Джим Моррисон после смерти - Фаррен Мик. Страница 41

– Мать моя женщина.

Вид на космос из космоса – это было потрясающе. Зрелище поразительное и ужасающее в своём безмерном великолепии. Это было похоже на первый кислотный трип на Земле. На глаза навернулись слёзы. Такой красоты Джим не видел ещё ни разу. Небо было не просто чёрным – оно было предельно чёрным. Звезды – невообразимо яркими. Они не мерцали, потому что здесь не было атмосферы, чтобы преломлять свет. Одни из спутников Сатурна – наверное, Титан, хотя Джим не особенно разбирался в астрономии, – как раз поднимался над краем огромной планеты. Джиму было даже не важно, настоящее это всё или просто иллюзия. И кажется, безразлично, что готовят ему пришельцы. Они показали ему это небо, по сравнению с которым все меркнет, и ради этого он готов был простить им все – что бы они с ним ни сделали.

– Вот блин, на фиг.

В земной жизни у Джима было три самых больших огорчения. Из разряда «безумных мечт», которым не суждено сбыться именно в силу своего безумства. Джим не видел живого концерта молодого Элвиса Пресли, не мог летать, как Супермен, и никогда не был в открытом космосе. И вот теперь одно из этих безумных мечтаний сбылось. Осталось, стало быть, ещё два. Если бы Джим уже не был мёртвым, теперь он мог бы умереть счастливым. Захваченный этой сияющей бесконечностью, Джим не заметил, как дверь в стене тихо открылась.

– Привет, Джим. – Первый голос был светлый, блондинистый, если так можно сказать о голосе, с придыханием, и как бы испуганный своей собственной силой.

– Добрый вечер, Джим, – Второй голос был равнодушный, прохладный, с намёком на ленивое презрение.

Джим обернулся. Зрелище, представшее его изумлённому взору, само по себе было не менее великолепным, чем вид из смотровой панели.

– Я Эпифания.

– А я Девора.

– Любовался на звёзды, Джим?

– А теперь полюбуйся на нас.

Джим сразу понял, что это – искусно сработанная иллюзия, но ему было уже всё равно. Живая картина в стиле научной фантастики пятидесятых теперь была полностью завершена. Эти две женщины, явившиеся нарушить его уединение, словно сошли с обложки космических комиксов Уолли Вуда. Статные и высокие, почти одного роста с Джимом, они были одеты в облегающие костюмы звёздных воительниц и в прозрачные круглые шлемы. Эпифания была роскошной блондинкой – в полном соответствии с голосом, и костюм на ней был серебряный с голубым отливом – того же оттенка, что стены в комнате. Девора была жгучей брюнеткой с кожей цвета густого мёда, и её костюм очень подходил к волосам – чёрный металлик в тонкую красную полоску. Джим так и не понял, из чего сделаны эти костюмы. То ли из мягкого пластика, то ли из стекловолокна. В общем, мечта фетишиста. Тем более что костюмы сидели на девушках как влитые – словно вторая кожа, – повторяя все изгибы их великолепных фигур, вплоть до тщательной имитации сосков и пупков. Добавьте к этому высокие, до середины бедра, сапоги на высоченных шпильках и перчатки выше локтя. В тон костюмам. Бедра и плечи девушек оставались голыми, то есть можно было с уверенностью предположить, что их костюмы – это не настоящие космические скафандры, а лишь впечатляющая бутафория. В открытом космосе в таком костюмчике не продержишься и секунды. Впрочем, Джим хорошо понимал, что этим роскошным девицам никогда не придётся выходить в открытый космос. Этих девочек сделали исключительно для него, для Джима.

Для его обольщения. И ещё он понимал, что эти красотки, Эпифания с Деворой, эти равнопротивоположные Королевы Галактики – милая и высокомерная, добрая и злая, хорошая и плохая, – всего лишь красивая упаковка. Пришельцы явно хотят от него чего-то, но при этом не без основания опасаются, что Джим снова начнёт возражать и брыкаться, если ему предъявить это «что-то» без всяких прикрас, в его подлинном виде. Вот они и пошли на хитрость. Но с другой стороны, девочки получились весьма аппетитными, и если они таковыми останутся до конца, то почему бы не доставить себе удовольствия? В конце концов, терять ему нечего. Ну, или почти нечего. Так что когда Эпифания шагнула к нему с застенчивой, но всё-таки сладострастной улыбкой – и надменная Девора тоже соизволила улыбнуться, – Джим улыбнулся а ответ. И только когда они подняли руки к застёжкам шлемов, Джим заметил, что хотя Эпифания и была безоружной, но на поясе у Деворы, низко на бёдрах, висело необычное лучевое ружьё, выполненное в виде мужского члена в стиле арт-деко.

– А им обязательно здесь оставаться, служанкам?

Анубис резко поднял голову, оторвавшись от серебряного подноса с солёным печеньем и кусочками сушёной рыбы. Похоже, он ел постоянно. Возможно, всё дело в его собачьих повадках, или, может, когда он был смертным ребёнком, родители всячески измывались над ним, давили на слабую детскую психику – например, запирали в чулане, оставляя без завтрака, ужина или обеда. Даже здесь, в спальне, две почти голые прислужницы с подносами, уставленными едой, ходили за богом-царём по пятам, пока он расхаживал из угла в угол, а ещё две с такими же подносами стояли в изголовье огромной божественно-царской кровати, застеленной шёлком. Анубис взглянул на Сэмпл с презрительным высокомерием:

– Служанки всегда остаются. Они в любой момент могут понадобиться.

– И стражники тоже?

– И стражники тоже. Мы же не знаем, а вдруг ты планируешь покушение на нашу жизнь. Что, кстати, вполне вероятно.

Сэмпл отметила про себя, что даже в спальне – можно сказать, почти в уединении – Анубис продолжает использовать это царственное «мы». Да, у мальчика явно было трудное детство. Робкий, забитый ребёнок… изуверы родители… куча комплексов, низкая самооценка. А теперь, стало быть, он отрывается. Тешит своё самолюбие всеми возможными способами. В общем, тяжёлый случай.

– Это у нас первый раз, и, наверное, было бы лучше без посторонних. А то так у меня не получится полностью раскрепоститься, и удовольствие будет не то. Я не могу заниматься любовью при посторонних.

Анубис замер, не донеся до рта очередного печенья.

– В наши намерения не входит заняться любовью, глупая женщина. В наши намерения входит просто поебаться на сон грядущий! И ты доставишь нам все удовольствие, которое мы намереваемся получить, иначе тебе будет плохо и больно. Тем более что, может быть, нам захочется, чтобы в процессе к нам присоединилась кто-нибудь из прислужниц. Там видно будет.

Сэмпл заметила, что две прислужницы, стоявшие в изголовье кровати, выразительно переглянулись за спиной у Анубиса. Типа, как же нас это достало. Было приятно увидеть хотя бы какой-то намёк на возмущение в этом царстве патологического абсолютизма с уклоном в психопатическую тиранию. Сэмпл хотелось бы как-то выразить им свою сестринскую солидарность, но Анубис смотрел прямо на неё, так что она ничего не могла сделать. Решение Анубиса, что ему делать с Сэмпл, оказалось вполне предсказуемым. После весьма неприятных для Сэмпл раздумий вслух с пространными и омерзительными отступлениями откровенно садистского толка Анубис вдруг объявил, что ему все это наскучило и он собирается уединиться в своих покоях. Он резко поднялся с трона, весь из себя такой раздражённый и даже как будто обиженный, и двое стражей-нубийцев бесшумно встали у него за спиной. Анубис направился к потайной двери за правой ногой гигантской статуи, сделав Сэмпл знак, чтобы она шла за ним. Хранитель снов шагнул было следом, но Анубис развернулся в дверях и покачал головой:

– Сейчас ты нам не нужен. Мы предлагаем тебе прямо сейчас и заняться тем делом, которое мы обсуждали раньше.

Хранитель снов, кажется, собрался возразить, но по знаку Анубиса стражи-нубийцы закрыли дверь у него перед носом. Анубис взглянул на Сэмпл и улыбнулся гаденькой улыбкой:

– Хранитель снов очень расстроился. Мы почти обещали тебя ему, но потом передумали и решили пока придержать тебя для нас. Кстати, это большая честь. Наши капризы и прихоти далеко не всегда столь милостивы.

– Я очень ценю оказанную мне честь, мой господин.