Произведение чувственного восприятия (СИ) - Ясинский Александр Сергеевич. Страница 2

Соблазны нежности.

В какой-то момент я вижу под ногами дерущихся потерявшегося котенка.. Коричневая пушистая шерстка, с черными полосками. Бездонные черные глаза. Перебегая от одного трансформирующегося железного жилища к другому, пролезая в щели в заборах и меж перекладин, вот, едва не раздавлен массивной звенящей ступней, он рядом со мной. Во мне просыпаются жалость и умиление. Мне удается подхватить на руки перепуганное существо. По крайней мере, он выглядел напуганным.

– Я сберегу тебя, – шепчу я ему в ушко. – Пусть даже для этого придется уничтожить обе враждующие стороны.

И укрывая ладонями теплое тельце от смертельных излучений, радиации и трассирующих очередей, да вспышек светового оружия я готов осуществить заявленное.

Из облака дыма появляется несущийся с ревом кочевник. Он скорее повергнут в ужас и больше помышляет о спасении, нежели о нападении. Но эмоции искажают картину, и я, махнув мечом, разрубаю его наискось от левого уха до правого бедра. Меньшая часть медленно сползает, набирая скорость в грохоте отваливающихся деталей, подобно лавине. Искалеченное тело теперь застыло как вкопанное, и я могу видеть сквозь образовавшуюся брешь, как вращаются зубчатые колесики и сдвигаются реле, затем – всполохи разрядов и оно рушится.

Место очищено: по поверхности текут реки расплавленного металла, в котором стоят явившиеся свыше воины, оружие их опущено. Отовсюду появляются боги и их приспешники. Одни из них злы и коварны, другие – добры и беспомощны, третьи – только считают себя богами, не являясь таковыми, о четвертых можно сказать, что они стары, а старость, как известно, стирает цвета, пятые слишком сложны, чтобы быть подогнанными под какие-либо категории, много форм и обмана.

Я отворачиваю голову туда, где стоит победоносное воинство сплоченными рядами, и внезапно постигаю, что значит «равнина его плоти». Впереди – Черный во всем своем величии, нет, не мощи, а именно величии и великолепии.

– Отпусти их! – кричит моими устами подсознание. – Именно сие я шел до Тебя донести. Битва проиграно, ибо все это – ложно, суть иллюзия одна.

– Ты ошибаешься, – лучезарно улыбаясь, отвечает мне Он.

Но все это – сон.

А вот – не сон.

Там, где не существует даже осколков, где разрушен сам космос и понятие «пустота» единственно верное, снуют мысли поверженных и уничтоженных великой катастрофой. Само пребывание здесь означает конечность. Одно осознание, что все предшествовавшее порождено невежеством твоего мозга дает освобождение и слияние с нирваной, прочие – рано или поздно вновь сойдут в миры суеты. Однако великая битва, произошедшая в Причинных мирах, разбросавшая раненных и мертвецов, амуницию и артефакты, амбиции и несбывшиеся надежды по Причинно-Следственным мирам, видимо не переварила без остатка моей сладкой плоти, и теперь где-то в неописуемой дали, на забытой окраине, в каком-то из бесчисленных как грязь миров Следствия, на вершине холма, в квадратном помещении без окон и радости, в свете пылающей в лампах по углам благовонной смоле, бритоголовые монахи заканчивали приготовление моего бренного тела. Данные миры не могли при всем суммарном желании населявших их оказать никакого воздействия на Причинную верхушку, но теперь так вышло, что и сам я оказался заброшенным туда, где быть рабом чужих поступков, отражением неких мыслей, означало жить независимо. Свободно. По своему счастливо. Хуже того, своими инструментами монахи вовлекали меня в цепь еще более мрачных перерождений, имеющих место быть в низших мирах.

С вершины, через замутненную, но еще мыслящую середину Причинно-Следственных миров – туда, где в нечистотах и забвении лежит основание маха-пирамиды – скорбные миры Следствия.

Так я оказался посреди вязкой, еще не оформившейся равнины. Утопающей в тумане, либо вниз головой в месте, сотканном из эфира с грязевыми небесами. Слева от меня, обгоняя, бодрой постукивающей походкой проходит скелет в набедренной повязке из высушенной человеческой кожи, («шшш-шшш, шшш-шшш» – трутся, болтаясь то, что было прежде руками меж бедренных костей шагающего остова), под мышкой скелет волочит за ноги мертвого великана и исчезает в клубящейся дымке. Справа – помесь свиньи и выдры, похрюкивая, лижет жирный труп. Позади – шум и крики, как если бы толпы преследователей, угрозы и звон железа, и я невольно убыстряю шаг, поскольку впереди – ворота из грязи, за которыми – ночь – полная – тишины, и звезды выколоты, как бесстыжие очи провинившегося, а луна заточена в гортани стражника, держащего чашу забвения и лопату. Имя сим вратам – Убежище. Вход туда легок и приятен. Выход отсутствует за ненадобностью.

Потом и когда не осталось более жертвенной пищи: боль и раздражение; теперь я иду по местности усеянной разбросанными внутренностями, в дальнейшем концентрация нарастает, чтобы достичь апогея у распахнутых врат без стены. Я подхожу к ним, охраняемым Потрошителем и Кромсателем Плоти, которые напоминают оставленных в середине процесса бальзамирования мумий, и лохмотья пелен и вострые блестящие ножи, остроту коих можно ощутить на расстоянии – их атрибуты.

Но знание имен и обращений, правильно исполненный ритуалы, там, на поверхности под солнцем, дают мне власть над ними, бренными, и я вхожу, а стражи оборачиваются вослед, друг к другу, и их взгляды встречаются, что никогда не должно происходить. В полном молчании они начинают обмениваться яростными ударами.

Эта страна источена ямами тьмы и нечистот, откуда тянутся когтистые руки и доносятся стоны. Те, что на дне ям ожидают ловкого. Те, что часть ямы ожидают быстрого. И сильных ожидает яма. Лишь только знание способно провести невредимым меж созданий страны этой.

Я ощутил зуд и еще раздражение, внутренним оком вот я вижу могилу – насыпь камней – и пустые глиняные чаши, брошенные четки и нерадивых служек, покинувших свой пост, и мной овладела злость. Злость как ответ на боль, причиненную плохо исполняемыми обязанностями.

Я потянулся…

Я исторг нечто похожее на рык, захрустев тем, что раньше было суставами.

И тут я вошел в тело! Я почувствовал давящий груз булыжников и буравящих ходы червей, запах перегноя смешался с застарелым запахом благовоний и растворов, с ожесточением я ворочался, сбрасывая протестующих паразитов, пока не сломался деревянный саркофаг, и я не поднялся, разбрасывая щепки, комья земли и ненавистные камни из могилы, своей могилы.

Неуклюже переваливаясь, я побрел вниз по тропе, меня окружал настоящий твердый воздух, но я не мог дышать, ибо мои легкие покоились в сосуде в квадратном здании без радости, и язык, и бедное сердце тоже. Я мог раздобыть питье и еду, но мой слипшийся желудок не принял бы их, кишки, ныне намотанные на молитвенный барабан, возвышающийся на крыше здания, теперь сушились на солнце. Я мог найти женщину, самку человеческую или демоническую, но на что оная мне? Наконец, легкий ль ласкающий ветерок, палящий зной иль завывающая на вершинах снежная буря – все было для меня едино. Едино недоступно чувственной сфере, а сие было, мягко говоря, неприятно. Дико вращая высохшими глазными яблоками, я брел по тупиковому пути.