Осознанные сновидения - Грин Цилия. Страница 18

Еще один пример совершенно нормального понимания предмета психологического интереса приводит Майерс:

Спускаясь по лестнице, я внимательно посмотрел на покрывавший ее ковер, чтобы выяснить, может ли визуализация во сне быть лучше, чем в бодрствующей жизни. Я нашел, что это не так: ковер во сне был не таким, каким я видел его в действительности. Он был больше похож на тонкую истертую дорожку, вероятно, собравшую в себе воспоминания о номерах в приморских гостиницах. [94]

Общие соображения философского и психологического характера осознанно сновидящих можно считать верными. Однако этого нельзя сказать об анализе конкретных ситуаций — не потому, что они делают неточные выводы из фактов, представленных в сновидении, но потому, что им не удается вспомнить некоторых реалий мира бодрствования:

Я пошел назад и невдалеке от бульвара, между углом улицы и фонтаном Медичи, присоединился к группе зевак, собравшихся около акробата. В этот момент я стал думать аналитически. Я вспомнил, что приезжал в Париж за день до этого, и это было в субботу. И тогда я подумал, что на следующий день, в понедельник, я снова поеду в Париж, как обычно, чтобы присутствовать в Академии. Из этого я сделал вывод — не требующий, впрочем, особого ума — что сейчас воскресенье. «Как же я оказался здесь в воскресенье? Этого не может быть», — отметил я про себя. И наконец понял: «Если это воскресенье, и я в Париже, значит, я сплю». Сон немедленно превратился в полностью осознанный, не потеряв ни своих галлюцинаторных качеств, ни яркости. Таким образом, я понял, что сплю, не потому, что на углу рю Суффле я заметил магазин, которого, как я точно помнил, там в реальности не было, а вследствие гораздо менее веского довода — я оказался в Париже в тот день, когда обычно там не бывал. [95]

В следующем примере испытуемому В не удалось использовать в качестве убедительного довода то, что в физическом мире окна не закрывают прутьями из хрупкого материала:

«Я собираюсь полететь», — сказал я и начал выламывать прутья. Они ломались, как будто были сделаны из чего-то среднего между шоколадом и сургучом, и я выбрасывал обломки на крыши внизу. «Если бы не сон, это было бы непросто, не правда ли?» — сказал X, который продолжал пассивно стоять рядом и выглядел комично. «Это сон», — ответил я твердо, хотя где-то на заднем плане вертелась осторожная мысль: «В крайнем случае черепица не должна стоить больше 50 фунтов». Я не понимал, что хрупкость прутьев доказывала, что я сплю. [96]

Следующий пример демонстрирует типичную для осознанно сновидящих трудность: понимание полной независимости миров бодрствования и сновидения в том, что касается специфических деталей. Майерсу, хотя он помнит, что членов его семьи дома нет, так и не удается понять, что «их отсутствие в бодрствующей жизни» и «их отсутствие в сновидении» — два независимых предположения:

Моя жена и дети в то время отсутствовали, но мне в голову не пришло, что отсутствуя в реальности, они могли бы при этом присутствовать во сне. [97]

Понимание того, что миры сна и бодрствования независимы друг от друга, может стоить сновидящему определенных усилий. Например, Ив Делаж замечает:

Хотя я достаточно уверен в иллюзорности ситуации для того, чтобы предпринять действия, безрассудные в реальной жизни, мне приходится преодолевать инстинктивное чувство страха. Несколько раз я таким образом выполнял задачи, связанные с опасностью, чтобы увидеть, к чему это приведет. [98]

Тем не менее, испытуемые иногда осознают независимость мира сна и мира бодрствования — например, они понимают, что можно не заботиться о последствиях своих действий, и не все из них переживают остаточный эмоциональный конфликт, как Делаж. Но понять этот общий принцип и применить его к действиям внутри сновидения, по-видимому, гораздо легче, чем мысль: «Действия конкретных людей и объектов в сновидении совершенно независимы от действий их прообразов в мире бодрствования». Мы видели, как Майерсу не удалось сформулировать эту мысль относительно отсутствия его семьи. Испытуемый В также столкнулся с подобной трудностью:

Я захотел полететь, но в руках у меня был портфель, и я решил сначала отнести его домой. Я наклонился над тротуаром, пристально рассматривая его, и подумал: «Да это сон! Этот портфель существует только во сне. Нет никаких причин, по которым настоящий портфель мог бы оказаться на улице. На самом деле, он скорее всего дома». Эта последовательность мыслей потребовала большого усилия для сосредоточения, сравнимого с усилием, необходимым для того, чтобы убедить кого-то в неопровержимости каждого шага сложного математического доказательства. [99]

Судя по отчетам испытуемых, они никогда не сомневаются в том, что «события в мире бодрствования и мире сновидений совершенно независимы», однако им не удается сразу вспомнить, что эту мысль следует применять по отношению к любому действию, совершаемому во сне. Этой процедуре можно обучиться; достаточно выполнить ее один раз, чтобы в дальнейшем повторять уже с легкостью. Вот как об этом говорит испытуемый В:

Я думаю, что нет предела способности человека делать правильные умозаключения о взаимоотношении сновидения и обычного мира. Похоже, что существует эффект обучения — по крайней мере, в моем случае. Например, в некоей ситуации человек делает неправильный вывод, и в бодрствующей жизни он думает об этом и понимает, как следовало поступить на самом деле. Затем он напоминает себе об этом в состоянии сна: «Здесь я должен быть внимателен. Я должен тщательно проанализировать это». В данном случае человек не столько делает неправильный вывод из имеющихся предпосылок, сколько ему не удается вспомнить, что к этим предпосылкам нужно добавить: «События в мире бодрствования и в мире сновидений совершенно независимы».

Существует еще один класс умозаключений, в которых сновидцы часто ошибаются. Это умозаключения, сделанные исходя из соображений практической целесообразности, даже очень простые. Например, когда испытуемый В в сновидении ломал прутья окна, он описывал свою реакцию так:

Хотя я думал: «Это сон, и мне интересно, как будут ломаться эти прутья», — но когда я увидел, что они действительно ломаются, я не подумал: «Какой практический смысл ставить на окно решетки из такого хрупкого материала? Не может быть вообще никаких сомнений, что это сон». Вместо этого я продолжал сосредотачиваться на абстрактном «чувстве», что «это, очевидно, сон».

Несмотря на недостаток осознанности у испытуемых даже в самых знакомых ситуациях, нарушение общих физических законов в осознанном сновидении почти всегда замечается. Примером может служить ложное пробуждение испытуемого В, когда он увидел, что в комнату вошел его друг, задернул занавески, чтобы загородить утреннее солнце, и включил электрический свет. Испытуемый В не понял, что произошло ложное пробуждение, и продолжил разговаривать с другом об осознанном сне, который видел перед этим. Тем не менее, недостаток практического реализма здесь сочетается с большим физическим реализмом. По словам испытуемого В:

Эффект от задергивания занавесок и включения электрического света казался реалистичным — проснувшись, я при повторном анализе я не вспомнил никаких нарушений реализма.

В следующих главах у нас будет возможность обсудить трудности, сопровождающие попытки «путешествовать» в осознанных сновидениях. Не следует сводить эти трудности к неспособности правильно оценить ситуацию. Испытуемые В и С, в частности, конкретно утверждают, что эта проблема носит психологический характер. Испытуемый С говорит:

Я также хотел бы отметить, что когда я пытаюсь «путешествовать» в своих снах, я никогда не ошибаюсь в оценке статуса своих действий. Я знаю, что любое путешествие на автобусе и т. д., которое я могу предпринять, носит символический характер, и что я пытаюсь таким образом найти психологически удовлетворительный способ воображаемого перемещения в физическом пространстве.