Оракул петербургский. Книга 2 - Федоров Алексей Григорьевич. Страница 39

Муза восприняла унижение власти не как победу, а с горечью: "Неужели российскому дельцу необходим кнут, чтобы стать честным и порядочным"? Она пропустила мимо ушей извинения и объяснения, но взгляд ее ясно говорил: "Не надо делать из нас дур, если сама больна этой болезнью"! Муза понимала, что имеет дело со своеобразным "блуждающим быдло-этносом", которого, как и горбатого, может исправить только могила. Уж слишком высока у его представителей была ставка жизни. Такие люди мыслят, как и отщепенцы любой национальности, утилитарно: "Ubi bene ibi patria" (Где хорошо, там и отечество). Сабрине было обещано выправить документы в кратчайший срок.

Улица встретила наших женщин слабенькими солнечными лучиками, легким ветерком и мелким дождиком, – погода бодрила, но не мучила. Раскрыли зонтики, взялись под руку, прижались плотнее плечиками. Все было так, как в одном из сергеевских стихотворений. Сабрина и Муза ощутили это практически одновременно. Не договариваясь, они, руководствуясь общим велением сердец, повернули в сторону Николаевского моста, следуя сперва по Невскому, затем по Адмиралтейскому – Конногвардейскому – к площади Труда. У обоих в головах чеканились в ритме шагов рифмы "Осени":

Женщины шли на поклонение своей прежней любви: там, с Николаевского моста, когда-то, почти в такую же осеннюю пору, Муза ночью, обливаясь слезами, высыпала пепел – остатки от кремации своего возлюбленного – Михаила Романовича Чистякова. Воды темной, набухшей от накопившихся за многие годы людских несчастий, Невы принимали это свидетельство еще одной трагедии. Муза шла поклоняться памяти любимого человека. Возможно, прах его испепеленный еще задержался в складках илистого невского дна.

Сабрину вела та же мука памяти, но по человеку, который упокоился далеко отсюда. Никто толком и не знает места истинного погребенья его тела, – но весь Мир един! Обе души, сейчас витающие где-то в небесах или выполняющие новую миссию, в прошлом принадлежали большим друзьям, ушедшим из жизни по собственной воле. Забудем на время верховенства Воли Всевышнего! Они растворились во вселенной, отдав ей сухой остаток, свою биологическую сущность. Но их души уже принадлежали Богу, и земная природа не была властна над ними. Этот мир был далек для них, но скоро, очень скоро, вещий крик какого-либо новорожденного должен был известить избранную женщину о новом витке перевоплощений – о повторении незабвенного Божественного дара.

Самое время было вспомнить и другое – "Назидание". Его Сергеев оставил своей возлюбленной и своему возможному потомку. Муза помнила, что стихотворение то родилось у Сергеева неожиданно, спонтанно. До тридцати лет, в силу партийных обычаев того времени, Священное Писание ему было недоступно. Но он тянулся к нему, искал возможность приобрести в личное пользование, словно чувствовал, что может найти в нем незаменимые откровения. Представился случай: санитарка больницы, где он тогда работал, – искренне верующий человек, – помогла. И Сергеев наконец-то приобрел Евангелие, да еще дореволюционного издания, да еще освященное. Он прочитал его запоем за одну ночь. Наутро явился к Михаилу с воспаленными, но сияющими радостью глазами, и заявил, что от него скрывали великую мудрость в течение целых тридцати лет "ослиной жизни". Вот тогда, в скорости, и родилось это стихотворение-причастие. Он читал его всей честной компании на очередных посиделках. Муза всегда была участницей тайных вечерей. Сравнительно тяжелые переходы были очевидны – их сжимали рамки метафор. Они, скорее, – предмет для размышления интеллектуалов, чем широкой публики. Музу стихотворение впечатлило. Она помнила его все долгие годы, могла воспроизводить наизусть в любое время суток. Муза несколько умерила шаг, подстроила его под ритм стиха и тихо, почти на ушко Сабрине, ласково, но четко, заговорила-запричетала.

Сабрина внимательно слушала, стараясь вникнуть в суть аллегорий. В душе она уже окончательно решила, что остаток жизни посвятит изучению творчества Сергеева: это могло быть и данью женской любви, и удовлетворением профессионального интереса, и серьезным занятием, наполняющим жизнь смыслом. Она поделилась своими планами с Музой. Но та, почему-то, не сразу подхватила идею, не одобрила ее с восторгом. Задумавшись, Муза еще сравнительно долго шла молча, а затем заговорила:

– Сабринок, пойми меня правильно, а, самое главное, не воспринимай мои слова, как попытку тебя отговорить от такого решения. Просто хочу предостеречь тебя от неожиданностей. Сергеев был не простой личностью. Да в нашей стране, вообще, простым людям и делать нечего – погибнешь на первых же шагах, в два счета, если, конечно, задумаешь прожить более-менее путную жизнью. Здесь нужно быть либо простецкой амебой, либо незаурядной личностью. Сергеев, безусловно, относился к породистым особям. Но это как раз и создаст для тебя массу хлопот. Жизнь он вел интеллектуально насыщенную, но подчиненную сугубо эгоистической общей установке, сводящейся к удовлетворению собственного любопытства.