Дом на могиле - Фарр Каролина. Страница 25

— Записка? Ну, там было все так перепутано!

— Да, но ведь реставрация подобных предметов — ваша профессия! Я хотела спросить, не пробовали ли вы восстановить утраченный текст?

— А у вас и впрямь изобретательный ум! — восхищенно проговорил он, искоса поглядев на меня. — Записка не представляла никакой ценности, и я ее порвал. А портсигар собираюсь отослать сестре Ллойда. Уверен, ей будет приятно получить его. Не сомневаюсь, в свое время она напишет вам и поблагодарит за находку! Сестра Ллойда — очень воспитанный человек, каким был и он.

— Тогда я рада, что нашла портсигар. А вы не припоминаете, в какой связи в записке было упомянуто ваше имя и имя профессора?

— Вы запомнили текст? — небрежно спросил он. — Боюсь, я его забыл.

— Записка начинается словами: «Ллойд, я должна с тобой увидеться», а в конце этой строчки стоит ваше имя «Джон». Вторая строчка начинается словами: «По-моему, он сошел с ума», а в конце строчки — имя профессора «Скотт».

Джон улыбнулся:

— А у вас хорошая память!

— Было бы точнее сказать, что, когда я чего-то не понимаю, она не дает покоя моему уму!

— Понятно. — Он нахмурился. — Дениз, во второй строчке речь не могла идти о моем отце. Надеюсь, вы это понимаете? Психический срыв произошел с ним внезапно. Когда Ллойд потерял портсигар, отец был еще совершенно здоров. Когда писалась эта записка, он находился на самом пике своей карьеры, был признан и здесь, и в Европе! — Джон замолчал, словно его осенила какая-то догадка. — Дениз, перед этой фразой стоит мое имя. Вы считаете, что речь идет обо мне?

— Конечно нет!

— Тогда, что все это, по-вашему, значит?

Я пожала плечами:

— Вот это и озадачивает меня, Джон! Втайне я надеялась, что вы сможете отреставрировать записку так, чтобы удовлетворить мое любопытство.

— Тогда мне жаль, что я этого не сделал, Дениз. Но, по правде говоря, мне это не казалось важным. А теперь слишком поздно. Я бросил ее в камин у себя в комнате. Вы что-нибудь еще из нее помните? — Его светлые, почти бесцветные глаза внимательно изучали меня.

Спокойно встретив его взгляд, я ответила:

— По-моему, было что-то вроде «предательством... его отцу». А дальше: «Я воспользуюсь ходом... катер наготове».

— А! — протянул он. — Теперь наш предыдущий разговор приобретает некоторый смысл! Кажется, я знаю, что у вас на уме. Там также говорилось, что надо быстро исполнить какой-то план?

— Да, говорилось.

Джон засмеялся и покачал головой:

— И вы, как истинная женщина, незамедлительно подумали, что обнаружили доказательство заговора, направленного на то, чтобы украсть коллекцию отца? Проблема в том, что вы никогда не знали Ллойда. Он всегда работал над планами, проектами, чертежами. А еще у него был катер, на котором он рыбачил. Если речь идет о Ллойде, эти слова могут показаться совершенно невинными. Думаю, записку написала его сестра, одна из самых болтливых женщин, всегда изъясняющаяся весьма ярко. Она вполне могла сказать: такой-то и такой-то совсем, совсем сумасшедший! Вот так-то!

Я кивнула:

— Понятно. Подумаем лучше об обеде. Карен вскоре спустится выпить коктейль, а Рандолфа нет.

— Не напоминайте мне о Рандолфе хоть сегодня, — вздохнул Джон.

Обед прошел тихо. Джон казался мрачным и поглощенным своими мыслями. Карен сетовала на ветер и дождь и злилась на профессора, когда тот говорил со мной о работе вместо того, чтобы сочувствовать ей. Нас обслуживала миссис Хадсон, так как у Эдны был выходной. А Рандолф вообще не соизволил вернуться к обеду.

Я обрадовалась, когда смогла убежать в свою комнату. В камине ярко горел огонь, и не имело никакого значения, что на дворе холодно и ветрено, а дождь неистово барабанит в окно.

Глядя на огонь и время от времени помешивая поленья кочергой, я посочувствовала Карен Уайганд. Однако невесело ей здесь, замужем за человеком много старше ее, который к тому же большую часть семейной жизни проводит далеко от дома, в то время как она заточена в этом Алькатрасе. Живописная красота природы ей, должно быть, давно приелась, а светская жизнь здесь не более чем видимость.

Теперь я понимала, почему Рандолф ищет в деревне злачные места. Он, в отличие от Карен, предвкушает окунуться в море удовольствий, когда работа, которую мы делаем, будет выполнена и он получит часть своей «добычи», которая, как я поняла, должна достаться ему после всех отчислений от стоимости фондов музея на покрытие расходов на экспедиции и реставрацию коллекции. У Рандолфа здесь нет настоящих друзей. И нет ни увлеченности Джона, пи любви Джона к отцу. Рандолф свободен, как в общем-то свободна и я. Ну а Карен? После отправки коллекции начнется реставрация Уэруолд-Хаус, как исторического памятника. И Карен снова не будет свободна. Я не видела, как можно освободиться от цепей, которые держат ее в заточении, пока жив Скотт Уайганд. И даже подумала, что, может быть, профессор нашел Карен для своей коллекции, как один из драгоценных предметов из могил умерших царей. Я часто наблюдала, как он восхищался ею с той же холодной отрешенностью, с какой смотрел и на шумерский головной убор из золотых буковых листьев, восстановленный великолепной работой реставратора.

Но я знала, что такого восхищения недостаточно для любой женщины.

Протянув руки к огню, я сочувственно вздохнула. Женщине нужны тепло и любовь! Ей необходимо видеть желание в глазах мужчины, а не только эстетическое восхищение ее лицом и телом. А если Анжело ошибается в своей оценке Карен и злобный шепот жителей деревни — правда, можно ли ее осуждать?

Я подняла голову. По коридору кто-то шел. Легкие шаги затихли, раздался робкий стук в дверь.

— Входите! Не заперто!

— Не возражаете, Дениз?

Я быстро встала. Женщина, о которой я только что думала, неуверенно заглянула в комнату. В халате, надетом поверх ночной рубашки, в домашних шлепанцах, с подносом в руках, на котором стояли бутылка шотландского виски, графин с водой и бокалы.

Карен быстро сказала:

— Надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной? Скотт крепко спит, в доме тихо, как в морге! Иногда мне становится так одиноко, что впору кричать! Надеюсь, я не оторвала вас от работы? — Она подняла книгу, которую я выбрала, посмотрела и отложила в сторону. — Это книга Скотта, не так ли?

— Да, миссис Уайганд. Но я просто просматривала ее.

— Тогда не возражаете? — Она поставила поднос на стол и придвинула себе стул.

Я улыбнулась:

— Конечно нет, миссис Уайганд! Ночи сейчас длинные, и вы не одна, кто чувствует одиночество.

— Но у вас есть работа, изыскания, и ваше пребывание здесь всего лишь промежуточный эпизод, правда? Какая же вы счастливая!

— Да, это правда.

Она протянула тонкую руку к бутылке:

— Можно вам палить?

— Пожалуйста!

Карен плеснула в бокал виски, протянула мне графин с водой, налила себе и села возле меня. Свет огня переливался в янтарном виски, бросая блики на ее темные, шелковистые, блестящие волосы. Огромные серые глаза с любопытством оглядели комнату и остановились на мне.

— Зовите меня Карен, не возражаете?

— Конечно нет, Карен!

Она довольно кивнула и снова оглядела комнату:

— Давно я здесь не была! Вы хорошо устроились?

— О да!

— Не... страшно?

— Нет, — решительно ответила я, хотя это было не совсем так, — поскольку профессор с Джоном заделали вход в тоннель.

— Да, Скотт говорил мне об этом. С тех пор ничто не беспокоит?

— Нет, нет, миссис Уайганд!

— Карен!

— Карен! — улыбнулась я.

— Мне нужно с кем-то поговорить, Дениз! Сейчас я должна бы быть в Вермонте, а вместо этого сижу на Уэргилде из-за этой проклятой погоды. Вы молоды и можете попять, что я чувствую!

— Понимаю, вы должны быть разочарованы, — проговорила я, пытаясь ее утешить. — Но погода скоро переменится. Для зимы ведь еще слишком рано, правда?

— Надеюсь. Но здесь ни в чем нельзя быть уверенным. Бывает, что мы педелями отрезаны от материка осенью, точно так же, как во время этих проклятых зим.