Мои жизни, мои смерти, мои реинкарнации - Сулимов Дмитрий Викторович. Страница 19

Церковь для человека — это ножны для клинка, в которых он совершенно бесполезен, это темница для его души, не смеющей даже помышлять о солнечном свете, ибо тогда освобождённая жизнь засверкает на его гранях! Жизнь человека, находящаяся в таком виде в руках церкви — подобие варварской дубины. Без ветра и солнца, без пространства и воздуха клинок ржавеет и умирает, как душа раба. Птица, сидящая в клетке, никогда не сможет узнать, как выглядит небо. Но жутковато становится когда видишь, что путь к свету не имеет смысла для тех, кто уже родился в этой клетке и считает её своим родным домом, и вполне счастлив в своём мазохистском экстазе. И таким невозможно объяснить, что только свободный духом может сам узреть лик Бога, а рабу достаточно и ярких картинок. Рабу ведь изначально разрешено видеть и слушать только своих хозяев.

Глядя в беспредельное небо, я чувствовал, что Бог есть, что Он должен быть, раз есть бесконечность жизни, но опуская глаза, я видел лица людей и понимал, что Бог, сотворивший их, наверное, в глубоком сне, близком к летаргическому. Если души людей сотворены по образу и подобию Бога, то значит, Он страшно болен, ибо души эти — плоть от плоти Бога, их мрак — мрак Бога, их примитивная несовершенность — несовершенность Бога. Он для того и создал людей, чтобы в их муках очнуться от смерти, очиститься в их страданиях, и пройдя все круги жизни, возродиться, выплакав себя по капле из тьмы этих, страждущих успокоения, глаз. И эти люди не понимают, что их покой — это тупик, и только движение духа может разбудить их, а вместе с ними — Бога. Но нет, они малодушно прячутся за лицемерной добродетелью, и считают себя праведниками! Быдло… Оно просто хочет спокойно жить, набивая свой желудок едой, а своё сознание развлечениями. Ничего не меняется. «Хлеба и зрелищ» — лозунг плебеев древнего Рима, теперь ещё более актуален, чем был тогда, когда свет Олимпийских богов угасал под напором новой эпохи тьмы лицемерия.

У меня нет товарищей. Я один на один со своими мыслями, и нет никого, с кем бы я мог поделиться ими, нет ни одного лица, в котором я мог бы увидеть муки раздумий, подобных моим. Все они погрязли в холодном мраке теней церковных стен, тёмных закоулков, да пивных кабаков; их души полны страха и перед смертью, и перед жизнью. Я рос один, среди книг. Они были моими учителями и наставниками, и они были моими единственными друзьями. Они учили меня думать. Церковь запрещала думать, — думать считалось главным грехом. «Библия — вот книга мудрости! Читайте её, отбросив все свои мнения о мире, и вы узнаете столько, сколько вам нужно. Нет большей потребности в книгах, чем в Библии! Ибо кому не хватает Библии, тот жаждет вкусить плод с Запретного Дерева, что привело к изгнанию человека из Рая. Сам Бог запретил вкушать плоды с Дерева Познания добра и зла. Кто продолжает вожделеть знаний — приспешник Дьявола. И нет большего греха, чем задумываться о познании мироздания, ибо кому мало слов Библии, тот враг Церкви, тот враг Короны». Организация, созданная только для власти, и ради власти — церковь, — была двулична и лицемерна, как и всё общество. Она неустанно гребла под себя души людей, только лишь чтобы загрести их деньги. Однако и само двуличное общество прекрасно понимало эту ситуацию, и так же лицемерно относилось к церкви, как и церковь — к ним.

Глубокий конфликт одинокого знания и общества, погрязшего одновременно во мраке догм и безразличия к ним, раздирал мою душу. Лицемерие, консерватизм и ханжество, господствовавшие в морали, угнетали меня, как каменная глыба, придавившая маленький зелёный стебелёк, посмевший высунуться и развиться из состояния зерна во что-то большее. Я зачитывался произведениями древних философов, и поражался мощи их мышления, я сравнивал эти величественные памятники с тем, что написано в Библии, и поражался, насколько примитивно это «святое писание». В этой «книге книг» глупость соперничает с жестокостью, а её писатели стараются переплюнуть друг друга в описании страшных кар для непокорного человечества. Но именно это и нужно толпе — страх, именно это и нужно стаду — хозяин, ведущий их в стойло. Именно с гибелью свободного духа античности и приходит духовное рабство, смерть внутренней свободы. «Ты хочешь усилиться, удесятерить себя? Не ищи друзей, а ищи дураков, которые не поймут тебя, и будут уважать, как Бога!» И церковники это прекрасно понимают, ибо быдлу всегда было легче поверить во что угодно, чем открыть любую книгу и хотя бы попытаться разобраться самим.

Приход христианства — чудовищная по своему воздействию катастрофа, повлиявшая на развитие всего, чего смогла коснуться. Это была страшная трагедия для искусства, для науки, для культуры. Они были, попросту говоря, уничтожены, стёрты с лика Европы, из истории мира. На долгие-долгие почти полторы тысячи лет Европа погрузилась во тьму, и тьма в душах людей была беспредельна. Ибо когда Бог становится оружием веры, она становится разрушительной и для сознания, и для духа, и для жизни, как таковой.

…Хотя, положа руку на сердце, само христианство тут было совсем не при чём, можно ведь жить и не обращая на него внимания, оно лишь как лакмусовая бумажка, только определяло степень кислотности моей души, разъедающей саму себя, убивающей моё желание жить в этой системе.

Англия, — будь она проклята!.. Мне не хватает здесь воздуха. Я задыхаюсь в этой стране, почти в буквальном смысле. В этой стране совсем не осталось ни чести, ни совести, здесь всё продаётся, и всё покупается: и титулы, и достоинство, и уважение в обществе. Отношение к самой церкви, продемонстрированное одним нашим «славным» королём Генрихом VIII, со всей ясностью выявило всю степень лицемерия, уже давным-давно ставшего нормой и в самом обществе. Для того, чтобы бросить одну надоевшую жену и заиметь очередную из целого ряда последующих, не получив разрешения на развод от главы католической церкви Папы Римского, а заодно и хорошо на этом поживиться, он сам объявил себя самого главой т.н. «англиканской» церкви, разграбив и разорив все католические аббатства и храмы нашего острова. Вот, воистину, поступок, достойный короля разбойников. Отколоть нашу страну от всей Европы, поставив её в конфронтацию ко всем, и не во имя даже государства, а по своей собственной прихоти и похоти — чудовищно. Но ещё ужаснее то, что никто во всей этой стране особо и не возражал, ибо всем Подданным Короны, лишённым уже какого-либо понятия о нравственности, было глубоко наплевать, какому «богу» молиться (хоть чёрту, хоть дьяволу, хоть «Весёлому Роджеру»), лишь бы самим хорошо жилось. Чудовищно лицемерная политика государства, возводящая пиратов, — убийц и душегубов, которых заслуженно надо вешать на реях, в звание рыцарей, губернаторов и лордов, достигшая своего апогея во времена его дочери — королевы Елизаветы I, вызывало в моей душе глубочайшее отвращение. Разбой в мировых масштабах, и на морях, и на суше, наглый, беспринципный грабёж чужих земель, объявленных своими колониями, стал здесь восприниматься как естественное занятие «достойных людей», которое, со временем, полностью изувечило и разрушило души своих граждан, превратив их в моральных уродов. О каких этических и моральных нормах вообще могла идти речь в этой стране?

Страна, возводящая разбойников и пиратов в рыцари! И это «рыцарство» не имеет никаких шансов быть чем-либо иным, кроме как разбоем и пиратством. Она похоронила рыцарство в своём сознании ещё во времена Генриха V в битве под Азенкуром, когда армия французских рыцарей, идущих в пешем строю на честный бой, и не представлявших себе ничего другого, кроме Боя Чести, была в упор расстреляна полумиллионом заранее заготовленных стрел английских лучников, и доколота их кинжалами уже лежачими на земле. Зарезали всех, кто ещё подавал признаки жизни. Вместо Боя Чести — Бойня! Жертвы французов превысили жертвы англичан в пятьдесят раз!.. У древних русичей, постоянно страдавших от набегов степных орд диких кочевников, десять тысяч их стрел, выпущенных одновременно, назывались «тьма», потому что в полёте они закрывали собой небо. Французских рыцарей англичане погрузили просто во мрак, как и душу свою, деградировав в пиратов, для которых единственный принцип их жизни — никаких принципов! Тогда англичане фактически расстреляли свою «честь», утратив её последние бледные остатки. И тогда они поняли, что бесчестием и грабежом всегда достигнут большего, чем остальные, и никогда более не сходили с этого пути. Никогда! Выгода — единственный интерес, руководящий всеми деяниями этой нации.