Необыкновенное лето - Федин Константин Александрович. Страница 8

– Куда же такое мы едем, а?

Ольга Адамовна тотчас взяла Алёшу за ручку, притягивая к себе, но он нисколько не застеснялся и просто ответил:

– Мы уже приехали. Только папа ещё решает, где мы будем жить.

– Вот именно, – буркнул Пастухов.

– Вы извините, что я заговорил с мальчиком, – сказал, покраснев, старик, бойко приподнял шляпу перед Анастасией Германовной и понизил голос, как подобает знающему толк в воспитании: – Такой на редкость красивый мальчик!

– Ну, что вы! – тоже краснея, возразила мать и, быстро глянув на Алёшу, спрятала лицо рукой, чтобы он не видел её удовольствия.

– Значит, ты хочешь быть саратовцем? – опять обратился к Алёше старик.

– Мы петербуржцы, – строго сказал Алёша.

Александр Владимирович усмехнулся:

– Некоторым образом, столичные беженцы. Бежим от самих себя. И тут совершенно чужие. Хоть я сам – здешний уроженец. Пастухов. Не слышали?

– Как? Вы? Ах, такого типа! Тот самый, да? Ага. Понимаю. Как же, как же! – спрашивал и тут же отвечал себе старик. – Теперь узнаю. Какой необыкновенный случай! Так, так. Очень приятно. Разрешите: Дорогомилов, Арсений Романыч, таким образом – ваш земляк.

Он наскоро подал всем руку. Удивительно двоилась его манера: чем суетливее он говорил, тем больше смущался, до заикания, до бестолковости как будто, и в то же время делался все проще и радушнее.

– Я была права – слава всегда на что-нибудь пригодится, – сказала Ася с кислой насмешкой над своим простеньким словцом.

– Вы не посоветуете, где можно бы устроиться на первых порах? – спросил Пастухов.

– То есть – очень просто, на первых порах, например, у меня! – воскликнул Дорогомилов. – На моей квартире. Если, конечно, вам удобно. Я, знаете, неделю прихожу встречать с поездом старых, добрых знакомых, но их все нет! Телеграмма была ещё две недели назад: выезжаем. Из Москвы. Подумайте! Так что у меня много свободного места, в моем казённом доме. Я одинокий.

– В каком смысле – в казённом? – поинтересовался Александр Владимирович.

– Ах, такого типа! – захохотал старик, громко прихлёбывая воздух. – Не казённый дом, нет. У меня – казённая квартира, городская. В городском доме. Я был главным бухгалтером городской управы, тридцать пять лет, да, да, и так, знаете, остался в этой должности. Только теперь это – отдел коммунального хозяйства. Коммунхоз, знаете. Как же!

– А у меня будет своя комната? – спросил Алёша.

– У тебя будет вилла с фонтаном и собственный выезд, – сурово посмотрел отец.

– Нет, именно своя комната! – с самым серьёзным участием наклонился старик к Алёше. – Папа с мамой расположатся в большой комнате, а в ней есть ещё маленькая, выделенная из большой. И там будешь ты и вот… – он сделал неуверенный поклон Ольге Адамовне, – если пожелаете, вы.

– Но вы говорите, это – коммунальная квартира? – спросила Ася не без боязни.

– Нисколько! Это – дом коммунальный, городской, а в квартире я как жил один, так и живу… пока, знаете, пока, без всякой перемены.

– Но мы же вас стесним! – растроганно и уже благодарно, с кристальной слёзкой в глазу, проговорила Ася, чуть-чуть выпячивая губки.

– Что вы! Да у меня… Ну, поверьте, я буду только рад! У меня же ещё две комнаты! У меня этаж, целый этаж! Это мне город всегда давал квартиру… Я уже не помню сколько там лет!

– Фантастично! – сказал Пастухов.

– Судьба? – полуспросила и улыбнулась Ася.

Он кивнул ей, соглашаясь.

– Согласны? – упоённо оборачивался ко всем Дорогомилов и вдруг вздёрнул над головой шляпу счастливым жестом морехода, поймавшего в трубу долгожданную землю.

Алёша немедленно повторил этот жест, замахав летней белой своей фуражечкой, и крикнул:

– Мама согласна, согласна!

– Что ж ты орёшь? – заметил совсем не сердито отец.

– Ну, теперь грузиться! Пойдём за тележкой, – сказал Дорогомилов и протянул руку Алёше.

Но Ольга Адамовна тотчас захохлилась, одёргивая на себе изрядно пыльное сак-пальто из какого-то плюш-котика и выдвигаясь на передний план.

– Как можно, однако? Алёша с вами так мало знаком!

– Ах, мы познакомимся, познакомимся! Сейчас. Я сейчас.

Дорогомилов побежал к дальнему крылу вокзала, где ещё пестрела разбиравшая пожитки толпа. Он вприпрыжку семенил ножками в круглых штанах, похожих на сосиски, под развевающимися долгими фалдами сюртука. Волосы его колосились из-под шляпы, одно плечо он выталкивал вперёд, будто загребая воздух.

Алёша громко рассмеялся и начал подпрыгивать то на одной, то на другой ножке.

– Мама, он ведь нарочно такой, правда? Как всё равно ёлочный.

– Он букинистический, – вразбивочку выговорил Пастухов, помигал с лукавинкой на Асю и внезапно тоже сорвался в смех: – Черт знает что такое! Ни на что не похоже!

– Поверь мне, Саша, поверь, я не ошибаюсь, – сказала Ася с проникновенным, залучившимся выражением лица, – это – праведник на нашем пути. Поверь.

Она как-то особенно придыхнула на слове – праведник.

– Или сумасшедший, – жёстко сказал Пастухов.

Часа полтора спустя шествие подходило к дому Арсения Романовича. Он вёл за руку Алёшу, по пятам провожаемого взволнованной больше всех Ольгой Адамовной. По дороге, на паре двуколок, нанятые мужичонки катили поклажу. Сзади приглядывали за ними с тротуара Пастуховы.

Дом, в котором проживал Дорогомилов, стоял на одной из тихих улиц, примыкавших с Волги к городскому бульвару – Липкам. Это был двухэтажный особняк, когда-то розово покрашенный по штукатурке, а сейчас – бурый, в щербинах, живописных трещинах и с раскрошенным цоколем. Он легко запоминался по тамбуру парадного крыльца, выступавшему на тротуар. В узорчатых оконных и дверных переплётах тамбура ещё переливались не добитые мальчишками разноцветные стёклышки. Другие архитектурные приметы здания были довольно обычны для вкуса, в каком любили строить в губернских городах, да и в уездах, лет сто – полтораста назад: верх в венецианских окнах, с овальными фрамугами, так же как и входная дверь тамбура; простенки от цоколя до карниза в пилястрах, очень плоских, приплюснутых, так что их можно было принять за намалёванные на штукатурке. Заборчик с воротами направо от дома и флигель – налево не отличались ничем от соседних, только старые жёлтые акации, уже раскрывая листочки, долговязо лезли хлыстами через забор.

Арсений Романович скрылся за калиткой во двор и через минуту, запыхавшийся, отворил тамбур. Начали поднимать наверх вещи. Алёша первый вбежал по певучей деревянной лестнице и очутился в коридоре перед окном. То, что он увидел, превзошло его ожидания. Арсений Романович не только не приврал, рассказывая всю дорогу с вокзала, какие чудеса откроются Алёше на новой квартире, но даже приблизительно не мог передать необычайность мира, вдруг брошенного прямо Алёше под ноги.

По склону вниз спускался большой сад. Одни деревья чуть-чуть распушились, на других ещё только высыпали разбухшие почки и висячие бархатные червяки свекольного цвета. Но сад уже казался кудрявым. Пятнышки света будто паслись на узких тропинках, как жёлтые цыплята. Трава была разной – то маленькая-маленькая, прямая, точно настриженная ножницами, то лопоухая, витая. Старая тачка с отломанным колесом валялась на боку. «Колесо-то мы починим!» – подумал Алёша и взглянул поверх сада.

Сначала он ясно различил, белую церковь с колокольней и на ней – высокий тонкий шпиль. Потом, сразу за церковью и за шпилем, он увидел что-то непонятное – живое от сияния, громадное, как много-много полей, уходивших во все стороны до самого неба. Потом он моментально понял, что это – не поля, а вода, и потом ещё скорее, чем моментально, сообразил, что эта вода – Волга. Он вскрикнул:

– Волга! Мама, Волга!

Ему никто не отозвался – все были заняты тасканием вещей, и его неожиданно взяло сомнение – не ошибся ли он? Волга должна была быть похожа на Неву, но только гораздо больше. А то, на что смотрел Алёша, нисколько не напоминало Неву. Не было нигде настоящего конца, а там, где, вероятно, начиналась земля, было все так же плоско и бесконечно, как на воде. Там был другой цвет, какой-то сиренево-серый, но цвет тоже живой, подвижной, как на воде. Там даже виднелись деревья и, может, отдельные домики, но они тоже словно росли из воды. И кроме того, Алёша сколько раз слышал, что на Волге много больших пароходов. А тут, как он ни искал глазами, везде была вода и вода, и ни одного парохода. Правда, совсем близко, над крышами домов, Алёша заметил две тёмных лодки, плывших друг другу навстречу. Но лодки могли плыть и не по Волге.