Сокровище храма - Абекассис Элиетт. Страница 3

Когда в 1999 году Верховный жрец Озия, участвовавший в извлечении Кумранских свитков, был найден распятым в православном храме Иерусалима, моя история вплотную столкнулась с манускриптами Мертвого моря. Один из этих свитков был у него похищен, и Шимон Делам, командующий израильской армией, пришел к моему отцу с просьбой оказать помощь в поисках. И я, Ари, был вместе со своим отцом.

В ходе поисков я и открыл, что в этих пещерах жили многие и многие поколения людей, которые, несмотря ни на что, хранили, переписывали пергаментные свитки, считая все писаное в них связанными между собой текстами.

Еще полчаса ходьбы, и я оказался почти на берегу Мертвого моря, на огромном утесе с руинами Кирбат-Кумрана. Полиция огородила место преступления; в этот час, когда солнце разбушевалось, там никого не было. Я пролез под веревкой и приблизился к кладбищу, расположенному рядом с руинами.

О Боже! Если бы только я не входил в эту юдоль печали и слез! Если бы только мог сказать: нет, я здесь не был, я ничего не знаю и не желаю знать, я ничего не видел, и если бы только я мог позабыть об этом зрелище! Моим глазам открылись тысяча сто могил; тысяча сто разрытых, оскверненных могил, скелеты в которых лежали по оси север — юг черепами к югу. Осуществились слова о долине, усеянной костями, и я не знал почему.

Не было ни малейшего ветерка, и, однако, мне казалось, что я слышу какой-то ропот: будто это голоса мертвецов, доносившиеся до меня; они словно взывали из могил. Голоса предков, привлеченных святостью, чистотой свершенного акта и намерения, потревоживших места их упокоения, где люди неукоснительно соблюдали закон Моисея и где эти ессеи — последние из последних в знойной пустыне — пытались из могил вдохновить Иудею на рождение своей смены, неисчислимого поколения Иуды и Вениамина, и старались распространить это послание ради сохранения памяти о себе.

Потом я заметил возле кучи камней маленький крестик, а, подняв голову, увидел каменный алтарь, установленный посреди оскверненного кладбища; на нем-то и была принесена жертва. Алтарь окружала красная пластиковая лента, а на жертвенной плите молом был очерчен человеческий силуэт. Человек, которого убили, был сперва связан, подобно жертвенному агнцу, затем ему перерезали горло, а потом сожгли на огне, взметнувшем к Господу позорный запах. Жертву надо было связать крепко, чтобы она не двигалась, тело ее должно было быть согнуто, ей нужно было обнажить горло и перерезать его острым ножом. Нужно было, чтобы текла кровь, чтобы горела плоть и дым взвивался кверху. Под алтарем — остатки костра. Вокруг алтаря — пепел и зола. На алтаре — семь кровавых полос.

Охваченный ужасом, я машинально отступил назад. Подобное жертвоприношение совершал Верховный жрец в день Киппур перед тем, как войти в святая святых, где он должен был встретить Бога. Но он приносил в жертву быка. Зачем же так убивать человека? Какой смысл в этом акте?

В нескольких метрах от кладбища руины Кумрана образовывали огромный четырехугольник. Я подошел к развалинам сооружений, хорошо мне известных. Там когда-то трудились мои предки, в этой пустыне, где от воды зависела жизнь и добывать воду было неимоверно трудно. Голоса, не отстававшие от меня, материализовывались, мало-помалу обретая плоть. Мне уже казалось, что я вижу, как живые люди суетятся вокруг большой трубы, через которую поступает дождевая вода, вижу большое хранилище, из которого они черпают воду для бытовых нужд и омовения, вижу, как они берут воду для питья из водоемов или погружаются в бассейн с прозрачной водой, дабы очистить душу и тело. Я видел, как они в одеждах из цельного куска белой материи без швов торжественно шествуют к залу собраний, служившему одновременно и столовой. Движутся они в строго иерархическом порядке: жрецы, левиты, а за ними — многочисленные; [4] и я почти мог слышать поваров, готовивших кушанья, и горшечников, обжигавших горшки в печах гончарных мастерских; я мог видеть прилежных писцов, переписывавших свитки в Скрипториуме, ловко обращавшихся с письменными принадлежностями, сделанными из бронзы и глины. Дни и ночи напролет они переписывали тексты, сотни текстов, на пергаментные листы. А потом я увидел, как наступил вечер и как члены общины после трудового дня возвращались в свои жилища. Жили они, как живем и мы, сегодняшние ессеи, наследники тех, кто втайне подготавливал приход будущего мира.

Солнце в зените сияло невыносимо. Ни малейшего дуновения ветерка. Воздух словно сгустился и жаром накатывал сверху, как из раскаленной печи.

Вдруг я вздрогнул. Я ощутил на своей спине давящую тень взгляда, но это не было тенью воскресшего прошлого, не было это и тенью призрачной, и тем более тенью чего-то неведомого.

Я обернулся, и сердце екнуло; я почувствовал, как у меня подкашиваются ноги. На какое-то мгновение показалось, что передо мной мираж.

Я уже давно потерял надежду увидеть ее. Я думал, что избавился от искушения, думал, что забыл ее, но я ошибался… Джейн Роджерс. Две тонюсенькие косички, узкие губы, крохотные морщинки у висков, изображавшие буквы любви, и глаза, скрытые круглыми темными стеклами очков; и потом — цвет кожи, который я вначале не признал, кожи, обожженной августовским солнцем южной части Кумрана, там, где оно бьет сильнее всего и может свести с ума.

Джейн. Не о ней ли я мечтал ночами с тех пор, как уединился в своем гроте? А сколько угрызений совести, сожалений толпилось вокруг ее образа… Сколько раз я говорил себе: ничто не существует кроме нее, она — все, чего я жажду, к чему стремлюсь…

Мой взгляд скользнул по ее узкой тени, потом по загорелым ногам, шортам цвета хаки, белой майке, и, наконец, я посмотрел ей в глаза. Она сняла очки.

— Ари.

На ее лице отчетливо вырисовывалась буква

Сокровище храма - any2fbimgloader2.jpeg

«Йод» — десятая буква древнееврейского алфавита таит в себе цифру 10. «Йод» — символ Власти и гармонии форм; она же — знак грядущего мира. Это самая маленькая буква алфавита, однако «Йод» — скромная, но основополагающая. 10 = 1 + 0; это число вызывает в представлении первопричину, начало всех начал… Джейн.

— Давненько мы не виделись, — проговорила она и приподняла, было, руку, собираясь подать ее мне, но тотчас убрала.

Я стоял неподвижно, озадаченный, не зная, как ее приветствовать. Воцарилось молчание, порожденное замешательством и неожиданностью, признательностью и волнением после долгой разлуки, когда каждый из нас думал, что она будет вечной. Но вечность закончилась в одно мгновение.

— Два года, — пробормотал я.

Наши глаза снова встретились, и я опять вздрогнул: она изменилась. Нет, не внешне. Она оставалась прежней, такой же красивой, но что-то в ней произошло, что-то сделало ее лицо тверже, и улыбка ее была печальной, ностальгической. Моя улыбка невольно получилась такой же.

— Ты уже знаешь про убийство? — спросила она.

— Да, — ответил я. — Тебе знаком этот человек?

Она опустила глаза, попятилась, провела ладонью по лицу. Потом медленно приблизилась ко мне. Глаза ее повлажнели, когда она тихо произнесла:

— Петер Эриксон. Он был руководителем нашей экспедиции. Все это случилось позавчера ночью. Я нашла его на следующее утро, когда шла на участок.

— Кто еще его видел?

— Люди из нашей группы… Они сразу побежали в лагерь звонить в полицию. Я осталась здесь, ничего не понимая… Он был забрызган кровью. Семь полос… словно семь знаков. На нем была странная белая одежда…

Она замолчала.

— Нужно уезжать, Джейн.

— Неужели? — резко возразила она. — Нас хотят запугать и прогнать отсюда?

— А что вы здесь ищете? — тихо спросил я.

— Мы идем по следу, указанному в Медном свитке.

— Медный свиток?..

Я удивился: среди свитков, найденных в Кумране, Медный свиток был самым загадочным: он единственный был сделан из металла, к тому же не поддавался расшифровке. В нем содержался перечень мест, где могло находиться некое сказочное сокровище.

вернуться

4

Многочисленные — так называли себя ессеи.