Эти загадочные животные - Царева Ирина. Страница 72

Существует поверье, что есть такая кошка, проходящая сквозь стены, и тот, кто ее увидит, должен собираться к праотцам… Надо сказать, страх смерти меня не одолел, но появилась шальная мысль: что, если это «параллельные миры» заволновались? Но зачем было такую «пантеру» присылать меня останавливать? Я ведь могла умереть от страха! Неужели нельзя было послать что-нибудь маленькое и безобидное…

Но одно я поняла точно: рано нам открывать тайну пирамид. Пусть спокойно живет Изида!

Из письма Галкиной Г. В., г. Москва

Цезарь — он и есть Цезарь. Огромный, пушистый, гордый кот. Смысл своего имени он уловил, что называется, «с пеленок». Других котов считал низким сословием и давал им это почувствовать.

Наблюдая за ним, я временами чувствовал, как мурашки пробегают по спине от мысли: «Да кот ли это вообще?» Приходили мысли и о перевоплощениях в новой жизни, и об инопланетянах, и о жителях параллельных пространств, а чаще всего о всякой нечисти — да простит меня Цезарь!

Поведение его ничем не отличалось от человеческого.

К примеру, я неоднократно пытался, играя на его гастрономических слабостях, вынудить его поднять лакомство с пола. Заметил я за ним этот снобизм случайно. Уронил как-то, протягивая ему, кусочек мяса на пол, а Цезарь даже не глянул на него, стал ждать следующий. Я подвинул кота к мясу и, надавив на шею, попытался показать ему, где лежит любимая еда. Однако уже на уровне двух сантиметров от носа Цезаря до кусочка почувствовал значительное сопротивление. Кот вывернулся из-под руки, укоризненно посмотрел на меня, брезгливо отряхнул лапы и отошел. И как я его ни заманивал, гордо отказался подойти.

Ел он исключительно из тарелки. Никакие «кошачьи миски» не признавал. Причем тарелка должна была быть идеально чистой. Никогда ничего не клянчил. Наоборот, к своей тарелке подходил только после устного приглашения. Спал только на своей подушке и требовал, чтобы ее регулярно чистили. Орал сначала вежливо, потом сердито, если подушка была даже в его собственном пуху.

Казалось, он никого, кроме себя, не любил. Не раз я заставал его перед зеркалом откровенно любующимся на себя. Других животных игнорировал, но никогда не поворачивался спиной к опасности.

Все его четвероногие собратья откровенно побаивались Цезаря. Злобного соседского пса Рэма, грозу всех дворовых кошек, хозяин вынужден был тащить что есть сил за поводок, а тот упирался четырьмя лапами, боясь выйти на прогулку, если у нас была открыта дверь, а в проеме ее сидел наш кот. Заканчивалась эта сцена тем, что Цезарь брезгливо отряхивал лапы и лениво уходил в глубь квартиры. Только тогда Рэм пулей, волоча за собой хозяина, пролетал мимо нашей квартиры. Причем никогда никаких эксцессов у них не было, поэтому понять причину страха собаки я до сих пор не могу. Такие же чувства Цезарь внушал и другим обитателям нашего подъезда.

Но как-то раз я увидел, что задумчиво сидящий на окне Цезарь вдруг заволновался. Его царственное спокойствие куда-то испарилось, он забегал по подоконнику, потом ко мне, к окну, снова ко мне, как бы приглашая следовать за собой. Я подошел. Под окном сидел кот. Цвет его определить было трудно. Про таких говорят «серо-буро-малиновый». Грязный, драный, с рваными ушами, он в упор смотрел на наше окно.

Я отошел к холодильнику, отрезал кусок колбасы, налил в пустую консервную банку молока и пошел выносить милостыню бездомному бродяге. Открыв дверь, я потерял дар речи: нищий кот уже сидел на пороге моей квартиры и так же в упор, не мигая, смотрел на меня. Я хотел поставить еду перед дверью, но он преспокойно, как само собой разумеющееся, переступил через порог и, как хозяин, вошел в мой дом.

Если говорить честно, мне стало не по себе. Спорить с бомжом о его и своих правах мне почему-то не захотелось. А поведение Цезаря как нельзя лучше иллюстрировало крамольные мысли, мелькнувшие в моем мозгу. Нет, Цезарь не унижался. Но он подчеркивал вторичность своей роли на фоне пришельца. Он позволил ему поесть из своей тарелки, лечь на свою подушку, он ходил за ним следом, ловя каждое движение гостя и как бы стараясь ему угодить…

Ночью я вышел в гостиную, где обычно спал Цезарь, и застал котов, сидящих в креслах друг напротив друга. На мой приход они просто не обратили внимания. Я смущенно закрыл дверь, ловя себя на том, что почти готов был извиниться за беспокойство.

Утром пришельца в квартире уже не было. Ушел ли он банально через форточку, улетел ли на НЛО или просто растворился в воздухе, не знаю…

Жизнь продолжается. Цезарь ведет себя, как и раньше, как будто и не было у нас в доме серо-буро-малинового бомжа.

Пытаясь утвердиться на вершине реализма, я перешерстил своего кота в поиске блох, которых он просто обязан был подцепить у бродяги, и не нашел ни одной. А подушка, которую так нахально занял чужой, была чиста, несмотря на то что кот был грязен беспредельно.

Наверное, я фантазер. Где-то внутри меня уже родилась невероятная гипотеза встречи двух представителей чего-то запредельного, и на Цезаря я смотрю с мучительным любопытством: какие инструкции он получил от посетившего его посланника?

Записано со слов Егорова А. Ф., г. Сочи

Государство щедро отблагодарило меня за мой сорокалетний труд. Грамотами и благодарностями можно оклеить всю мою комнату в коммунальной квартире, в которой я родилась, из которой я уезжала «поднимать целину», в которой умерли мои мать и отец и где, наверное, умру и я. Возможно, даже от голода, если уйдет из моей жизни неожиданно полученный дар, так как на пенсию мою прожить уже практически невозможно.

Я осталась совсем одна, отказав себе даже в праве иметь близкую душу — кошку или собаку. Животных люблю и жалею. Считаю их лучше людей. И жизнь не раз подтверждала это.

В церковь не хожу. Была воспитана атеисткой, ею, казалось, и умру, если бы не один совершенно фантастический случай.

Стоя у прилавка и зажав в кулаке заранее просчитанные до копейки деньги, я наконец решилась: купила сверх запланированных хлеба, подсолнечного масла и пяти яиц еще две сардельки — не удержалась.

Когда я вышла из магазина, дорогу мне преградила большая и очень грустная собака. Она подошла ко мне, ткнулась носом в пакет, который я держала в руках, и заскулила, глядя на меня страдальчески слезящимися, как у меня, глазами. Шерсть у нее была свалявшаяся, с проплешинами, над ввалившимся животом торчали ребра…

«Бедная моя, — сказала я, — у кого ты просишь? У такой же несчастной, никому не нужной старухи, как и ты. Посмотри, сколько вокруг людей, которые могут тебя накормить. Иди к ним». Но собака, как будто не слыша моих слов, плелась за мной до самого дома. И у подъезда сердце мое не выдержало. Я не смогла закрыть перед ней дверь, не накормив.

Отломив кусок хлеба и попрощавшись с мечтой о двух мясных днях, я протянула ей одну из двух только что купленных сарделек. Собака съела и то и другое. Взяла из рук вежливо, без голодной жадности, но проглотила мгновенно. Я вошла в дом. Выглянула в окно. Ее уже не было.

На следующий день я вышла из дома и увидела вчерашнюю несчастную собаку. Она сидела недалеко от подъезда, без интереса пропуская всех входящих и выходящих, но сразу поднялась и подошла, как только увидела меня.

Я снова заговорила с ней. Но она, не обращая внимания на мои слова, стала настойчиво подталкивать меня к углу дома, за которым находилась дверь в мусоросборник. Когда я попыталась оказать сопротивление, она, заворчав, аккуратно взяла зубами край моего плаща и не сильно, но настойчиво потянула за него. Я испугалась, что старенький плащ разорвется, и уступила.

Затащив меня в угол, собака отпустила мой плащ и подбежала к пустой упаковке из-под молока, валявшейся вместе с другим плохо убранным мусором перед дверью мусоросборника. Ничего не понимая, я проследила взглядом за ее манипуляциями. Собака толкнула носом пустую молочную тару. Под ней лежала 50-рублевая купюра. Глядя мне в глаза в упор, собака впервые подала голос, слабо и хрипло тявкнув. Я наклонилась и подняла деньги. Для меня это был целый клад.