Бессмертие. Тайное знание Древней Руси - Гонсалес Алекс Рон. Страница 6

Красота абсолютна — есть в ней все, нет лишь страдания и затвердевшей сложности. Но стоит малую толику отнять от нее — и обрушиваемся мы вниз по лестнице в один из девяти более низких миров. Пока девяти — но какая по счету ступенька будет последней? И будет ли?

Тройя в нашем мире раздроблена. Кроме Земли, а точнее, Терры, или Трайка, еще две планеты являются ее отражениями. Вторая, на противоположном конце галактики Млечный Путь, — близнец Трайка, тоже тюремная планета для особо опасных преступников. Местоположение третьей — большая тайна. Возможно, она периодически перемещается из одной звездной системы в другую. Три планеты разнесены в трехмерном пространстве, но в действительности продолжают оставаться одной планетой — Тройей.

Федор Иванович умолк.

Я с трудом вернулся к нормальному состоянию ограниченного и жалкого жителя Терры.

Тем временем мы, похоже, подъехали к какой-то станции. Поезд замедлил ход, двигаясь уже не среди бескрайнего леса, а мимо унылых серых заборов, невзрачных строений промышленного назначения и жилых домов, вид которых вызывал мысли о неведомых бедствиях и катастрофах, перенесенных местными жителями.

Человек, переживший страшный катаклизм, возможно, унесший жизни его близких и друзей, разрушивший привычный уклад, лишивший его всего, — такой человек долго может пребывать в состоянии прострации, в апатии, выражающейся в небрежении ко всему окружающему и к самому себе. Либо, наоборот, страдалец ныряет в пучину мелких, малозначимых материальных забот, развивает бурную деятельность — лишь бы забыть о произошедшем. Тем более, что на это же настраивают его добрые пастыри, которыми он и был водворен в наш мир. Эти два типа широко распространены среди русских с давних времен. Много здесь «простых и цельных натур», когда-то бывших сложными и мультииндивидуальными. Стремление к простоте-красоте в мире хаоса и уродства порождает чудовищ... Много здесь и тех, кто в процессе тюремного опрощения усилиями планетарной администрации был сломан и сломлен, с кого вместе с социальной оболочкой гражданина Галактики, вместе с воспоминаниями сшелушили и само желание жить. Ничего! Согласно старому плану, со временем и те, и другие должны были обжиться на Трайке, пройти пару-тройку перевоплощений с личностной коррекцией между жизнями и, возможно, оказаться в числе «золотого миллиарда», став всем довольными и преуспевающими членами элиты планетарного социума. Став «золотарями»... Правда, в последние годы, после принятия нового плана, технология обработки начала полностью меняться. Теперь все ориентировано на воплощение идеи физического бессмертия для всех, так что коррекцию придется делать не между жизнями, а «вживую». Каким образом? Пока это не ясно. Возможно, самым неудачным экземплярам все же дадут несколько раз умереть и вновь родиться.

Почему для устройства тюремной планеты было выбрано отражение совершенного мира, отражение Тройи? Вероятно, в этом выразился изощренный садизм наших тюремщиков. Отчасти это связано с желанием совместить функции удаленного от центра хранилища особо ценных артефактов, запасного законсервированного галактического командного пункта, испытательного полигона и тюрьмы. Какая экономия кадровых ресурсов! Персонал тюрьмы одновременно является еще и хранителями, и лаборантами.

Но не только это. Тройя-Земля — место, куда приходят боги. И откуда некоторым из них удалось уйти...

«Тайное Знание» и Петербургская Ведь

Пока я, разглядывая медленно проплывающие за окном дома, заборы и человеческие фигуры, предавался этим или подобным размышлениям, мой попутчик, накинув легкую куртку, уже направился к выходу из вагона, дабы прогуляться на воздухе и купить какой-нибудь снеди к столу.

Вот и перрон. Бестолковая толкотня разношерстного люда; пожилые женщины, торгующие вареным картофелем, огурцами, яблоками, водкой и сигаретами; шныряющие всюду дети; обвешанные чемоданами и узлами спешащие пассажиры и никуда не спешащие местные деклассированные элементы, бдительно поджидающие первой же возможности что-либо стащить или выклянчить.

Мое Отечество! Отечество — в прямом смысле, ведь русский я по отцу. По матери я мексиканец. Но ни русским, ни мексиканцем я себя никогда не ощущал. В детстве и юности я считал себя американцем, гражданином великой страны, и гордился этим. Но, к счастью, это прошло. Я довольно рано понял, что миром правят не президенты, не короли и даже не олигархи, а совсем другие силы. Для них что Америка, что Россия, что Китай — всего лишь разные блоки тюремного комплекса, шахты и цеха, в которых заключенные — полуживотные-полуроботы — добывают и перерабатывают ценнейшее сырье, испытывая на своей шкуре новейшие технологии порабощения и отбывая свое бессрочное, не ограниченное ничем, даже смертью, наказание.

Я не «гражданин Мира» — для Мира я такой же бесправный заключенный, как и остальные. Я вообще не гражданин. И все же сейчас я вынужден играть в примитивную игру, изображая собой жителя России. Слишком многие ниточки тянуться сюда, в разные уголки этой необъятной страны. Недаром именно здесь на протяжении многих тысячелетий не прерывается традиция бессмертных ведунов, с одним из представителей которой мне посчастливилось только что познакомиться.

Во время рассказа Федора Ивановича я многое узнал из нескольких параллельных потоков его мысле-речи, направленных мне и не только мне. С подобной техникой передачи знаний я уже имел дело: и колдуны-индейцы, и тибетские ламы, и кое-кто еще постоянно пользуются ею. В буддизме сохранилось прямое описание такого способа общения: когда Будда Шакъямуни произносил какую-нибудь проповедь, каждый слышал ту ее часть, которая была обращена к нему. Таким образом, параллельно могло идти до 84000 различных потоков информации, т. е. ровно столько, сколько видов живых существ есть во Вселенной. Сейчас многослойная передача информации используется как для конспирации, так и для оберегания еще не подготовленных адептов различных учений от опасных для них знаний. Тем забавнее наблюдать пыжащихся и тужащихся новичков-профанов в их тщетном стремлении узнать, ухватить какое-нибудь «тайное знание». Какую массу денег и времени тратят они, скитаясь по экзотическим странам и монастырям в надежде, что там их научат какой-то особой тантре-мантре, как трясутся над рассыпающимися от ветхости манускриптами. Но все, что они находят и получают, — всего лишь более или менее красивая обертка. То, что завернуто в нее, ускользает от внимания невежд. А ведь самое что ни на есть тайное знание сейчас фактически общедоступно — но простаки ежедневно проходят мимо, бегут вдаль, пытаясь достичь линии горизонта — только там, за этой линией Тайна! Даже я не удержался, чтобы не подшутить над любителями таинственного, использовав в названии этого тома слова «тайное знание». Да не может знание быть тайным, как свет не может быть темным! Все, о чем я пишу, совершенно очевидно. А знание — оно либо есть, либо его нет. Если же на обертке написано «Тайна», то, скорее всего, развернув ее, вы обнаружите все что угодно, кроме Знания.

Я написал, что мне «посчастливилось» познакомиться с Федором Ивановичем, но на самом деле мы и не могли не познакомиться, поскольку именно это будущее знакомство уже долгое время влияло на мою жизнь, структурировало ее, было причиной многих событий, в конечном итоге приведших к нему.

Моя встреча с Россией началась в Петербурге. Сначала это было заочное знакомство — по книгам русских писателей и дневнику моего отца.

Петербург представлялся мне одним из самых загадочных мест на планете.

Построенный триста лет назад на пустом и диком месте безумным царем, во всем следовавшим прямым указаниям учителей из серого Ордена, проклятый при основании, воспетый в русской классической литературе, неоднократно переименованный, потерявший миллионы жителей во время многочисленных войн и революций, он был и остается мистическим центром России.

Меня связывают с Петербургом особые отношения. Начать хотя бы с того, что здесь, на Васильевском острове, родился мой отец. В его дневнике я прочел написанные им уже в эмиграции стихи. В основном это были слабые, почти юношеские вирши без начала и конца, так — поток сознания. Но две строчки врезались мне в память: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров приползу умирать...» [8] Ему не удалось сделать этого. Я же приехал сюда с несколько иными целями: не смерть я здесь искал, но кончики нитей, вплетающихся в узор истинного Бессмертия. Какими конкретными результатами должны были увенчаться мои поиски? Я не знал. Точнее, понимал, что результатом может быть все что угодно.