Биография Мигеля Серрано: И будет сказание вечным (ЛП) - Салазар Крис. Страница 4

Определенно, это была одна из книг, обеспечивших Мигелю Серрано международное признание.

Несуществующий цветок

Переживание экзистенциальных символов вместе с обоими авторами отразилось также в поэзии «Несуществующего цветка», изданной в 1969 году книги, иллюстрированной Хулио Эскамесом, и встретившей восторженный прием писателей Армандо Урибе, Эрнана дель Соляр и Эрнана Диаса Аррьеты (Алоне) и других. Ведомое страстью, чарующее перо Серрано скользит, вычерчивая сакральную географию волшебных пейзажей:

«Я абсолютно верил всему, что говорила Королева; на самом деле, верю и сейчас. Я был убежден, что пойду и отыщу Град, и потому никогда не впадал в отчаяние. Даже когда мне случалось переживать крайние тяготы, блуждая средь пиков и провалов, видение тех темных глаз побуждало меня продолжать устремление в неизвестное.

Я был так околдован, что пересек половину мира в поисках Града. Я открывал потоки и озера, которых никто не видывал ранее, проходил через горы, совершенно никому неизвестные. В высокогорных областях я находил сияющие необычайно яркими красками цветы, и открывал высокие плато, укутанные снегом, похожим на пену. Я купался в ледяных водах озера Науэль–Уапи, где ангелы омывают крылья, и ночью простирался под сенью деревьев, глядя в небеса в надежде на знак, дружественный свет от Господа нашего, который направил бы мои стопы.

Никто, даже Сан Ксавьер не знал, насколько Град близок; временами я почти что верил, что уже вошел в него. Однажды мне встретился одинокий странник из Патагонии, в сопровождении белой собаки. Он не собирался останавливаться, но я окликнул его. Он был испанцем, и я спросил, не желает ли он исповедаться. Он взглянул на меня странно; я понял, что и он отмечен влиянием Королевы. Тогда он сказал: «Не я, но ты нуждаешься в исповеди — не священнику, такому как ты, но совсем другому, о каких мне известно. Ты ищешь чего–то, что не имеет никакого отношения к нашим временам. Исповедайся сам себе, но скажи правду, а правда в том, что ты — анкауинка». Несуществующий цветок, таким образом — архетип бессмертия. Несуществующий, но более реальный, чем все прочие цветы во всех садах мира. В интервью журналу «Ercilla» 23 декабря 1970 года автор размышляет об истоках представления о нём:

«…Цветок происходит от того, что Юнг назвал Самостью и определял как идеальную точку психики, равноудаленную от сознания и бессознательного, — нечто, чего не существует, но что более реально, чем всё существующее. Это мечта, миф, идеал, легенда. Это призраки, сон о вечной любви, ради которого некоторые люди расстаются с жизнью, а в момент смерти — сомневаются. Но запоздалое сомнение уже неспособно отклонить предначертания. Вот что такое Несуществующий цветок».

Он–Она: трагедия вечной любви

Любовь обернулась для Серрано трагедией: такой всеохватной и болезненной, что открыто рассказать о ней он решился только спустя долгие годы, в книге «Воспоминания о нём и обо мне». Его личная трагедия воплотила «архетип вечной любви», подобно историям Ромео и Джульетты, Тристана и Изольды, Ясона и Медеи, Осириса и Исиды…

Серрано завязал дружбу с прекрасной молодой немкой Ирен Клатт — златовласой красавицей с глазами как «хрусталь, озаряющий ночной мрак». Мы не станем пересказывать моменты книги, описывающие ее красоту — только сам Серрано вправе говорить о совершенстве ее золотой божественности.

Несмотря на молодость и здоровую жизнь (она даже была чемпионкой в верховой езде), Ирен страдала от болезней органов дыхания; фактически, Мигель и познакомился с ней в санатории Сан–Хосе де Маипо. Однако развить знакомство получилось только в 1951 году: по рекомендации Нино Коррадини Серрано посещает Ирен в старом квартале Авенида Суэциа, в Провиденсии, ища помощи в переводе некоторых текстов Густава Майринка — во всяком случае, таков был предлог.

Ирен — женщина чрезвычайного ума, образования и проницательности. Она пишет картины и ваяет «работы необычайно странные в их внеземной красоте», как говорит Серрано. Личное обаяние и чудесная привлекательность — писатель безнадежно влюбляется… Или даже более того. Оба оказываются захвачены очередным повторением самой скорбной любви–трагедии.

Он называл ее принцессой Папиной, по имени сестры и возлюбленной императора Моктецумы, который в знаменитом ониксовом зеркале предвидел возвращение богов — за каковое событие впоследствии было принято появление испанских конкистадоров. Серрано, женатый и имевший детей, просто потерялся в этой любовной грезе; здесь он узнаёт образы «его» и «её», магически объединяемые теперь в любовный союз мужественности и женственности.

Автор начал писать «Приглашение в ледяные пустоши» как продолжение «Ни сушей ни морем». Всякий раз, написав очередную главу, он зачитывал ее Ирен во дворике ее дома — книга пропиталась духовной изобильностью любви, но вместе с тем оказалась и незавершённой. К мукам членов семьи и отчаянию Серрано, здоровье Ирен ухудшалось. Затрудненное дыхание и кровавый кашель указывали на туберкулез. Горечь любви и агонии, разрывающих сердце, почти непереносимых, высказаны самим автором — и мы не станем пытаться объяснить драму как–то иначе.

Смерть Ирен в марте 1952 разорвала жизнь Серрано — от этой катастрофы он так и не оправился. Прекрасная история любви завершилась печатью трагедии. «Приглашение в ледяные пустоши» так и осталось незавершенным, но с того момента архетипическая любовь, идея его–ее, будет присутствовать в его книгах самым могущественным выражением эзотерического союза между человеческим и божественным. Только трагедия раскрывает путь к этому знанию, единственно способному воскресить вечную любовь A–mor, что значит «без смерти».

«Он–она: книга магической любви», изданная в 1973, полностью посвящена тантризму, магии бессмертной любви:

«Рыцарь обнаружил изображение лица в скале грота, в самом темном углу. Лицо женщины с распущенными волосами — в ее взгляде, во всём облике, он чувствовал прикосновение чего–то первобытного, что наполняло его узнаванием. Образ складывался из выщербин и выступов во влажном камне. Может быть, выбитых льдом прошлых эпох, а может, исполненных человеком вымершего вида. Что–то звало рыцаря к почитанию образа. В этом углу пещеры он устроил святилище.

В глубине пещеры струился ручей, к звукам которого рыцарь прислушивался в вечерних размышлениях, прежде чем уснуть. Ему казалось, он слышит голоса забытых времен и далеких краев. И вместе с тем, повисая у темных сводов пещеры, давало знать о себе особое послание, понять которого он не мог».

Очевидно, что влияние Юнга позволило ему, вслед за смертью Ирен, развить чудесную интерпретацию магической любви. «Никогда я уже не буду любить, как тогда. Я любил только Ирен», отмечает он в мемуарах.

Посещение Индии

К 1953 году президент Карлос Ибаньес дель Кампо назначил Серрано торговым представителем в Индии, а позже сделал и послом. Как мы увидим, Серрано выгадал себе пост из личных интересов, хотя вовсе не в ущерб неизменно успешной дипломатической деятельности. Первая коммерческая договоренность между Чили и Индией была достигнута благодаря нему.

Эта поездка взрастила и отточила эзотерическое видение поэта, открыв ему двери к уникальному знанию, став колыбелью его учения. Он узнал о священной горе Кайлас, духовном антиподе вершин Мелимойю. «Я пришел с Мелимойю на Кайлас» — скажет он в речи, представляя свои дипломатические верительные грамоты. Пик Мелимойю — точный географический антипод таинственной пустыни Гоби в Монголии.

Почти сразу же по прибытии в Нью–Дели, он целиком погружается в таинственный край брахманства, проникается симфонией вод Ганги и Брахмапутры. Здесь он становится свидетелем изгнания юного далай–ламы, когда коммунистический Китай оккупирует Тибет. Серрано открывает беженцу двери посольства и предоставляет убежище, в то время, когда никто другой не осмеливается проявить участие из страха перед Китаем. Те же государства, что позже объявят далай–ламу символом борьбы за свободу, многие годы вообще отказывались его признавать, так что он мог полагаться только на посильную помощь друзей. В свое время далай–лама так же помог австрийскому альпинисту Хайнриху Харреру — нацисту, позднее описавшему свои приключения в широко известной книге «Семь лет в Тибете», осветив явные части странной миссии в Гималаях и в некоторой степени подтвердив реальность эзотерических мотивов, витавших в среде немецкого национал–социализма.