Во сне: теория заговора (ЛП) - МакКенна Джед. Страница 15

Небольшие заговоры вроде «Аполлонов», 9/11 или убийства Кеннеди — как и большие заговоры науки, пропаганды, религии, рекламы, политики и других форм массовой массовой промывки мозгов и заблуждения — могут многому нас научить, если мы возьмем на себя труд присмотреться к ним.

И вот каков сухой остаток. Мы можем сделать шаг назад, отключить наши эмоциональные привязанности и попытаться увидеть вещи такими, какие они есть. Нелегко всматриваться в туман. Мы должны хотеть всматриваться, знать, куда всматриваться, и быть способными на это, пусть даже мы будем вознаграждены не ясным видением объекта нашего внимания, а осознанием, что единственное, что скрывается за клубящимся туманом, — еще больше тумана.

(13) Что на обед

Пусть, пусть я болтун, безвредный, досадный болтун, как и все мы. Но что же делать, если прямое и единственное назначение всякого умного человека есть болтовня, то есть умышленное пересыпанье из пустого в порожнее. (Ф. Достоевский, «Записки из подполья»)

О чем это я думал? Ах да, обед. Что там будет вкусного? Фондю? Фондю. Фондю? Можно сделать фондю. Люди еще готовят фондю? Мы готовили фондю, когда? В семидесятых? Семидесятые, боже. Картер, власть, отключение света. Форд, газ, Никсон. Диско. Боже. Сыр? Сырное фондю? Фу, гадость. Мясное фондю? Гадость. Шоколадное фондю? Не думаю, что делали шоколадное. С чем, с пастилой? Звучит отвратительно. Мы правда это ели? Я нет.

«О черт, я ключи забыл?»

Нет, идиот, вот они, висят на чем-то. У нас была эта красная эмалированная фондюшница с такими длинными острыми заточенным штуками. Она работала на спирте из жестянок, который бомжи пьют.

Правда? Звучит как-то неправильно. Никогда не смотри в глаза бомжам со станции, сынок, иначе они от тебя не отцепятся. Бомжи уже не те.

Нужны новые полотенца. Горячее масло и шампуры, боже, фондю правда опасно. Детей к такому и близко нельзя подпускать. Не в наши дни. Интересно, где это. Вероятно, в подвале, на полках, в ящике с пометкой. Мы пользовались ей тем вечером, когда на маме было зеленое платье. Мясо. Фу. Другая одежда тоже была зеленая, или синяя, а может серая. В подвале, в ящике с пометкой. Пропало. Куда пропало? Новый дом. Помойка. Свалка. Она еще существует? Сломалась. Заржавела. Может, и нет ее больше. Просто исчезла. Как и не было. Исчезла. Пропащая пропажа. Ее не было, потом была, потом опять нет. Просто память, просто мысль. Довольно глубокие мысли. Я могу быть глубоким. Этот парень собирается возвращаться?

«Давай, приятель. Первый день? Ты справишься. Молодец».

Может, где-то на полке, среди старья. На ней должно быть предупреждение для детей. Не проливайте кипящее масло на колени. Иск.

«Не ждите их, идите. Ой, извините. Это я виноват».

Вещи из моей жизни стали антиквариатом, вот что странно. Вероятно, что-то. Китч семидесятых. Китчевый китч. Кое-какое кое-что. Выкинулось. Доброжелательное что-то. Охота. Кто выкинул это? Чья это работа? Выкидывать чье-то барахло вот так? Уже семь? Всю жизнь копилось, и вот в один прекрасный день все уходит, и у них есть люди для этого. Загрузить в кузов. Отвезти барахло. Свалка. Пятьдесят центов. Может, в другом подвале теперь. Если еще существует. Еще красное. Музей. Музей мусора. Полка. Если еще существует на свете. Фондю? Небезопасно. Мы не делаем фондю на обед. Ты произносишь это, и все вспыхивает. Вечно нужна мазь от ожогов из-за сраного фондю. Теперь подумай, что на самом деле. Думай. Что? А, ребрышки. Ребрышки? Ребрышки. Ребрышки? Ребрышки. Хорошо, ребрышки. Заказать их, забрать их. Все в жиру. Собаки счастливы. Все счастливы. Такой бардак.

«На что ты смотришь, приятель? Попробуй на себя. Кто тебя за руль пустил?»

Ребрышки? А это здоровая пища? А бывает такое? Кто знает? Что поделаешь? Можно попробовать есть здоровую, но кто знает. Масло полезно. Масло вредно. Не уследишь. Что толку пытаться? Кофе, красное вино, шоколад, заткнись. Они говорят, что знают, но нет. Никто ничего не знает.

«Ну ладно, леди. Я один тут знаю, как машину водить? Давайте поднажмите, ребята».

Мне, наверное, нужно пить сырое молоко, но это же отвратительно. Коровье или козье? Человечье? Фу. Почему человечье звучит отвратно? Коровье или козье должно звучать отвратно. Человечье должно звучать нормально. А звучит отвратно. Не хочется воображать себе молочный завод. Который час? Черт, я пропустил свою очередь? Может, надо вслух.

«Черт».

Где моя голова? Питаться правильно, отвратно. Все по отдельности не может быть отвратным. Вот, ребрышки на знаке. Хороший знак. Мироздание велит мне купить ребрышек. Зачем они вернули ребрышки в «Макдональдсе»? У них ребрышки дрянь. Глянь на картинку. Это мясо отвратительное. Что остается? Маринованные огурчики. Небось детишки умерли, пока эти огурцы собирали. Детки, собирающие огурчики. Бедняжки собиратели огурчиков. Боже, я что, расстраиваюсь? Надо включить радио, чтобы не слышать эти идиотские мысли все время. Вкусного хлеба больше не найти. Люди вообще больше не знаю, что такое хлеб. Съедобная губка. Интересная мысль. Я интересный парень. Я люблю ребрышки. Ребрышки это вкусно. Не отвратно. Может, жадная фармкорпорация пожалела Монсанто гликозиля эстрогена, от которого рост ускоряется, так что у рыб мозги наружу, но не отвратно. Окей, ребрышки. Довольно хорошая мысль. Я хороший мыслитель. У меня проблема, я думаю об этом, я нахожу решение. Что на обед? Ребрышки! Бац! Хорошая работа. Просто сосредоточиться и сообразить. Зачем эта свалка с миллионом глупых мыслей.

«Нельзя на красный? Серьезно?»

Боже, что это? А, голод. Ребрышки. Так, окей, значит ребрышки. Вот как ты принимаешь решение. Сколько в жизни приемов пищи? Пятьдесят тысяч? Окей, в это раз ребрышки. Успокоиться. Расслабиться. Ни магазина. Ни тележки. Ни людей. Ни очереди. Ни бумаги, ни пластика. Боже, не говори мне. Все эти разговоры абсолютно не нужны. Хорошо в машине, тихо, никто не вопит все время. Думать в машине лучше всего. Ребрышки вкусные, хорошая мысль. Завтра вечером будет люцерна. Что такое люцерна? Это еда? Парень с волосами. Спанки? Нет, Люцерна. Понятное дело. Что за черный парень? Их было немного. Гречка? Эдди Мерфи. Это расизм? Может, это не гречка была. Гречишные блины и салат из люцерны: Спанки, Дарла, маленькая Баретта, Фрогги и тот пацан. Я расист? Не знаю, что это. Может, все расисты. Если все расисты, то никто не расист, и все успокаиваются. Проблема решена. Что не так с миром? Это я? Ребрышки расисты? Боже, я не думаю об этом. Лапша? Лапша расист? Зависит от сорта, наверное. Нужен перерыв. Окей, это чей-то маленький расист, наверное. Или, может, думать, что это расист, это расизм, а может, не знать об этом. Какой я расы? Белые раса или отсутствие расы? Такое надо знать.

«Нет места на парковке. Поехали вместе. Вот хороший чел».

Наверное, раса. Кавказоидная? Окей, чересчур. Нельзя через это проходить каждый раз, чтобы поесть. Пятьдесят тысяч. Это много. Не скажу, что это много для каждого в отдельности. Попробуй думать о чем-нибудь полезном. Это место с ребрышками открыто по понедельникам? Сегодня не понедельник. Надо выкинуть все лишние мысли и просто принять решение. Так должен поступать каждый, и во всем станет больше смысла. Ты не настолько сумасшедший. Вся эта штука с Ближним Востоком — безумие. И новости тоже. А что насчет спорта? Черт.

«Эй, эй, эй».

Черт, язык прикусил? Когда это случилось? Надеюсь, я не подхвачу эту штуку. Ох, тут коп, спокойно. Веди себя нормально. Круто? Круто. Смотрит на меня? Не смотрит. Окей, ушел. Люди еще говорят «круто»? Ну и тормоз. Какой тормоз? Шестидесятые, какая движуха, все пропустил. Где я был? Ах да, новости и всякие новостные штуки и все штуки в новостях. Боже, я не люблю думать о новостях, о любых новостях. Была одна вещь в новостях, тот парень делал эту штуку, было хорошо, но я собираюсь чихнуть. Вот оно. Куда оно делось? Россия? Россия в новостях, Греция, Непал. Непал? Это где? Что там еще? Бангладеш? Бутан? Да, Бутан. Бунай? Это место? Бруней? Это страна? Бхопал. Это город. Это где у них эта штука была, злая корпорация потравила людей газом.