Масон - Федоров Алексей Григорьевич. Страница 34

Я был спокоен за Владимира, меня только интересовало, как к этому отнесется его законная супруга Долорес, находящаяся сейчас в Австралии? Сердце и "собачье чутье" женщины обмануть невозможно! Владимир был как раз в той возрастной поре, когда мужчина начинает увлекаться девушками. Мужланы мало осведомлены о том, что первой фазой мужского климакса, является снижение "психологического заряда". Тогда и возникает неосознанная попытка подпитать свою кобелиную психологию общением с юным телом.

Ну, а для Анны, конечно, Владимир с его сенаторской статью, да еще наделенный экстерьером бойца-спортсмена, явился большим соблазном! Дамы топтались на месте не зная когда, кому и в каком порядке отдаваться?..

Я нахально медлил, закручивая акт испытания на все гайки. Володя решил проявить галантность:

– Александр Георгиевич, так представьте же меня скорее своим очаровательным спутницам…

Мне ничего не стоило тоже ответить галантностью на галантность, но я стал отыгрывать роль этакого беспамятного дебила.

– Да, да, естественно, конечно. Только я от неожиданности забыл все имена присутствующих. Может быть, вы как-нибудь сами, без меня представитесь друг другу.

Это была моя маленькая месть дамам за склонность к аморальному поведению, а в Володиных шашнях я не собирался участвовать, потому что очень хорошо относился к Долорес. Володя обменялся рукопожатием с дамами и теперь можно было считать, что все являются близкими знакомыми, поскольку "мои друзья – твои друзья"…

– Александр Георгиевич, – как я и предполагал Владимир захочет хоть частично, но вернуть мне обиду, – вы нашли мою записку утром?

– Какую записку? – был мой необдуманный и слишком быстро выстрелянный вопрос.

– Как же, как же, – продолжал Владимир улыбаясь внешне вполне миролюбиво, но я читал в его тоне явное коварство, – не дождавшись вас на постой, дорогой друг, я примерно в два чеса ночи отправился на Горохову-36, чтобы узнать не случилось что-либо плохое с вами. Вы же экстравагантная личность: то вас из милиции приходится вызволять, то от самого себя спасать…

То, слов нет, был удар ниже пояса – наверное у них в разведке учат таким приемам. Ирина Яковлевна, да и Анна насторожились. Первая подумала про меня – во, хулиган какой-то. Вторая перевела взгляд на мать, словно вопрошая: ты, мамахен, в каком притоне подцепила кавалера? Но остановить Владимира уже было невозможно. А, кроме того, и у меня самого появился кураж "откровенного стеба" – было интересно узнать: куда же выведет нас кривая? Володя тем временем развивал успех.

– Ключи у меня были, и я свободно проник в квартиру, застав там абсолютную идиллию: за столом в кухне, уронив голову на руки, спал профессор Федоров, а на полу его подруга…

Я был благодарен Владимиру: только так и надо проверять верность женщины, ее готовность принести себя в жертву мужчине! Однако Ирина Яковлевна и Анна, видимо, были другого мнения. Но нам-то, мужикам, наплевать на женское мнение. Мнение в доме должно преобладать только одно – правильное! Ирина Яковлевна опешила при упоминании о том, что "рядом в кухне на полу спала подруга". Ей померещился притон!.. Назревал разрыв Анна уже бледнела, теряя самообладание – свойство широко распространенное среди современной молодежи…

Я же держался гордо и независимо – для пущей важности отставил правую ногу и походил теперь на боксера, только недавно получившего страшный прямой удар в нижнюю челюсть, но не потерявшего самообладание. Я как бы удержался пока на ногах, раскорячивался и обдумывал возможный ход дальнейших событий. Можно было выбросить на ринг полотенце, но очень хотелось еще немного посражаться… На онемевших женщин я временно не обращал никакого внимания…

– Нюра – вполне респектабельная, ручная крыса. Только, Александр Георгиевич, скажите откровенно: в рыжий цвет вы ее сами красите?

Володя развивал стеб, ему нельзя было отказать в изобретательности, чувстве юмора и в способностях рассказчика. Я, подыгрывая ему, пробурчал что-то неопределенное:

– У крыс, Владимир, большие трудности общения с парикмахерами. Не забывай, дорогой друг, что ты находишься в России, а не в Париже, Лондоне, Сиднее, Нью-Йорке… Может быть, там такие дела выполняются проще.

Наши дамы наконец-то доперли до того, что мы потешаемся, раскручиваем какую-то неизвестную им тему. И ослабили напряжение, задышали ровнее. Но и мы не обязаны выдавать им все наши мужские тайны с первого раза.

– Короче говоря, пока я стелил ваш диван, переодевал вас в пижаму – то, кстати, мой подарок, последний крик моды в упомянутом вами Париже – крыса по имени Нюра все еще спала на полу в кухне. Но когда я явился мыть посуду, она уже исчезла с глаз: скорее всего, спряталась под кухонный стеллаж. Я оставил записку на журнальном столике – разве вы ее не прочли?

История, только что рассказанная Владимиром была, конечно, для неподготовленного слушателя очень занятной. Все именно так и было: ключи у нас с Владимиром и Олегом на всякий случай были дублированы – для взаимовыручки, как говорится. Про Нюрку мои друзья знали абсолютно все, даже иногда подшучивали. Задавали скабрезные вопросы, вроде того – какова степень интимности задействована в наших отношениях? Я, тоже шутя, отвечал – самая высокая!.. Но рассказ Владимира облегчил мне душу: я хоть немного пришел в себя. Иначе вязались грустные мысли: не выпадает ли контроль сознания? Попробуй, поверь в то, что крыса тебя переодела в пижаму, застелила диван, вымыла посуду. А вот записку она точно унесла с собой или, скорее всего, просто съела: крысы не терпят конкуренции в своих привязанностях. А потом: информацию, им не очень понятную, они пытаются как-то употребить, расшифровать, усвоить, переварить, если угодно. Вот Нюрочка и пыталась постичь записку – на вкус…

Ирина Яковлевна была настолько поражена рассказом Владимира, что сомлела моментально. Женщина смотрела на меня теперь глазами ученицы большого Волшебника. Моя задача, пока не поздно, брать ее голую и только за самое голое место! Подхватив женщину под руку я прибавил шагу в сторону своего дома: ковать железо принято, пока оно еще горячо. Анну, что в переводе означает "благодать", мы оставили Владимиру "на растерзание".

Не помню, как добежали мы с Ириной Яковлевной до моего дома, как влетели на второй этаж, как ворвались в мою квартиру, как расторопно и по военному быстро приняли душ. Помню только, что затем мы обрушились на мой многострадальный диван, перенесший за свою долгую жизнь так много разнообразных житейских потрясений. Купаясь в неге ощущений, мы, славно малые дети, впервые привезенные родителями на Черное море, кувыркались в волнах прибоя и отката чувств. Мы подставляли бока пузырящейся ласковой влаге, насыщенной обоюдным желанием и зрелым мастерством.

Так был заключен новый союз двух сердец – мужского и женского! Но я-то был масон по духу, по плоте своей. Те свойства были переданы мне с генофондом моих предков – англосаксов, приплывших когда-то к болотистым берегам того кусочка земли, которому уже скоро надлежало называться Санкт-Петербургом – столицей России. Рыцарская кровь несла в себе биологическую память о культуре, питавшую огромное духовное "дерево", называемое масонством. Конечно, ни татары, ни вятичи, ни куряне, ни даже псковичи не могли нести в себе Устав рыцарства, масонства. Они, может быть, и были порядочными людьми "с раскосыми и жадными глазами". Но никогда они не станут наследниками Тамплиеров. Те народы навсегда останутся "кочевниками", в лучшем случае, дойдя только до звания Каменщика.

Корноухова – маленькая сказка о прошлом, внучка того казака, что на дежурстве в Зимнем Дворце, простыв, погрел руки над огнем императорского камина. Тем самым он как бы позволил себе по собственной воле заявить, что равен явно неравным. Тогда простой казак, видит Бог, и не понимал значение тайного жеста. Но старший в карауле – офицер, давно состоявший в масонском братстве, заметил жест ворожения – особое движение рук над огнем. То был символ "возвышения", а значит и "неподчинея" мирскому в угоду тайному. Просвещенность слишком подвела блестящего гвардейского офицера: он придал много значения пустяку, идущему как раз от неискушенности и простоты крестьянской натуры. Прадед затем коротал остаток жизни на дальней границы государства – на берегу полноводной и бурной реки Яик. А могли бы отправить и на Сахалин, Курилы, Чукотку. Прадед так и не понял значение тайных символов – жестов, слов и особых Уставов. Но ему и не обязательно было понимать такую премудрость. Он только оставил в своей душе уважение к тому, что непостижимо. С тем пониманием уральский казак и ушел из жизни, успев на прощание передать своим детям, другим родственникам особое уважение к службе, к Уставу…