «Как ему это удалось?!» — задаются вопросом изумленные современники и собратья по перу (кисти) и тут же начинают изучать и анализировать созданный им язык. Однако, как правило, они ограничиваются его видимой частью, в то время как основную роль играет язык программы подсознания, на котором подсознание воспринимает информацию из тонкого мира. Этот язык проявляет себя не столько в новых словах, сочетаниях красок и т. п., сколько в не существовавших ранее интонациях фраз, особенностях словоупотребления («фрак с покушеньями на моду» — Гоголь), словом, в акцентах, которые как раз и отличают гениальное от талантливого и талантливое от стандарта. Пушкин не создал практически ни одного нового слова, более того, он все слова использовал в их тогдашнем литературном значении, никак не навязывая современникам своих смыслов, но тем не менее он очень сильно расширил спектр потоков, которые после него стала пропускать литература. Из дальнейшей истории развития языка можно отметить «Шинель» Гоголя и «Бедных людей» Достоевского, где был создан язык, на котором можно изобразить внутреннюю жизнь человека. Поучителен в этом смысле пример поэтов-символистов начала XX века, которые пытались создать новый язык поэзии не с помощью намеков из тонкого мира, приходящих по мере надобности в процессе реальной коммуникации с каким-либо объектом в тонком мире, который хочет воплотиться, а исходя из формальных ментальных представлений и идей. Символисты создали мертвый язык, который не оказал практически никакого влияния на дальнейшее развитие как поэтического, так и русского языков. Это было связано с тем, что их язык никак не расширил спектра воспринимаемых потоков.