Таинственная самка: трансперсональный роман - Торчинов Евгений Алексеевич. Страница 12

Когда ритуал заканчивается и все одеваются, начинается угощение, и я с аппетитом ем индейскую похлебку из какой-то дичи, кажется, той же лосятины. Потом снова рукопожатия, прощание, приглашение приезжать еще, и мы со Стэном садимся в машину и возвращаемся в Саскатун. Во мне что-то изменилось. Я действительно заново родился: звуки и краски приобрели новую свежесть и новый колорит. Надолго ли это? Не знаю, но этот опыт, — как блаженство утробного пребывания, так и ужас рождения, — я никогда не забуду.

Врата, в иные манящие дали,

Белеющую церковь над рекой,

Сверхчувственный, безмысленный покой

Лазоревые зори предвещали.

Увы! Века те зори люди ждали

В предчувствиях, молениях и снах,

В видениях и дивных чудесах,

В рыданиях тоски, слезах печали.

И впадины глазниц пустыми стали

От бдений в ожидании костра,

Когда в спокойствии иные спали.

Но и во сне страдальцы ощущали:

В уничиженъи стонет их сестра,

Как яркий свет в магическом кристалле.

Глава III, в которой незнакомец просит о помощи, а ученая дама доказывает, что она отнюдь не морская свинка

В институте все то же самое. Кажется, что он почти вымер, даже электричество на первом этаже не включено. Только неутомимая общественница Касьянцева бегает туда-сюда — из бухгалтерии в приемную директора и обратно. И чего она бегает?.. Зашел к Константину Ивановичу и поведал ему о своих успехах по части поездки в Гонконг. Тот похвалил меня за оперативность и выдал мне один доллар, с тем чтобы я поменял его в Гонконге и привез ему монеток для коллекции. Больше ничего интересного он мне не поведал.

Наверху тоже никого. Только Лев Петрович \ играл в коридоре в шашки с патриархом перинатальной терапии профессором Мухаммедом Алиевичем Шариповым. В кабинете сидел унылый Семен Владимирович Карпов и чертил какие-то хитроумные схемы, призванные отобразить структуру «Я» в его трансперсональных измерениях. Схем Карпова понять никто не мог, но он пользовался всеобщим уважением и считался великим, хотя и официально непризнанным, ученым. Семен Владимирович немного поговорил со мной о московских коммерческих семинарах по холотропному дыханию и о том, что и нам не мешало бы обзавестись чем-нибудь подобным. На это я чистосердечно отвечал, что в Москве для таких дел есть энергичный и пробивной молодой трансперсоналист Алексей Мартов, тогда как наш «золотой фонд» только и умеет, что критиковать ушлых москвичей и кичиться своим незапятнанным академизмом. Карпов, кажется, принял мои слова на свой счет и, обидевшись, замолчал. Тогда я отправился в библиотеку.

Если в советское время в библиотеку какие-то зарубежные книги и журналы еще поступали, то теперь этот поток, никогда и не бывший слишком бурным, совсем обезводел, обмелел и превратился в тоненькую струйку. Кроме каких-то переизданий старых работ Тарта^[26] и Кена Уилбера и последнего выпуска «Journal of Transpersonal Psychology», главный редактор которого всегда имел слабость к России и русской культуре, на выставке новых поступлений ничего хорошего не было. Зато я обнаружил объявление о семинаре по новым методам немедикаментозного вхождения в трансперсональные состояния, приуроченном к столетию со дня выхода в свет книги Уильяма Джеймса «Многообразие религиозного опыта». Семинар должен был начаться в конференц-зале клиники через пятнадцать минут, и я решил сходить туда.

Раньше на подобные семинары собирались если не толпы и не сонмы, то, по крайней мере, внушительные аудитории; теперь же конференц-зал был почти пуст, и я уселся впереди прямо у кафедры, с которой должен был вещать докладчик. Им оказался неизвестный мне молодой — действительно молодой, а не по нашим меркам — москвич из головного института, кажется, Королев. Он говорил о вполне традиционной кундалини-йоге^[27], ссылался на известную статью американца Синеллы, который в свою очередь базировался на книге индийца Гопи Кришны. Основная мысль докладчика заключалась в том, что практика кундалини-йоги в современных клинических условиях вполне может быть адаптирована как для достижения определенных терапевтических эффектов — особенно при лечении некоторых психозов, — так и для исследования картографии сознания. Хотя никаких «америк» докладчик не открыл, было приятно, что есть еще вполне серьезные молодые ученые, занимающиеся теоретическими вопросами, а не гоняющиеся исключительно за грантами. Я хорошо знал, что обычно такие грантоискатели великолепно умеют составлять заявки и исследовательские проекты, реализация которых оставляет, однако, мягко говоря, желать лучшего.

Когда доклад закончился и никаких особых вопросов не последовало, а скучающая малочисленная публика направилась к выходу, я собрался последовать примеру остальных и тоже покинуть конференц-зал, однако в дверях буквально столкнулся с Сергеем Соловьевым, который достаточно энергично двигался в противоположном направлении. Вот уж кого я меньше всего ожидал здесь увидеть, ибо Сергей никогда не был любителем докладов и заседаний. Сергей втолкнул меня обратно и, пробурчав что-то вроде «Подожди минутку», устремился к докладчику, с которым они стали обниматься и чуть ли не целоваться. Понятия не имел, что они вообще знакомы! Впрочем, у Сергея есть такая манера — не рассказывать о своих друзьях другим своим друзьям без особой на то надобности. Может быть это и правильно: я часто попадал в весьма щекотливые ситуации из-за того, что некоторые мои друзья терпеть не могли других. Когда их восторг от встречи несколько поутих, я подошел к ним, и Сергей представил меня Королеву (Андрею) как своего друга и большого знатока восточных психопрактик и каббалы. Его педалирование каббалы опять как-то неприятно меня кольнуло, но я не придал этому никакого значения и обменялся рукопожатием с Андреем, после чего Сергей пригласил нас пойти выпить чего-нибудь за знакомство. Андрей на это возразил, что с самого московского поезда ничего не ел и поэтому предпочел бы пообедать. В результате мы оказались в кафе «Гаргантюа» на Вознесенском проспекте. Андрей заказал себе полноценный обед, а мы с Сергеем взяли по так называемому пивному набору (креветки, рак, кусочки копченой рыбы) и по две кружки пива. Для меня это было дороговато — Андрей, правда, заметил, что в Москве на эти деньги разве что кружку пива нальют, — ну да ладно, не каждый день гуляем.

Завязалась беседа. От кундалини-йоги мы перешли к буддийской тантре, от нее — к даосской внутренней алхимии. Потом разговор принял интересное и неожиданное для меня направление. Поговорив в довольно поверхностной манере об энхимоме, внутреннем даосском эликсире, Сергей вдруг заявил, что считает даосскую внешнюю алхимию совершенно неоцененной, и пошел рассуждать о «Баопу-цзы», даосском алхимическом трактате IV века, недавно переведенном на русский язык. От этого нетленного творения Гэ Хуна он перешел к критике Юнга, утверждая, что его психологизация алхимии смутила многих исследователей и завела их в тупик, ибо эликсир есть эликсир, а не просто метафора интеграции личности. Второй сюрприз за день! Не подозревал, что Сергей интересуется лабораторной алхимией.

— Послушайте, — развивал свой алхимический дискурс Сергей, — в алхимии, между прочим, существует маргинальное направление: некоторые люди считают, что Философский Камень представляет собой мощнейшее психотропное вещество. Странно, но это соответствует эпизоду посвящения в романе Майринка «Ангел западного окна»…