Загадочный Волжский - Белимов Геннадий Степанович. Страница 5

Пока ясно одно: ходы имеют продолжение, и общая длина их не установлена. Но возможна ли в принципе столь протяженная выработка? Эта мысль заставила тут же приняться за вычисления. Сечение ходов известно, длина, допустим, тридцать км, и если в сутки вынимать, предположим, по два куба земли, то… то на рытье катакомб потребуется… шестьдесят лет непрерывной работы! Ну-у, скрытно такое осуществить вряд ли возможно…

Нехитрая арифметика, похоже, свела на нет очередное из придуманных чудес. Легенда обернулась явной сказкой.

Но, впрочем, и исследованные ходы требовали немало лет работы. Теперь–то можно утверждать, что прокладка их велась в течение не менее полутора, а то и двух десятков лет.

Что же заставляло богомольцев так упорно прокладывать странную сеть галерей? Непонятно…

Размышлениям о вероятной длине подземелий помог листок из папки с записью рассказа старика–сторожа, имя которого осталось неизвестным. Рассказчик подростком прислуживал у Андрея Лукьяновича. С его слов следует, что для обхода всего лабиринта «требовалось тридцать–сорок минут времени». То есть, учитывая тесноту ходов, следует признать, что длина галерей вряд ли превышала два–три километра.

Любопытной в рассказе оказалась и такая подробность: один из ходов заканчивался «колодцем с питьевой водой».

Теперь можно, пожалуй, подвести некоторые итоги.

Зеленая папка нашлась, есть план подземелий, примерно известны время и истинные создатели ходов… Но, увы, вопросов меньше не стало. Наоборот, добавились новые. Почему строители не нашли ничего из утвари, принадлежностей верующих? Не сохранились? Кто–то побывал раньше?

Загадкой представлялась необычная конфигурация ходов. С какой целью затевалась столь прихотливая их архитектура, чем вызвано наличие ряда ответвлений, тупиков, выходов на поверхность земли и т. д.? Кроме того, по–прежнему оставались неясными цели создания подземелий, их историческая ценность, наконец, личность самого Андрея Лукьяновича…

Поиск следовало продолжить. Но какой для этого избрать путь?

На пути к разгадке

И здесь мне, что называется, повезло. Предстояла командировка в Ленинград. Туда, в музей истории религии и атеизма, мы с Огневым направили перед этим письмо с запросом о монастыре и загадочных ходах. Однако личная встреча со специалистами была, разумеется, предпочтительнее. К тому же у меня теплилась надежда на посещение Псково — Печерского монастыря, что не так далеко от Ленинграда.

И вот экскурсионный автобус приближается к небольшому аккуратному городку Печоры, некогда разросшемуся из монастырской слободы. Напрасно я пытаюсь еще издали отыскать взглядам на холмах, поросших чудесным сосновым лесом, стены и башни знаменитой в прошлом крепости. Монастырь построен в глубоком лесном овраге, по которому струится речка Каменец, и мощные каменные стены, башни с бойницами возникают перед людьми неожиданно, словно скрытный суровый дозор.

Из–за своего расположения крепость считается уникальной: ведь укрепления обычно возводились на возвышенных местах.

Судьба пограничной цитадели овеяна заслуженной славой. Множество раз в течение ряда веков ее защитники отражали нападения шведских, литовских, польских завоевателей, но лишь однажды всего на сутки пришлось оставить захваченный обманом монастырь.

Возникла обитель в середине четырнадцатого века, и с рождением ее связана одна легенда. Будто бы охотники однажды услышали чудесное пение, исходящее из земли. Поиски ничего не дали, но слава святого места за дубовой рощей закрепилась. Только годы спустя под корнями огромного дуба обнаружилась пещера, в которой жили старцы–отшельники. Занимательно, но в описании истории Псково — Печерского монастыря указывалось, что над пещерой уже тогда красовалась надпись: «Богом зданная Печора» — видимо, чтобы не возникало никаких сомнений в нерукотворном ее происхождении.

Тенистая аллея ведет вдоль мощной крепостной стены. Отсюда, с угла Тайловской башни можно охватить взглядом все западное прясло стен Печерской крепости и пять ее сторожевых башен из восьми. Средняя, самая высокая, четырехугольная, поднимается со дна оврага, почти достигая его верха. Она, словно ртом, вбирает в себя ручей, вливающийся в чернеющее в подножии башни отверстие, забранное железной решеткой.

Вид башен и стен необычен и удивительно живописен. Хмуро смотрят бойницы, щербатятся побитые кое–где ядрами высокие стены. Самой Историей и больше — былинностью веет от камня старой крепости.

Но внутрь монастыря входишь с некоторой настороженностью. Монастырь действующий, и среди пестрых стаек туристов нет–нет да мелькнет черной тенью обитатель–монах. Словно видение какого–то особенного мира.

Территория монастыря делится на две части: верхнюю, возле Святых ворот, и нижнюю, лежащую глубоко на дне оврага, отвесные кручи которого заросли ольхой и разлапистыми дубами. Сердце монастыря внизу. Живописные, окрашенные в яркие цвета луковички храмов поднимаются со дна ее, как диковинные цветы. Сплошным каре выстроились церкви, ризницы, братский корпус, трапезная.

По широкой лестнице, перегороженной в средней части цепями меж каменных тумб, поднимаюсь на площадь перед Успенским собором. В глаза прежде всего бросается огромная звонница с высокой главкой и башенкой с часами. Звонница свежевыбелена, в высоких сводчатых проемах висят тела тринадцати колоколов. Справа от звонницы широко растянулась фасадная плоскость Успенского собора, выкрашенного в розовый цвет. На светлых стенах ярко выделяются ниши с декоративной росписью на библейские сюжеты.

Мне куда–то сюда. Из путеводителя уже знаю, что главная в монастыре Успенская церковь, «ископанная в земле», сложилась из «первозданных пещер», расширенных и укрепленных. А рядом с храмом в той же горе проложены знаменитые галереи, где мощам захороненных обеспечиваются якобы чудодейственная нетленность и прощение всех земных грехов. Общая длина ходов оказалась незначительной — всего 217 метров. К сожалению, в путеводителе не оказалось схемы подземелий.

Однако здесь ждало разочарование. Выяснилось, что пещеры уже три года закрыты для посещений. Обидно. Проделать такой дальний путь и не увидеть подземелий, к подобию — и славе! — которых, может быть, и стремились те верующие заволжского села, что взяли на себя нелегкий труд по их прокладке. Неужели ничего нельзя предпринять?

После некоторых раздумий решаю обратиться в местный музей. Там должны помочь!

Валентина Александровна Денисова, директор музея, статная, русоволосая женщина с открытым приветливым лицом, заинтересованно выслушивает историю поисков разгадки заволжского феномена. Версия о связи со знаменитыми лаврами ей кажется достаточно правдоподобной. Ведь и Псково — Печерские катакомбы имели документально подтвержденную предтечу — Киевский подземный монастырь. Так что…

В моем распоряжении директорский кабинет, тесно уставленный шкафами с книгами и папками, стопка книг и рукописей по истории Печерского монастыря. Надолго углубляюсь в увлекательный мир старины, быта, битв, градостроительства далеких пращуров. Трудно оторваться от занимательных страниц.

Схема подземелий особенно привлекает. Ходы подземного монастыря просты и логичны. Нет той изломанности, замкнутости контуров, как у безродненских катакомб; просто от одного, самого длинного прохода отходят как бы проулки, все в одну сторону, напоминая зубья гребенки. Всего насчитывается шесть улиц, каждая имеет собственное название и заканчивается тупиком.

Через два часа Валентина Александровна заглянула ко мне. Улыбнулась, заметив торопливо исписанные листы блокнота.

— Хотите осмотреть подземелья? — вдруг спросила она.

— Это возможно?

— Со мной разрешат. Скажем настоятелю, что вы занимаетесь изучением керамид. Только кинокамеру и фотоаппарат оставьте, пожалуйста, здесь. Не любят они паблисити. Ну что, пойдемте?

Вскоре Денисова вышла из братского корпуса с монахом, одетым в черный, до пят, подрясник. Было поразительно, насколько облик его соответствовал типичным нашим представлениям о таких вот мелких служителях культа — диаконах, послушниках, монахах. Согбенный, худой, жиденькая бородка, седые пряди из–под черной островерхой скуфьи, морщины на бледном невыразительном лице. На вид ему было пятьдесят с лишним. В руках — связка ключей.