Рассказы - Федотов Вадим. Страница 2

Но губернский закадровый голос называет фамилию злодея, только что прекратившего благодаря «органам» свою преступную деятельность. Осеняет: это же соратник по совместной деятельности шестилетней давности Василий Сергеевич Баламутов-Монро — тихий, безобидный, не шибко грамотный ЛОР-врач. В отдаленном прошлом — подполковник медицинской службы, в настоящем — схваченный за руку на пяти тысячах рублей зловещий взяточник.

Да, вы не ослышались: «Схваченный на глазах всей страны за ПЯТЬ тысяч рублей».

Спору нет, со взяточничеством необходимо всем нам — порядочным и честным — вести «незримый бой», но выносить такой вот ничтожный случай на экраны центрального канала на фоне сколоченных на глазах у всей страны миллионно-миллиардных состояний и целых городов многоэтажных частных жилищ, владельцы которых представляют при необходимости смехотворные декларации о доходах, — нелепо и просто бесстыдно.

P.S. Через несколько дней стало ясно, что «дело Баламутова — Монро» — лишь пролог всероссийской кампании по борьбе с населяющими страну бесчисленными «оборотнями».

МАЙКЛ

Маленький худенький мальчик с продолговатым задумчивым лицом, украшенным большими серыми глазами с густыми ресницами, оплошал: он так заигрался с подаренным ему недавно парусником, что не заметил, как случайно обкакался. Конфуз. Но не более того. Беспокоило другое.

С мальчиком определенно происходило что-то еще, и мудрые бабушки, наблюдавшие за ним издали, знали, чем вызвано это «что-то».

А вызвано это было недавним приездом их (бабушек) двоюродного племянника — офицера с загадочных заполярных субмарин, сильно сдружившегося с племянником, и это «что-то» проявилось в том, что в поведении любимого внучка произошли разительные и тревожные перемены: изменилась походка — она стала какой-то карикатурно развалистой и ленивой, изменился ранее чистый и доверчивый детский взгляд — на девочек (за исключением кузины) он стал смотреть прищурившись и с чувством абсолютного превосходства, пару раз мальчик рассказал сомнительные анекдоты, дружно не замеченные окружающими, и несколько раз произнес слово «пернул» — совершенно неведомое в этой благополучной среде.

Заполярный племянник уехал, и о нем старались не вспоминать. «Он испорчен флотом», — вздохнули мудрые тетки, но с внуком-то надо было что-то делать.

Сейчас он виновато стоял в своих розовых колготках, оттопыренных сзади, перед двухметровым бородатым отцом и, сжимая за спиной ужасную дембельскую бескозырку с рожденной в бюро ритуальных услуг надписью «Подводные Силы Флота», переживал свой позор.

— Как же так, Майкл!? — в воспитательном экстазе завывал папа. — Майкл, как же так!?

— Так случилось, папа, — почти шепотом отвечал мальчик, еще более наклоняя свою стриженую головенку.

— Что — «так случилось»? Что «так случилось», Майкл!? — продолжал папа...

Майкл глубоко вздохнул, пожал плечами и, картинно разведя руки в стороны, неожиданно чужим хриплым голосом отчеканил:

— ОБОСРАЛСЯ...

Все замерли и, разинув рты, оцепенели...

Выручила природа: солнце заволокло тучами, ударил гром, и разразился резкий ливень, наполнивший огороженный участок бегущими под уклон бурными потоками мутной воды, в одном из которых рывками сползал к воротам игрушечный бриг, на главном парусе которого прочитывалось недавно написанное нетвердой рукой кузины:

«Рома — ЖОПА!».

ПОЛОТНО РАФАЭЛЯ

«Трах-тах-тах», — глухо и непрерывно хлопали транспаранты над людским потоком, заполнившим улицы.

Это БОЛЬШАЯ СВОБОДА выплеснулась в город в виде весны, солнца, теплого ветра и огромного количества людей, волокущих куда-то плакаты, лозунги, знамена и кричащих что есть силы: «Ура-а!», «Ельцын!», «А-аа!» и т. п. в микрофоны крупнейших телекомпаний планеты, ведущих прямой репортаж с улиц российской столицы.

Над всем этим безобразием, стоя на ступенях известной гостиницы, где разместились его мудрые родители, вовремя и навсегда покинувшие Баку, торопливо курил невысокий хорошо одетый брюнет — широко известный в узких флотских кругах химик Раф Варданян, прибывший в первопрестольную для прохождения службы после окончания Военно-Морской Академии.

Он тоже наслаждался свободой.

Позади были бесшабашные годы бакинского курсантства, служба на Черноморском флоте с дальними походами, экзотическими странами, ремонтами и снова походами — короче, вся эта, так манящая непосвященных, бравурная, полная «блеска и нищеты куртизанок» жизнь 33-летнего флотского холостяка.

На короткое время нескончаемый людской поток замедлил свое движение. Повинуясь настойчивому позыву слиться с толпой, Раф сбежал по ступеням и приблизился к краю тротуара.

— Слышь, брат! — обратился к нему молодой мужик, держащий древко супер-транспаранта, трепетавшего через всю улицу. — Подержи палку, пока я прикуриваю...

Не колеблясь ни секунды, Раф, отбросив окурок, схватил гладко обструганную деревяшку и, почти сгибаясь под сильными порывами ветра, попер вперед вместе с тронувшейся колонной, то радостно улыбаясь во все встречные объективы, то закидываясь назад в тщетной попытке прочитать надпись на своем полотнище.

Наконец, незнакомец прикурил и со словами «Спасибо, брат!» принял назад тяжелую ношу, а Рафаэль выскочил вперед, чтобы узнать, о чем все-таки вещает чудовищный транспарант, только что протащенный им перед именитыми телекамерами.

И игривый ветер свободы, чуть-чуть поиграв складками полотнища, вдруг резко развернул его и на какой-то миг выдал Рафу краткое и категоричное:

«НЕРУССКИЕ — ВОН ИЗ МОСКВЫ!!!»

ПРИМИТИВНАЯ АССОЦИАЦИЯ.

Главный герой нашего повествования в то время был и молодым, и бравым — впрочем, как и все слушатели той элитной (так им неустанно внушалось заслуженными педагогами) группы командно-медицинского отделения Академии. Звали его — Витюня. Отличался от других он немногим: был старше большинства из однокашников, так как «происходил» из фельдшеров, зачесывал волосы назад, был более других грузен и абсолютно ничего «художественного» не читал. А в то благословенное время положено было читать, положено было быть начитанным. А он — ни в какую, и еще бравировал своей «самобытностью». И вот это его свойство-качество являлось предметом постоянных насмешек и подначек, на которые он, скажем так, безразлично не реагировал. Разорялся. Нервничал. Да, забыл: кроме того, он был западным украинцем — это еще более распаляло безжалостных насмешников.

На занятия каждый слушатель являлся со своим набором макула... виноват, литературы, которая выдавалась в чемодане в секретной части кафедры.

Все, кроме нашего Витюни, уже приволокли свое «хозяйство» в класс и неспешно вели светские разговоры, готовясь к очередному уроку. Слегка похожий на калмыка, худой и верткий Major Zaozersky (напомним, что эта кликуха произносится по-английски) менторским тоном, ни к кому не обращаясь, пояснял суть понятия «примитивная ассоциация», объяснения его были доступны и интересны окружающим, это даже вызвало небольшую дискуссию. Когда задели еще какую-то неглубокую тему, хлопнула дверь, и в комнату наконец ввалился со своей тарой Витюня. Напевая «Червону Руту», он, помогая пузом (простите), взгромоздил чемодан на самый дальний от доски рабочий стол, влез в него с головой и принялся там возиться, не участвуя в светском общении, но, напротив, даже украшая его, то есть общение, своим неназойливым подвыванием.

И тут Владя Шорников противным елейным голосом произнес буквально следующее: «Намедни довелось посмотреть фильм „Раба любви“, — после чего последовала пауза, достойная опытного эстрадного ведущего, и все невольно насторожились, — очень хороша в главной роли Елена Соловей!» Комфортное течение «Червоны Руты» вдруг резко оборвалось, и из нутра витюниного чемодана бравурно грянуло: «СОЛОВЕЙ!!!! СОЛОВЕЙ!!!!! Пташечка...» Продолжение бессмертной строевой песни скрылось, пропало, исчезло, растворилось в восторженном реве свидетелей блестящего подтверждения некоторых ранее изложенных кое-кем околонаучных постулатов.