«Оккультный Рейх». Главный миф XX века - Жуков Дмитрий Анатольевич. Страница 9

Оккультизм, эзотерика и мистика

Оккультизм (от лат. occultus — тайный, сокровенный) — общее название учений, признающих существование скрытых сил в человеке и космосе, недоступных для обычного человеческого опыта, но доступных для «посвященных», прошедших через особую инициацию и специальную психическую тренировку. Оккультизм — явление духовной сферы человеческого бытия, «извращенная форма религиозного сознания и образа жизни человека»88. Система оккультизма — это некая синкретическая смесь философии и ритуально-магической практики, формирующая у человека специфическое представление о духовном мире. Адепты оккультизма стремятся к общению с потусторонними силами с целью получения сверхъестественного знания и сверхъестественной силы. Оккультизм близок пантеизму, рассматривающему мир как некий одухотворенный организм, все силы которого находятся в непрестанном динамическом взаимодействии.

Практическая сторона оккультизма носит название магии («вся совокупность верований и вытекающих из них действий, имеющих целью произвести давление на окружающий человека внешний мир, заставить то или иное явление повиноваться воле человека»89).

Термин «оккультизм» возник в XVI веке как своеобразный синоним «эзотеризма». Эзотерический (от греч. esoterikos — внутренний) — тайный, сокровенный, понятный лишь избранным, предназначенный только для посвященных. Эзотеризм — общее название учений, являющихся достоянием тайных оккультных обществ.

Оккультизм и эзотеризм часто путают с мистикой — аскетическим состоянием личности, молитвенным единением с Богом, способностью непосредственного созерцания Божества. Это непозволительно хотя бы потому, что богословские системы Западного и Восточного христианства, католицизма и православия немыслимы без мистического элемента, тогда как все оккультное и эзотерическое христианство отвергает как «антирелигию, корни которой уходят в глубины ада»90. Православный богослов Владимир Лосский утверждал, что мистика — это «совершенство» и «вершина всякого богословия», поскольку целью каждого христианина является соединение с Богом, или обожение, и «чем мистичнее христианская теория, чем непосредственнее устремляется она к высшей своей цели — к единению с Богом, — тем она и „практичнее“»91.

Теология мистики обозначается в христианской традиции как «отрицательная» («апофатическая», «негативная»), поскольку она описывает Бога посредством отрицаний, не оставляя места для утвердительных характеристик. Практика мистики предполагает определенную систему психофизических упражнений, обычно включающую сосредоточение ума на простейших фигурах (у христиан — крест), на сочетаниях слов (в православии — «молитва Иисусова», в католицизме — молитвенные восклицания, повторяемые тысячи раз подряд). Мистика не может обойтись без психотехники аскетизма.

Крупнейшими православными мистиками были Дионисий Ареопагит (точнее сказать, Псевдо-Дионисий), Максим Исповедник, Григорий Палама. Интересно, что православная мистическая практика (исихазм) культивировалась румынскими фашистами из Легиона Михаила Архангела.

В германском католицизме к средневековому мистическому направлению следует отнести Мехтильду Магдебургскую, Генриха Сузо и Иоганна Таулера. Но, безусловно, высшим выражением западной христианской мистики является творчество Иоганна Экхарта, или Майстера Экхарта (ок. 1260 — ок. 1328). Собственно говоря, именно ради фигуры этого «великого рейнского мастера» мы и позволили себе столь пространный экскурс. Ведь если вообще уместно отметить какую-то связь нацистской идеологии и мистики, то лишь фигура Экхарта делает это оправданным (разумеется, с оговорками). Монах-доминиканец Иоганн Экхарт учился в Парижском университете, где затем стал профессором богословия. Преподавал Экхарт также в Страсбурге и Кёльне. Главная тема его мысли — способность познавать Божество (Gotheit) благодаря тому, что в самом человеке есть несотворенная «искорка», единосущная Богу. Отрешаясь от своего «я», соединяясь с Божеством, человеческая душа становится орудием вечного порождения Богом самого себя92. В этой концепции католические инквизиторы усмотрели элементы пантеизма. Это, а также и то, что часть своих трактатов Экхарт опубликовал на немецком языке, позволили Ватикану обвинить мистика в ереси — в 1329 году папской буллой 28 положений его учения были объявлены ложными. Правда, впоследствии католицизм снял эти обвинения. Важно подчеркнуть, что наследие Экхарта оказало решающее воздействие на развитие немецкой философии и культуры.

В контексте нашей работы нас интересует прежде всего интерпретация творчества Майстера Экхарта национал-социалистами. Отечественный исследователь наследия этого мистика Михаил Хорьков пишет: «Первая половина XX века была ознаменована пробуждением нового всестороннего интереса к Экхарту, ставшему объектом внимания не только филологов, богословов и философов, но и неожиданно оказавшемуся в центре идейных запросов и идеологических конфликтов эпохи. Немецкий национализм неожиданно увидел в Экхарте одного из своих духовных предтеч… Законченный образ Экхарта как духовного вождя германской нации сложился в эпоху национал-социализма. Официальный идеолог нацизма Альфред Розенберг в своей книге „Миф XX века“ назвал Экхарта „апостолом нордического Запада“. В национал-социалистической Германии количество книг об Экхарте как о „духовном вожде нации“ было велико как никогда»93.

Альфред Розенберг был, пожалуй, единственным человеком в руководстве НСДАП, кто живо интересовался наследием Экхарта и средневековой христианской мистикой и даже заявлял, что «работы и проповеди» Майстера Экхарта должны стать «настольной книгой в каждом немецком доме». Одну из частей своего труда «Миф XX века» (1930 год)94 «партийный философ» назвал «Мистика и действие». Центральную роль в своей расовой интерпретации философии Розенберг отвел «рейнскому мастеру».

По мнению Розенберга, в немецком мистике можно «проследить воздействие нордической сущности… Этот мистик стремится все больше и больше освободиться от конфликтов материального мира. Он признает инстинктивные моменты нашего человеческого существования, наслаждение, силу, но также и так называемые добрые дела несущественными для души; но чем больше он преодолевает земные трудности, тем величественнее, богаче, обожествленнее чувствует себя он внутренне»95.

Розенберг справедливо отмечал, что «благую весть немецкой мистики всеми способами душила Церковь», достаточно точно он определял и цель Майстера Экхарта: «пробуждение Бога в собственной душе, Царства Небесного внутри нас»96. С другой стороны, вряд ли можно признать оправданными попытки придать творчеству мистика осознанно-расовый характер. Подобный вывод Розенберг делает на основании двух вынутых из контекста цитат: «В одной из проповедей Экхарт делает различие между кровью и плотью. Под кровью он понимает все, „что в человеке не подвластно его воле“, то есть действующее в подсознании, противоположность душе. А в другом месте Экхарт говорит: „Самое благородное, что есть в человеке, это кровь — в хорошем смысле. Но и самое дурное в человеке — это тоже кровь — в плохом смысле“»97.

Не совсем верно и утверждение, что Экхарт провозглашал «равноценность души и Бога» (Розенберг путает категории единосущности и равноценности). Философ настойчив в желании показать мистика в качестве «революционера», борющегося с Римом. Католицизм же для нацистского философа — воплощение чуждой расовой души.

Главу о мистике Розенберг завершает так: «Оба полюса нашего бытия: мистика и жизненная деятельность, охваченные, несомые динамичным чувством жизни, окрыленные приверженностью к свободно творящей воле и благородной душе. „Стать единым с самим собой“ хотел мастер Экхарт. И этого хотим, наконец, и мы»98.

Возникает вопрос, как относились к философии Розенберга другие нацистские руководители? Шпеер в своих мемуарах пишет: «Розенберг сотнями тысяч распродавал свой семисотстраничный „Миф XX века“. Официально книга считалась учебником партийной идеологии, но в беседах за чайным столом Гитлер без обиняков говорил, что это малопонятный бред, написанный самоуверенным прибалтом, который крайне путано мыслит. И вообще Гитлер удивлялся, что подобная книга вышла столь большим тиражом: „Возврат к средневековому мышлению“»99. Приведенная цитата противоречит воспоминаниям Отто Штрассера, которому в частной беседе Гитлер заявил, что «Миф XX века» — это «самая сильная книга подобного рода, она даже лучше, чем „Основы девятнадцатого века“ Хьюстона Чемберлена»100. Правда, речь шла не о немецкой мистике (к которой Гитлер был, повторим, совершенно равнодушен), а о расовом понимании истории. Небесполезно для нас и мнение консервативно-революционного мыслителя Юлиуса Эволы, который в своей работе «Фашизм. Критика справа» охарактеризовал труд Розенберга как «компиляцию, за которой, впрочем, нельзя отрицать определенных достоинств и наличия удачных интерпретаций».