Мантисса - Фаулз Джон Роберт. Страница 9
— Надеюсь, вы не испытываете неудобства?
Он смотрит не отрываясь. Кажется, она обрела совершенно иную индивидуальность. В ней нет ни раздражения, ни злости, только спокойная сосредоточенность. Она снова говорит с ним, не замечая ни его пристального взгляда, ни того, что этот взгляд пытается выразить.
— Руки мне на грудь, пожалуйста.
Он закрывает глаза. Что-то заставляет его поднять руки и положить ладони ей на грудь.
— Вот это сила духа! Попытайтесь теперь оттянуть свой оргазм. У меня его не будет. — Она начинает медленно двигаться вверх-вниз, по-прежнему опираясь на руки. Прижавшись к нему лобком, она на мгновение приостанавливается: — Мне хотелось бы задержать вас как можно дольше, так что, пожалуйста, сообщите мне, если найдете эти движения гиперстимулирующими.
Он плотно сжимает губы, решив, что не произнесет ни слова. Проходит полминуты или около того. Поясничные упражнения продолжаются.
— Очень хорошо. Прекрасная выдержка.
Терпение его лопается, он открывает глаза:
— Не представляю себе, как вы можете даже думать о том, чтобы делать такие вещи!
Она снисходительно, сверху вниз, одаряет его мимолетной улыбкой:
— Полагаю, это потому, что у вас нет научного образования, мистер Грин.
— Как уличная женщина!
— Боюсь, среди современных социологов вы найдете не очень много таких, кто не считал бы, что проститутки выполняют весьма полезную социальную функцию. — Ее лобок снова на миг замирает, прижавшись к нему, и снова отстраняется. — Начнем с того, что случаи изнасилований значительно возросли бы в числе, если бы не было проституток. К тому же имеется достаточно свидетельств, что они снижают давление личных — а следовательно, и коллективных — стрессов иного характера. — Она вдруг прекращает движение их соединенных чресел. — Теперь мы немного отдохнем.
Он опускает руки.
— Но ведь именно это здесь и происходит. Изнасилование. Только наоборот.
— Да полно вам, мистер Грин! Не хотите же вы сказать, что только из-за того, что я временно завладела несколькими дюймами вашего тела, медицински и биологически уже давно утратившими свое значение… Я полагала, что этот вид инфантильной мужской фобии сохранился лишь в самых примитивных обществах. — Он закрывает глаза. — У меня и сил не хватило бы с вами справиться. Я ведь всего-навсего обнаженная женщина, мистер Грин.
— Это я успел осознать.
— Думаю, вы это осознали бы гораздо успешнее, если бы открыли глаза и более эффективно воспользовались руками. Мне хотелось бы, чтобы вы увидели и почувствовали мою беззащитность. Увидели, как я мала и слаба по сравнению с вами… иначе говоря, как легко меня изнасиловать. — Он не поддается. — Мистер Грин, я не хочу показаться тщеславной, не хочу хвастаться своим профессионализмом, но я достаточно долго проработала в этом отделении, чтобы понимать, что ваше нежелание дать волю совершенно естественным инстинктам абсолютно необычно. Одна из причин, которую я уже теперь могу определить, заключается в том, что вы отдаете предпочтение вербализации чувства вместо прямого осуществления этого чувства на практике, что в свою очередь означает…
— О Господи! Да кто же тут больше всех говорит-то?!
Теперь ее голос обретает невыносимо чопорный, строго научный — если бы только этот эпитет не противоречил физическим обстоятельствам дела — тон:
— Я говорю, чтобы объяснить. И выяснить, подтверждает ли эрекция словесно выраженную враждебность. Рада отметить, что не подтверждает.
— Подтверждала бы, если бы я мог хоть как-то повлиять на эту чертову штуку.
Она улыбается:
— Ну вы и правда уникум, мистер Грин. Вначале — боязнь кастрации. Теперь — боязнь наслаждения. Боюсь, нам придется сделать из вас чучело и экспонировать в музее.
— Могу сообщить вам, что теперь единственное наслаждение, о каком я мечтаю, — это не оплатить представленный вами счет.
— Мистер Грин, в этом нет никакой необходимости, если только ваши угрозы не возбуждают вас еще больше: в этом случае, прошу вас, продолжайте. Мы здесь прекрасно знаем, что для некоторых мужчин понятие совокупления неотделимо от понятия осквернения, профанации, связанного с неразрешенной…
— Я могу сообщить вам и еще кое-что. Эта ваша сестра разбирается в том, как надо обращаться с пациентами в тыщу раз лучше, чем вы. Она по крайней мере делала свое дело с увлечением. Это вам надо у нее поучиться, а не наоборот.
— Я уже объяснила, почему не могу проявить к вам никаких чувств, мистер Грин. Боюсь, вам придется к этому привыкнуть. Как, кстати говоря, и сестре Кори. Потому я и отчитала ее. Наша единственная функция — обеспечить вам источник эротического возбуждения. В этой области, в области различных методик совокупления — разумеется, в разумных пределах и в зависимости от состава сотрудников, — вам следует только попросить, и мы сделаем все, что в наших силах. Если вы предпочитаете иные позы, мы можем предложить вам почти все имеющиеся в «Кама Сутра», в «Хокуата Моносаки», у Аретино, Кинси, Сьестрема — исключая, разумеется, бразильскую вилку, о чем я вас уже предупреждала, — Мастерса и… 12
— А знаете, что я вам еще скажу? В вас самой эротики — как в том гребаном айсберге!
— Спасибо, что упомянули об этом, мистер Грин. Я глубоко верю в успех нашей терапии, особенно в тех случаях, когда достигается полное сотрудничество с пациентом. И вижу, что в данном случае показано балансирующее применение оральных процедур.
Прежде чем он мог произнести хотя бы слово в ответ, руки ее подогнулись и она упала ему на грудь. Он было попытался в последний момент ее оттолкнуть, но было слишком поздно. Несколько мгновений спустя она приподнялась на локтях, теперь лицо ее нависало прямо над его лицом. Он вглядывался в ее глаза ошеломленно и озадаченно, пытаясь понять, что же кроется в их глубине, за темно-карими радужками, но безуспешно.
— Ну вот, мистер Грин. Надеюсь, это убедит вас, что методика нашей клиники не исключает некоторых взаимных уступок эрогенным реалиям. — Она бросила взгляд на его губы, наклонилась и легко поцеловала их напоследок. — Чувствую, вы станете одним из моих лучших пациентов. — Она снова поднялась на руках. — Посмотрим, сумеем ли мы довести вас до соответствующей кульминации. Сестра! Вы готовы?
— Да, доктор.
Он глянул в сторону и увидел, как сестра, теперь уже полностью облаченная в униформу, поднялась со стула у углового столика, где до сих пор сидела, и подошла к ним. Тут он почувствовал, как напряглись вагинальные мускулы доктора Дельфи.
— Прекрасно, мистер Грин. Отличная работа. Теперь несколько ускорим темп. Не могли бы вы положить руки мне на бедра? Сожмите их покрепче. Я хочу, чтобы вы сами задавали ритм. — Процедура возобновляется в убыстренном темпе. — Не переусердствуйте, мистер Грин. Просто равномерно распределяйте толчки. Держитесь как можно дольше. — Она еще ниже наклоняет голову, вглядываясь туда, где соединяются их тела. — Замечательно. Отдых… Толчок! Еще раз. Вот и все, что вам нужно делать, мистер Грин. Отдых — толчок. И снова. Уверенный ритм, без перебоев, вот и весь секрет. Блеск! Еще раз. Со всего размаха. Прекрасно. Всем телом, пожалуйста. Держите ритм. Так полезней для вас, полезней и для вашего новорожденного.
— Для моего новорожденного?!
Однако доктор Дельфи слишком занята своим терапевтическим курсом, чтобы откликнуться. Он бросает отчаянный взгляд на сестру Кори, стоящую у изголовья кровати:
— О чем это она? Какой еще новорожденный?
Сестра прикладывает палец к губам:
— Вы просто сконцентрируйтесь, мистер Грин. Теперь уже недолго.
— Но я же мужчина, в конце-то концов!
— Вот и наслаждайтесь! — И сестра подмигивает ему.
— Но…
Тут резко вмешивается доктор Дельфи:
— Мистер Грин, прекратите вербализацию! — Дыхание ее стало прерывистым, ей приходится умолкать после каждой фразы. — Так. Последнее усилие. Я чувствую его приближение. Хорошо. Хорошо. Прекрасно. От бедер. Изо всех сил. — Голова ее по-прежнему низко наклонена, — видимо, доктор Дельфи наблюдает за все усиливающимися, убыстряющимися движениями их слившихся чресел. — Ну вот… вот мы какие… великолепно. Великолепно. Теперь все в порядке. Продолжайте. Не останавливайтесь. Вплоть до последнего слога! Сестра!