Оборотни и вампиры - Вильнев Ролан. Страница 13

-юрез большой палец на ноге, а потом (они) разрезали тело на куски, чтобы сварить его в котле, и часть съели, а из другой, прибавив что-то еще, составили свои мази, как признались все пять, когда их настигло Правосудие, и они были задержаны и отправлены в Лозанну, где я видел, как их судили и сожгли».

Здесь мы соприкасаемся с помешательством, которое прибавилось к обостренной потребности в пище и половому возбуждению. В 1598 году нищий бродяга лет тридцати по имени Жак Раолле (его фамилию писали также «Ролле» и «Руле») признался перед судом Анже в том, что съел множество подростков. Он был застигнут

•на месте преступления. Де Ланкр показал, что у | жертвы «были съедены ляжки, естество, все мясистые части тела и половина лица, а плоть, прилегающая к этим местам, явно казалась изрубленной и изрезанной, словно зубами или когтями зверя, а лицо и ладони рук вышеупомянутого Раолле были окровавлены» («Неверие в колдовстве...»). Раолле, приговоренного к смерти в Турени, Парижский парламент признал больным и отправил в богадельню после того, как он прибавил к своим признаниям, что «ел окованные железом повозки, ветряные мельницы, адвокатов, прокуроров и судебных приставов, причем говорил, что мясо последних было до того жестким и пряным, что он не мог его переварить» (Колен де Планси. «Адский словарь»(«0|'сйоппа1ге infernal»), издание 1863 года). Не притворился ли несчастный идиот, как называет его де Ланкр, сумасшедшим для того, чтобы спасти свою жизнь? Это вполне возможно, но дальнейшая судьба Раолле нам неизвестна. Наказание, которое на него наложили, было для тех времен очень легким: всего два года заключения.

Предполагаемым ликантропам, чьи дела ускользнули от пересмотра скептически настроенными или сговорчивыми судьями, так легко отделаться не удалось. Жан Гренье парламентом Бордо был приговорен в сентябре 1603 года к пожизненному заключению. Этот тринадцатилетний мальчишка, страдавший комплексом неполноценности, хвастун, фанфарон, не отдающий себе отчета в том, какие глупости он произносит, пугал пастушек и люто ненавидел собственного отца*.

Вероятно, думая именно о Гренье, Розетт Дюбаль написала в своем «Психоанализе

дьявола», что некогда «никчемные личности идентифицировали себя с жестоким отцом, чтобы наводить ужас на окружающих. Есть ли для охотника более простой способ удовлетворить свои садистские побуждения, чем натянуть на себя шкуру убитого им волка?»

Вполне возможно, что преждевременное созревание, соединенное с некоторым умственным расстройством, превратило бы его в развратника. И за это Гренье заточили в монастырь до конца его дней, запретив выходить оттуда под страхом виселицы! Но, как выразился де Ланкр, которому мы обязаны описанием этого процесса: «Надо с самого начала пресечь дорогу злу, задушить чудовище уже при его рождении» («Картина непостоянства...»). Свидетельства, на основании которых был осужден Гренье, исходили от двух несовершеннолетних девочек. Одна из них заявила, что он убивал собак и детей, выпивал у них кровь и делил это пиршество с волками. Другая повторила те же речи, прибавив к ним, что Гренье, вместе с восемью другими ликантропами, в определенный час по понедельникам, пятницам и субботам рыскал в полях. Желая привлечь к себе внимание, обвиняемый признался, что в десятилетнем возрасте дьявол — или, вернее, «Лесной господин»

— отметил его своим клеймом; что ему давали волчью шкуру, и он, покрыв свое тело мазью и спрятав одежду в кустах, в нее облачался. Гренье обладал богатым воображением, любил прихвастнуть, не гнушался вольными шутками и думал привлечь девушек, напугав их до полусмерти. В своих небылицах он всегда приписывал себе самую выгодную роль, выставлял напоказ свои связичс преисподней и выдумывал от начала до конца встречу с человеком, «который у себя дома носил на шее железную цепь и грыз ее; ив этом доме одни сидели на горящих креслах с высокими спинками, а другие лежали на пылающих кроватях, и еще другие, которые поджаривали людей, укладывая их на подставки для дров, и еще другие — в большом котле; и дом, и комната были очень большие и очень черные...» Можно подумать^Л что читаешь де Сада или Лотреамона; но увы! — этот поэтический рассказ принимали за чистую монету и верили в него безоговорочно. Гренье, сросшийся с выдуманным им персонажем, наверное, куда крепче, чем с волчьей шкурой, которой он никогда не носил, еще и после семи лет заточения заявлял де Ланкру, что «имел наклонность поедать мясо маленьких детей». А монахи, которым поручено было надзирать за чудовищем, сообщили нашему демонологу, что видели, как тот тайком ел требуху и внутренности рыбы, когда они готовили пищу. С медицинской точки зрения это указывает на извращение вкуса, какое встречается у убийц и некрофилов.

Другое дело, наделавшее много шума, поскольку о нем упоминает Воден, также доказывает, до чего неуместным было рвение церковных судей, «ослепленных наподобие кротов дьявольским отродьем...» В декабре 1521 года Жан Буэн (Boin), настоятель доминиканского монастыря в Полиньи, инквизитор, подчинявшийся Безансонской епархии, выслушал исповедь Пьера Бурго и Мишеля Вердена, продавшихся дьяволу для того, чтобы он защищал их отары от грозы и нападения диких животных. Наши колдуны дружно отправлялись на великий шабаш в Шато-Шалоне (Юра) и там, при слабом свете зеленых свечек, раздевшись донага, смазывали свои тела волшебной мазью и пускались бежать быстрее ветра. Превратившись в волков, они напали на двоих маленьких детей; на старуху,

собиравшую горох; на трех девушек и козу.

«Мишель превращался в Волка, не снимая одежды, а Пьер был голый; и Пьер сказал, что не знает, куда девалась его шерсть, когда он переставал быть Волком. Они прибавили еще к своим признаниям, что имели дело с Волчицами, и испытывали такое же сладострастие и наслаждение, как если бы обнимали своих жен.

И время их превращения заканчивалось скорее, чем они рассчитывали и чем им хотелось бы», — пишет Жан Вье(р), усомнившийся в правдивости признаний обоих, не согласовывавшихся между собой, и сообщает, что «Бурго и Верден были жертвами:

— дьявольских влечений и обманов из-за того, что почти круглый год вели уединенную жизнь;

— каталепсии; безумных снов о шабашах; аэропланических или эротических грез, которые сопровождались сильным семяизвержением и заставляли их поверить, что они наслаждались любовью в объятиях волчиц;

— ложных свидетельств и клеветы, на основании которых они были осуждены при отсутствии подлинных доказательств».

И он заканчивает свои рассуждения словами, которые должны были бы стать золотым правилом для священников и судей той эпохи: «Если бы старательно изучали все признания, чаще всего вырванные под жесточайшими пытками или же, допустим, добровольно сделанные узниками, несомненно, эта смертоносная дьявольская сила убывала бы со дня на день и вскоре увидела бы конец своей власти, и, напротив, росла бы слава Иисуса Христа, который есть истина и жизнь. Градоправители лучше и с большей пользой исполняли бы свой долг; для дров и огромных вязанок хвороста, на которых жгут невинных, нашлось бы лучшее применение, а расходы на содержание палаческого сословия сильно сократились бы».

МНЕНИЕ ДЕМОНОЛОГОВ.

Изучив как происхождение ликантропического мифа, так и реальное содержание преступлений определенного рода, мы вправе задаться вопросом: действительно ли демонологи искренне верили в феномен телесного превращения и в существование оборотней? Под «демонологами» мы понимаем как церковных писателей, так и ученых, самым серьезным образом изучавших проблемы, связанные с могуществом демонов и той ролью, которую они призваны играть в дольнем мире. Первые христианские толкователи не верили в животное превращение, и Блаженный Августин, исполненный мудрости, хоть и допускал существование фавнов и сатиров, считал невозможным для человека превращение в волка. Совершенно нелепо, писал он в восемнадцатой главе «О граде Божием», «считать, будто люди могут быть превращены в волков, хотя многие древние авторы верили в подобные превращения и подтверждали их истинность...». Прибегая к сверхъестественному объяснению, он прибавлял, что демон способен наслать на человека болезнь, проявляющуюся в ипохондрическом состоянии, но все же не может изменить его природу, его дух или его тело. Иными словами, воздействие демона, заставляющее принимать вымысел и обман за действительность, могло повлиять лишь на подготовленное, а часто и расстроенное воображение. Святой Иероним и святой Фома высказывали сходное мнение о «случае» Навуходоносора: «Святой Фома говорит, что ни его телесная субстанция, ни его внешность не претерпели никаких изменений, но что его воображение было настолько повреждено, что он верил, будто превратился в быка, и, надо думать, божественной силой был изменен его темперамент, и он уподобился животному, либо из-за уменьшения его здоровья, красоты и силы, либо из-за скованности в движениях его членов, мускулы и жилы которых ослабели, и он ходил согнувшись и ползал на четвереньках наподобие зверя; и, поскольку он лишился способности рассуждать, то его воображение, которое, как говорит срило-соф, было дано животным вместо рассудка, а лю^Лям — для того, чтобы дополнить разум, эта способность управляла его совершенно животной жизнью до тех пор, пока он вновь не обрел здравый смысл; отсюда мы видим, говорит Святой Иероним, что Навуходоносор не терял естественного облика, но лишь его рассудок утратил способность действовать» (Жак д'Отен).