Злой дух Ямбуя - Федосеев Григорий Анисимович. Страница 62

Зеленый каракуль густых рослых стлаников падает вниз, по пологому склону Ямбуя. Робкими шагами вступаю я в эту враждебную чащобу.

Дальше иду, не таясь, как ходят по безопасной тропе. Только кустарник хищно теснится вокруг да из чащи проглядывает зловещий сумрак.

В правой руке карабин. Левой машу пустым котелком по кустарникам. В чутком воздухе дребезжащий металлический звук расплывается по Ямбую, уходит в ложки, стекает к подножью гольца.

Убежден, что медведь уже услышал этот знакомый ему звук. И, может быть; он уже спешит мне навстречу… Нервы сдают, и я невольно шепчу:

– Спокойно… не спеши… Внезапный взрыв справа сжимает сердце. Карабин липнет к плечу.

– Хррр…. – взлетает рябчик.

– Ух ты, дьявол! Как напугал! – вырывается у меня с облегчением.

Птица, трепеща крыльями, пугливо метнулась вниз, оставив в дрогнувшем воздухе несколько перьев да недоуменье на морде Загри.

Карарбах не подходит ко мне, показывает на солнце. Времени у нас остается действительно немного. Тропка уводит меня в глубину зарослей. Кустарник молчит как заколдованный.

Ощущение близости зверя не покидает меня. Пячусь задом, жду нападения.

Издали наблюдающий за мною и тоже встревоженный, Карарбах первым приходит в себя, машет рукою, подает знак идти дальше. Я поднимаю котелок, поворачиваюсь. «А что, если людоед перехитрит нас – устроит засаду впереди или слева?» Я сильнее машу по веткам звонким котелком.

Спускаюсь ниже, иду не таясь. Под ногами влажный, скользкий ягель. На левую щеку падает теплый луч закатного солнца.

Тропка выводит меня на прогалину, где людоед напал на Петрика. Зову Карарбаха, а сам присаживаюсь на пень. Остается меньше половины пути до подножья гольца. Неужели мы сегодня не встретимся с медведем? Я не знаю, смогу ли завтра повторить то же самое.

Подходит Загря, кладет на мои колени голову, смотрит на меня спокойно

– ничего не ждет.

С озера доносится далекий крик какой-то птицы. Быстро завечерело. За прогалиной тропка, обогнув россыпушку, вывела меня в широкий лог и скрылась в зарослях густых стлаников. Осторожно шагаю по притоптанному ягелю. Звенит и звенит котелок…

Неужели медведь ушел куда-то далеко, не слышит призыва? Настойчиво крепнет досадная мысль, что день закончился вничью, а завтра, может, выпадет снег и…

Но вот снова из соседнего ложка донесся шорох. В два прыжка я оказался у края просвета. Бросаю котелок, поворачиваюсь на звук.

Карарбах каким-то образом догадался, тоже смотрит в ту сторону, откуда донесся подозрительный звук. До боли в руках сжимаю карабин.

Недалеко от меня кто-то качнул ветку стланика. Чуточку подаюсь влево, поудобнее ставлю ноги. Ближе зашуршали опавшие листья. Снова вздрогнула ветка, другая… И совсем неожиданно в просвет ворвалась вспугнутая кем-то белка. Увидев меня, она на мгновенье поднялась на задние лапки и, пренебрегая опасностью, бросилась мимо меня.

«Надо же такое!» – вырывается у меня. С облегчением опускаю карабин, нагибаюсь к земле, хочу поднять котелок. Вдруг сзади яростный собачий лай… выстрел… звериный рев…

Мгновенно поворачиваюсь. На меня наплывает черная лохматая глыба с выброшенными вперед когтистыми лапами, неотвратимо наваливается на меня, сбивает с ног, давит огромной тяжестью к земле, обливает лицо горячей липкой кровью. Едкий медвежий запах наполняет легкие. Надо бы выхватить нож, но острая боль не дает шевельнуться.

Медведь лежит на мне. В бессильном бешенстве раненый зверь гребет на себя передними лапами камни, ищет в предсмертной агонии врага. Слышу приближающиеся шага Карарбаха, его гневное бормотание. Острый глубокий удар ножа потрясает могучего зверя. Он весь дрогнул, и тело его стало слабеть, мякнуть, свалилось набок.

Передо мною стоит Карарбах. В широко раскрытых глазах ужас. Он не должен был стрелять, не должен навлекать на себя гнев Харги! Но старик забыл об этом в момент грозившей мне опасности!

С трудом встаю. Боль во всем теле, но раны как будто нет. У ног лежит обмякшая туша темно-бурого медведя.

– Вот мы квиты с тобою, чудовище!

Карарбах стоит рядом, дышит часто, точно ему не хватает воздуха. Он глазам своим не верит, что медведь, в которого вселился Харги, убит. Духи смертны!.. Кажется, именно это потрясло его больше всего.

Старик внимательно осматривает медведя, прикидывает длину его от морды до хвоста, потом нагибается, тычет пальцем в уродливую, криво сросшуюся лапу с налипшими комками земли. Сомнений нет, это людоед!

Полой телогрейки Карарбах вытирает окровавленное лезвие ножа, вкладывает его в ножны. И я вижу, как на лбу старика сбегаются извилистые морщины. Какие-то мысли и сомнения, может быть, никогда раньше не возникавшие, вдруг захватили его.

Духи смертны!.. Разве мог он так думать раньше?

– А ведь здорово получилось, черт побери! Не каждому так удается. Поздравляю!.. – И я обнимаю старика, крепко прижимаю к груди.

Он освобождается от моих объятий, отступает от меня на шаг, тычет себя в грудь пальцем, отрицательно машет головою: дескать, не меня благодари. Старик оглядывается, явно ищет Загрю, говорит еле понятно:

– Это… бэююэн…

То есть это собака вовремя обнаружила засаду.

Я объясняю ему, что, не пусти он вовремя пулю, собака не спасла бы меня.

В это время в кустах заскулил Загря. Что-то случилось с ним. Я хватаю Карарбаха за руку, спешу на помощь.

Загря лежит на правом боку в камнях. Глаза затуманены болью. У кобеля вывихнута задняя нога, – видимо, ударом медвежьей лапы. Сустав бедренной кости выпирает шишкой. Малейшее прикосновение к ноге вызывает у собаки острую боль.

Я никогда не был костоправом. Мои познания в этой области ничтожны. Вся надежда на старика. Он приседает на корточки, гладит притихшего Загрю, кладет потрескавшуюся ладонь на хорошо заметное вздутие. А сам ласково приговаривает. Затем просит держать кобеля. Я наваливаюсь на Загрю, прижимаю его голову к земле. Собака, вырываясь, неистово визжит. Карарбах осторожно берет правой рукой больную ногу и сильным рывком вправляет конец сустава в чашечку. Рев обрывается, белый султанчик на конце пушистого хвоста Загри обрадованно дрожит.

Я отпускаю собаку. Она еще не верит в совершившееся чудо, долго косится на улыбающегося Карарбаха.

Закат в полном великолепии. Румянятся вершины угловатых гольцов, подчеркнутые тенью провалов. Восток кутается в вечернюю дымку. Но нам теперь можно не спешить. Вот освежуем медведя, и я навсегда прощусь с тобой, Ямбуй…

Шкуру отдадим Павлу – так и быть. Представляю, как он расстелет густо-бурый медвежий ковер перед Светланой, как ахнет девушка от радости и удивления. И Павел, усевшись с ней на шкуре, будет долго рассказывать о необычных таежных приключениях.

Выходим мы с Карарбахом из кустарников, а медведя нет!.. Что за дьявольщина! Неужели ошиблись прогалиной? Нет, тут наши следы, измятый ягель и лужа крови. Выскакиваю к просвету и вижу, как, скрываясь в чаще, мелькнул темный хребет удаляющегося зверя.

– Вот проклятый! Сущий злой дух! Но погоди, придет твой конец!

Старик больше меня ошеломлен – обхитрил его Харги! Ведь он не должен был стрелять в него! Карарбах совершил то, чего не могли сделать предки и чего не мог он допустить еще вчера. Но Карарбах, кажется, не собирается вымаливать пощады. Нет! Ни капли раскаяния.

Спускаемся следом зверя по логу к подножью Ямбуя. Всюду рытвины, каменные бугры, густо переплетенный стланик – медведю есть где залечь.

Шаг за шагом погружаемся в эти чутко затаившиеся заросли.

Зверь на бегу кровянит брызгами бледно-желтый ягель. Заметно, что он спешит, как шальной налетает на колодник, падает, попадает в непролазный кустарник. Иногда мы слышим его предупреждающий рев.

Вижу сгустки черной крови. Дальше она побежала по земле сплошной извилистой полоской.

Карарбах останавливает меня. Он хочет узнать, куда попала его пуля и почему нож не задержал зверя? Осматривает притоптанный медведем ягель, находит кровавые мазки на ветках стлаников с правой стороны по ходу зверя, прикидывает высоту мазков от земли на кустах и жестами показывает, что пуля пробила почки. Старик предупреждает меня смотреть в оба! Медведь далеко не уйдет и непременно где-то тут, в зарослях, устроит засаду на своем следу.