Все, что шевелится - Федотов Сергей. Страница 49

Лёжа на кошме, Нов вспоминал свои нечастые встречи с Кали, её чистый смех и нежные руки, ласковые слова и первые робкие поцелуи. Они гуляли с Ниной под ютскими лунами – золотой и серебряной, – он припомнил, как мягко отсвечивали под ними её маленькие груди с острыми сосками, когда они однажды стали близки. «Ой, мне так стыдно, – шептала Кали, – они такие маленькие, чуть больше твоих… Вон у тебя какие накачанные. Знаю, ты по утрам подолгу тренируешься с мечами». И при этом робко закрывала почему-то пупок. «Я, конечно, могу наложить на свои груди кудеса, – сказала она как-то в другой раз, – и они станут казаться хоть во-от такими! – Она пририсовывала себе ладошками светящиеся шары размером с голову. – Но тогда тебе придётся целовать воздух, хотя ты, может быть, и не заметишь подмены… Нет, что я говорю? Ты-то заметишь, ты же у меня чародей. А простой лесич не поймёт, что это кудеса. Но мне от таких ласк будет паршиво, ведь я сама поцелуев не почувствую…»

Нов иногда во время ласк украшал её грудь изображениями цветов – жарков или кукушкиных башмачков – и целовал в цветные картинки. А Нина в ответ навела однажды кудеса на его фаллос. Теперь его обвивали листья и колючие стебли шиповника, а наверху распускались розовые бутоны.

Вот бы Цыбик удивилась, подумал юноша, если бы увидела у меня куст шиповника. И тут же спохватился, что куст остался с прежним телом – в Ютландии…

ГЛАВА 15

Дурные приметы. Высокая тайга

Сотон беспохмельно двигался наугад, когда наткнулся на чудо-юдо.

– Ты кто? – храбро спросил он трёхголовое чудище, восседающее на огромном жеребце.

– Я – Змей Горыныч, – ответил всадник и задал встречный вопрос: – А ты кто?

– А я – Сотон, хан без ханства.

– А, ханыга, – понял змей. – Огненной воды не найдётся?

– Как не быть? Имеется сомагонка.

– Дай кирнуть.

Делиться подарком было жалко, но хмель хоть, чуток, но приоткрыл калитку в непробиваемой стене его жадности, да и возражать такому чудовищу Сотон не решился. Скрепя сердце протянул кувшин. Горыныч сделал пару удручающе крупных глотков и вернул заметно опустевшую тару.

– Эх, до чего хороша! – похвалил выпивку и в подтверждение слов выпустил в морозное небо яркую струю пламени. – Забористая!

– А то! – согласился хан.

– Где взял?

– Где, где… В Мундарге! – соврал Сотон, и в голове его тут же созрел коварный план натравить горынычей на соотечественников.

Впрочем, план-то был старый, только подкупить змеев нечем было. А теперь получалось само собой, что чуды-юды польстятся на хорошую выпивку и спалят недругов Сотоновых во время налёта.

– Я-то думал, что настоящую огненную воду только кузнец-старожил приготовить может, когда в очередной раз самогонодоильный агрегат изобретёт. По моим скромным подсчётам, он как раз должен войти в изобретательский цикл. А тут, выходит, у него конкуренты объявились… Где ваша Мундарга находится?

– Богатое озеро знаешь?

– Лётывал, – сказал горыныч и расправил за спиной кожистые крылья.

Сотон с недоверием посмотрел на них: можно ли летать на таких хотя и широких, но коротких? Взяло сомнение, что змей летать способен, но вслух выказать его не решился. Больно уж здоров змей. Вон какая палица на поясе болтается, ещё навернёт сдуру.

– Из Богатого озера вытекает единственная река, которая, по слухам, сливается с рекой Большая Вода где-то далеко в северных странах.

– Ну.

– А в ту реку неподалёку от озера впадает река Иркут.

– Ага.

– А истоки Иркута находятся как раз в Мундарге, в Тункинской котловине.

– Понял. Там вы и живёте?

– Там. И огненной воды у нас – хоть залейся.

– Хорошо вам, – позавидовал змей. – Есть что залить в боевое отделение желудка.

– У нас боевого отделения нет, – признался Сотон.

– Неужели? – удивился горыныч. – Тогда зачем вам огненная вода?

– Кирняем, – неправильно употребил он недавно услышанное слово, – для согрева.

– А мы разве для охлаждения? – спросил могучий собеседник. – У нас в горах жарко, подземный огонь горит не гаснет, а снаружи мы-только тем от мороза и спасаемся, что внутри себя пламенный задор поддерживаем.

– Так ступайте в Мундаргу! – подначил хан.

– Далеко больно. А крылатые коняшки опять линяют… У вас там крылатых коней нет ли, случаем?

Сотон припомнил давний разговор, что коней с крыльями у горынычей нет, одни пустые разговоры, но всё племя змеево мечтает их раздобыть. Решил соврать, но не шибко, только чтобы разговор подогреть, а в случае чего отпереться.

– Есть один, – сказал он. – Ну не то чтобы с крыльями, но золотой масти и скачет быстрее птицы. Мчит, от облаков отталкивается!

– Быть такого не может! – возразил собеседник. Но так возразил, что сразу виделось: хочется ему поверить в летающего конька. Очень хочется.

– Сбегай да проверь, коли на слово не веришь.

– Далеко, – ещё раз вздохнул горыныч. – Разве что по весне в путь тронуться?

– Твоё дело, только боюсь, до весны его украдут.

– Кто да кто?

– Почём мне знать? На такое чудо любой позарится. Есть такое племя, говорят, исключительно кражей коней живёт.

– Ну, это сказки!

В летающих коней он верит, подумал Сотон, а в племя конокрадов почему-то нет.

– За что купил, за то и продал, – припомнил он приговорку, слышанную в далёком детстве от бабок-сказительниц. – Хочешь – верь, а хочешь – проверь.

– И то верно, – согласилось чудо-юдо. – Прощевай на том. Большого тебе огня! – Выдохнуло напоследок пламенную струйку, совсем крошечную, вроде язычка Сенькиной поджигалки, да поехало свой дорогой к неведомым целям.

Сотон долго глядел ему вслед, размышляя: к чему бы такое пожелание – к добру или к худу? И ещё: поверил, не поверил ему змей, станет нападать на Юртаун или не станет? Ни до чего не додумался и поспешил к ближайшему лесу, чтобы поставить юрту, развести костёр, натопить снега, покушать да спать завалиться. Смеркалось.

Наутро, свернув маленькую походную юрту, глотнул волшебной сомагонки и пустился куда глаза глядят. Сколько времени он путешествовал в таком приподнятом настроении, сказать трудно. Мела метель, и светило солнце, порой казалось, что оно и ясный месяц менялись очерёдностью, звёздные ночи кружились вокруг небесного кола. Однажды заметил, что светлая верблюдица везёт его по льду широкой реки, за ней начинались бескрайние поля, но всегда находился лес, где не было ветра, зато дичи и дров – в изобилии. Затем потянулись холмы, сопки, на горизонте обозначились высокие горы. Среди скал Сотон набрёл на пещеру, из затянувшейся куржаком дыры вырывались клубы пара. Оставил верблюдицу у входа, бесстрашно разгрёб сугроб и нетвёрдым шагом вошёл под гранитные своды. В пещере было тепло и сухо, в дальнем углу храпел медведь, рядом на пихтовом лапнике прикорнули в обнимку лешак с лесункой. Пьяненькому юртаунцу такое соседство показалось вполне безопасным, он выдернул из-под лесовиков несколько мягко пружинящих веток, соорудил ложе для себя и присоединился к сонной компании.

Проснулся голодным. Поискал лешачьи запасы, обнаружил приличных размеров кучу кедровых орехов и несколько осиновых кадок – с мочёной брусникой, сушёными грибами, черникой и шиповником. Выбрался наружу, протёр глаза снегом и увидел, что верблюдица отыскала прогалину с сухой травой. Заметив Сотона, верблюдица презрительно плюнула, но хозяин ловко увернулся и принялся собирать хворост. Костёр он развёл у самого входа, потому что таскать дрова в глубь пещеры было попросту лень. Натопил снега в котелке, засыпал в него ягод. Снял с верблюдицы дорожные сумки, в пещере распаковал. Привёл лук в боевое состояние и пошёл на охоту. Подстрелил пару тетёрок, попил горячего взвару. Ощипал птиц, чтобы сварить что-то посущественней кипятка. К дичи добавил пару горстей грибов.