На пути к посвящению. Тайная духовная традиция ануннаков - де Лафайет Максимиллиан. Страница 22

Но тут случилось неожиданное: чашка с мезузой немедленно опустилась вниз, словно была гораздо тяжелее гири. Тогда военный попытался повторить эксперимент — и вновь с тем же результатом. Он взглянул на нас с явным недоумением:

— Судя по цифрам, объект весит 20 килограммов. Но такого быть не может. Маленькая медная вещь просто не в состоянии столько весить! Ни при каких обстоятельствах. Даже не знаю, что тут можно сделать.

Мой друг из Института Пастера взял мезузу, которая вновь стала легкой, как прежде.

— Действительно, странно, — заметил он. — Думаю, нет смысла продолжать эти опыты. Идем домой.

Мы отнесли мезузу домой. Рабби Мордехай уже знал, где я был, хотя утром я ни словом не обмолвился о своих планах. Со временем я окончательно свыкся с тем, что ему всегда было известно, где я нахожусь. Не могу сказать, что его обрадовал мой поход в лабораторию.

— Не дело это, сынок. Если тебе хотелось узнать что-то про мезузу, вполне мог расспросить меня. Ты же вместо этого пошел к военным. Не стоило так поступать, — было видно, что Рабби всерьез огорчен.

Я почувствовал себя полным болваном и начал усердно извиняться.

— Ладно, — сказал он наконец. — Не переживай. Бери вот лучше пальто и шляпу. Хочу кое-что показать тебе. Заглянем к одному моему хорошему другу. Я часто останавливаюсь у него, когда приезжаю в Париж.

Скоро мы оказались у маленького домика, примостившегося на тихой улице, рядом с проспектом Виктора Гюго. Дверь распахнулась, и мы увидели невысокого человечка, который сердечно приветствовал нас. Так я познакомился с господином Марковичем. Хозяин провел нас в скромно обставленную гостиную и открыл бутылку кальвадоса. С бокалами в руках мы удобно устроились за столом.

— Сынок, даже самый величайший французский ученый не знает столько, сколько этот почтенный джентльмен, — сказал мне Рабби Мордехай.

— Нет-нет, — запротестовал господин Маркович со смущенной улыбкой. — Я самый обычный человек…

Рабби Мордехай помахал рукой, пресекая все возражения.

— Ты же не будешь возражать, мой друг, если я покажу твою лабораторию Жермену?

— Что вы, — сказал господин Маркович, — я буду только рад.

Мы спустились в полуподвальное помещение — очень просторное, состоявшее из нескольких комнат. Господин Маркович распахнул дверь и отступил в сторону, давая нам возможность пройти. Увиденное мною зрелище находилось в таком контрасте со скромной и непритязательной гостиной, что я замер от изумления.

Помещение напоминало смесь съемочной площадки со средневековой лабораторией: большое, пыльное и захламленное, оно поражало обилием колб, бутылок, трубок, пара и кипящей воды. Я чувствовал запах плавящихся металлов и каких-то других реагентов. Что, скажите на милость, здесь происходит? Внезапно меня осенила догадка:

— Так вы, должно быть, алхимик?

— Не совсем, — ответил господин Маркович. — Я всего лишь трансмутист, хотя и стараюсь трудиться на благо человечества. Рабби Мордехай — вот он алхимик. Величайших из всех, кого я когда-либо знал.

Надо же! Я знал Рабби как весьма разностороннего человека, но о его занятиях алхимией слышал впервые.

— А что, между двумя этими профессиями есть какая-то разница? По-моему, обе ставят своей задачей трансмутацию металлов, — заметил я.

— Так-то оно так, да не совсем. Алхимики — специалисты более высокого уровня. Они могут превращать металлы в чистое золото и способны к тому же создавать Эликсир Жизни. Трансмутисты же могут преображать вещества в любой металл, кроме золота, и не в силах воссоздать Эликсир Жизни.

— Понятно, — промолвил я, скорее из вежливости.

— Вот, посмотри, — предложил господин Маркович. Открыв ящик большого стола, он вытащил оттуда золотой самородок и с любовью взглянул на него.

— Это первый подарок мне от Рабби Мордехая, — продолжил он. — Первый из многих. Я не продам его ни за какие деньги… а ведь у него в то время даже не было счета в банке, представляешь? Он сотворил это прекрасное золото, и сотворил его для меня. Этот человек не привык думать о себе.

— Так чем же вы занимаетесь, господин Маркович? — с любопытством спросил я.

— Я работаю химиком в одной французско-швейцарской фармацевтической компании. Так я зарабатываю на жизнь. Ну а в свободное время занимаюсь созданием нового аромата духов. Рабби Мордехай помогал мне с самого начала. Если все пройдет успешно, я смогу заработать кучу денег. Кстати, пусть он покажет тебе свою собственную мастерскую, в которой трудится всякий раз, когда приезжает в Париж.

Мы поднялись наверх и вошли в комнату Рабби Мордехая, которая ничуть не напоминала средневековое пристанище его друга. Здесь не было ни колб, ни прочей утвари, пригодной для экспериментов. По левую руку стоял большой старомодный стол; возле него находилось устройство со стеклянным верхом, подобного которому мне еще не доводилось видеть. У арки окна примостилась кровать. Рядом с ней располагалась большая софа. По правую руку я увидел две книжные этажерки, а между ними — металлический шкаф. Это была современная вещь, так несхожая с простым деревянным столом. Еще я обратил внимание на чудесный хрустальный канделябр, и Рабби сказал, что он привез его из Югославии.

— Ну что, по чашечке кофе? — спросил Рабби Мордехай. Он направился в тот угол, который был оборудован под кухню, и начал готовить кофе по-турецки.

Устроившись на стуле и потягивая горячий крепкий напиток, Рабби продолжил:

— Помнится, я обещал тебе рассказать о том, как я строил дома. Ну как, хочешь послушать?

— Разумеется, — ответил я. — Только я не совсем понял, что вы имеете в виду. Я и подумать не мог, что вы работаете в этой сфере.

— Я и правда строил дома, но при этом не прикасался ни к камню, ни к кирпичу, — глаза Рабби лукаво поблескивали.

— Стало быть, вы руководили постройкой? Вроде архитектора?

— Ну, можно сказать и так… Суди сам. Люди, которым я хотел помочь, — бедные крестьяне. У них совсем нет денег, мясо они едят в лучшем случае раз в год и живут по восемь-десять человек в какой-нибудь жалкой лачуге. Тогда я решил, что должен построить для них приличное жилье. К счастью, по соседству находился большой участок земли, совершенно свободный. Первым делом я отправился проверить, есть ли там вода, чтобы можно было выкопать колодец. Воды оказалось предостаточно, а значит, ничто не мешало приступить к строительству. И вот за одну ночь я выстроил десять домов. Впрочем, если подумать, мне пришлось провести кое-какие подготовительные работы, то есть весь процесс растянулся у меня на сутки.

— Послушайте, но ведь даже для того, чтобы построить маленькую комнатку, не говоря уже о десяти домах, требуется куда больше времени, чем одни-единственные сутки! Вам что, помогали сотни людей?

— Вся работа была сделана при помощи четырех индивидуумов и одного огромного одеяла, — заявил Рабби Мордехай. — На то, чтобы привлечь их, у меня как раз и ушло дополнительное время.

— Вы сказали «одеяло», Рабби Мордехай, или я ослышался? Но какое отношение имеет одеяло к строительству домов?

— Нет, ты не ослышался. Просто эти четверо не желали попасться на глаза праздным зевакам.

Я смотрел на него с некоторым подозрением. Он что, разыгрывает меня? Хочет посмотреть, как я отреагирую на его сказки? Или это что-то вроде теста? А может, я настолько глуп, что не в состоянии понять сути?

Рабби Мордехай взглянул на меня и промолвил:

— По-твоему, четверых недостаточно, чтобы построить за ночь десять домов?

— Ясное дело, — ответил я.

— В случае реальной необходимости, Жермен, я могу использовать одного-единственного индивидуума, который за несколько секунд возведет для меня здание выше Эйфелевой башни.

Никто и никогда не видел Рабби Мордехая пьяным. Как говорила моя мать, это был настоящий «русский медведь», которому ничего не стоило опустошить целую бутылку водки — причем без всяких последствий для себя. И уж конечно, не мог он быть пьян сейчас, от чашки кофе. Но на пару секунд мне показалось, что с ним что-то неладно. Еще меньше походил Рабби на сумасшедшего. Так что за чушь он сейчас несет? И тут я вспомнил слова господина Марковича: Рабби Мордехай — алхимик. Конечно, это не имело отношения к строительству домов, но означало, что Рабби обладает невероятными способностями Тут меня осенила вторая мысль: он ни разу не сказал о том, что четверо его помощников были людьми. Четыре индивидуума — так он их называл. А что, если они вроде афритов из Баальбека? От этой мысли мне сразу стало не по себе. Должно быть, Рабби прочел страх в моих глазах, потому что сказал: