Аламазон и его пехота - Абиджан Анвар. Страница 3

— А что мы возьмем с собой? Из еды, конечно, — начал сдаваться Ишмат — Ты думаешь, мы сможем так долго голодать, как эти… из книги?

— Не горюй! Я уже позаботился о своей дружине, — торжественно объявил Аламазон.

Он встал на глыбу камня и выпрямился, высоко подняв голову. Торжественно объявил:

— Раз ты согласен, то двинемся. Готовься, Френсис! Мы отправляемся в священный поход. Впереди — Джиндагар. И хотя Ишмат в душе скорее готов был вечно сидеть на берегу спокойного, тихого сая, жуя что-нибудь вкусное, чем подвергать себя опасности в пещерах, он молча кивнул головой. Раз Аламазон сказал, значит так тому и быть.

На следующее утро, еще до восхода солнца, он отправились в путь.

Селение еще спало. На склоне горы влажно поблескивала роса. Молчали птицы. Ежась от предутреннего холода, мальчики выбрались на узкую тропку, прижатую к восточным склонам Елкантага. Они прошли мимо водопада, потом долго карабкались вверх — туда, где по камням, то пропадая, то возникая в расщелинах, протекал голубой, ослепительной чистоты арык, прозванный Джаннатарыком — райским. Именно возле него и находился знаменитый Джиндагар.

ЗИМИСТАНСАРАЙ [4]

В пещере было влажно и прохладно. У самого входа и дальше валялись старые и совсем еще свежие кости — наверно, сюда утаскивали хищники свою добычу. Перья хилол-кекликов, рассыпанные повсюду, при каждом шаге щекотали лицо, взметываясь вверх мягким пушистым облаком.

Наши кладоискатели, гордо вступившие в пещеру, подобно сарбазам, [5] вскоре замедлили шаги — свод пещеры с каждым шагом становился ниже. Мальчики сгибались все больше и больше, оберегая фонарь, которыми они освещали дорогу.

Вскоре пришлось ползти, держа фонари в вытянутых руках и волоча за собой увесистые сумки с продуктами.

Пыхтя, обливаясь потом, ползли они, натыкаясь то на каменные выступы, то скользя руками по влажной глине и каждую минуту боясь покатиться куда-то вниз, то обдирая колени и отплевываясь от пыли.

— Когда же это кончится? — ныл Ишмат, вслед за Аламазоном нащупывая в темноте путь, слегка задыхаясь, так как верткий, быстрый Аламазон опережал своего спутника. Тогда Аламазон задерживался, подбадривал Ишмата;

— Ничего, это еще только начало! Не бойся, скоро сделаем перерыв. Не все же только ползти!

Спустя некоторое время и впрямь они добрались до места, где можно было поднять голову и даже сесть.

— Вот здесь передохнем и перекусим, а то, что впереди, неизвестно. Может, такого свободного пространства больше не будет, — скомандовал Аламазон.

Ишмат, не отвечая, тяжело дыша, растянулся на камне. Аламазон поставил повыше свой фонарь, развязал мешок с продуктами, разложил возле лежавшего Ишмата вареные яйца, кусок мяса, лепешку.

— Ешь, и побольше! — заговорил он. — А то ведь нам придется мешок с продуктами оставить здесь.

— Как — здесь?! — взвился Ишмат.

— Проход узкий, может сузиться еще больше, не пролезем, — спокойно объяснял Аламазон. — А с собою возьмем только флягу с водой и сухари в карманы.

Ишмат почувствовал, что ему все меньше хочется зваться Френсисом. Пусть будет вечно сопровождать его кличка «ишма», зато как хорошо валяться на траве под теплым солнцем или следить, как мама готовит плов! А то ползи в темноте, как лягушка, да еще и надейся только на сухари!

— Я вижу, что тебе хочется назад, — угадал его мысли Аламазон. — Не надейся. Кто же тогда будет устанавливать памятник Ахмадали-ата? А стадион?

— Со временем государство само построит для нас стадион.

— Ты бы, конечно, не прочь все заботы о своей персоне переложить на государство. Пусть оно нас учит, дает образование, пусть строит памятники и стадионы. Так, да? А мы будем сидеть и потирать руки — еще нам давайте, да побольше! Хочешь, скажу тебе, кто ты такой?

— Ну кто?

— Паразит, вот кто! Не думаешь, что нужно государству, думаешь, что нужно тебе! Что будет, если все так начнут думать?!

Ишмат безнадежно махнул рукой. Он знал: если Аламазон захочет, он может доказать все что угодно. Умудрился же он доказать вину Бутабая из «А» класса, хотя, если рассудить здраво, то сам же был во всем виноват. Кто пустил камень в айвовое дерево? Аламазон. И в том, что камень упал на Бутабая, который стоял под деревом, виноват опять же он. Но нет — Аламазон перевернул все наоборот.

— Ты почему не учишь физику? — напустился он на Бутабая. — Почему ротозейничаешь во время урока?

Ребята, стоявшие вокруг, от удивления открыли рты.

Не меньше удивился и Бутабай: какое отношение имела его ушибленная голова к тому, учил он или не учил физику?

— Не твое дело! — взвизгнул он, вытирая слезы. — Что ты этим хочешь сказать!

— То, что ты физику знаешь даже не на единицу — на ноль!

— Врешь! — выпалил Бутабай, не предполагая, что эти слова обернутся против него же. — Физику я знаю на «пятерку!»

— Знаешь?

— Знаю.

— Значит, ты знаешь и закон земного притяжения!

— Ну и что? Что из этого? — несчастный Бутабай чувствовал, что его увлекают куда-то в сторону. Чувствовал, но сделать ничего не мог.

— А то, что брошенный вверх камень непременно падает вниз! Ты знал это и преспокойно стоял под деревом, ждал, пока камень упадет на твою голову!

Бутабай онемел от такого нахальства. А Аламазон наступал;

— Отвечай: зачем нарочно встал на пути камня? Или ты хотел, чтобы отец дал мне взбучку? А? Говори: рассчитывал на то, что я получу трепку?

— Отстань! — закричал наконец Бутабай. — Отстань от меня! Ничего я не хотел! Просто стоял под деревом!

И получилось так, что Бутабай должен был оправдываться, а Аламазон чувствовал себя обиженным!

Кто же после этого рискнет ввязываться в спор с Аламазоном?!

Ишмат тоже промолчал. Он понимал — будет так, как сказал заводила Аламазон. Придется довольствоваться сухарями.

И это было самое большое неудобство так хорошо начавшегося путешествия. Вздохнув, Ишмат нежно погладил мешок и сумку. Эх, сколько вкусных вещей оставляли они здесь.

Как и предполагал Аламазон, пещера сужалась все больше. Они, извиваясь, как ящерицы, ползли и ползли, иногда буквально спиною чувствуя своды. Конечно, с увесистым мешком проползти здесь было бы невозможно. Воздух здесь был спертый, и с мальчиков градом катился пот. Одежда намокла и стала тяжелой. Резко запахло серой.

— Мы задохнемся! — испуганно завопил Ишмат. — Слышишь, чем пахнет?

— Ну и что? Дальше воздух будет свежее… Я чувствую — где-то здесь начинается тяга. Жалко, что нет спичек. Я бы проверил.

— Все, хватит! Я возвращаюсь назад!

— Без меня побоишься. Так что лучше тебе ползти вперед со мной.

Ишмат замолк. В самом деле, назад одному возвращаться страшно. Эх, зачем он поддался уговорам?

— Послушай, — примирительно начал он. — Сколько мы читали, нигде не было, что в такой вот дыре может быть клад. Ну кто поползет его сюда зарывать?

— По-твоему, клад зароют на развилке дороги?

— Нету здесь клада! — твердо сказал Ишмат. — Не было и не будет!

— Предатель! — разъярился Аламазон. — Ты недостоин имени Френсиса, ты всего — на всего Ишмат-«ишма».

— Наплевал я на твоего Френсиса!

— Да? Тогда катись отсюда! — закричал Аламазон. Мальчики не могли повернуться друг к другу, и потому каждый кричал вперед: Аламазон — в пустоту подземного хода, Ишмат — туда, где слабо краснел свет фонаря и виден был двигающийся Аламазон.

Вот он уполз еще дальше, дальше… Ишмат, лежа на боку, прислушался. Равномерно падали вниз капли, откуда-то сбоку тянуло удушливым запахом серы, а глина под руками и животом была такая скользкая, вязкая… Ишмат поежился, представив, что он поползет назад в одиночестве. Нет, что угодно, только вместе с Аламазоном! И он изо всех сил заработал локтями, снова пополз, тяжело пыхтя и проклиная все на свете! Он не заметил, как дополз до Зимистансарая, и, только почти вывалившись в проход и нелепо заболтав в воздухе руками, блаженно задохнулся, жадно глотая чистый, упоительно прохладный воздух пещеры.